Никогда. Сомневаюсь, что мы сами сможем найти это место.
– Еще есть время передумать, – откликнулся Дрю. – Ты уверен, что мы поступаем правильно?
– Уверен, – сказал Льюис. – Первый же дождь смоет все следы, все следы, которые мы тут оставили. Ни одна собака не сможет вынюхать это место. Когда мы вернемся домой, все будет в порядке. Поверь мне.
Мы двинулись назад к байдарке. Я не мог бы с уверенностью определить, куда идти; Льюис время от времени останавливался, сверялся с наручным компасом и шел дальше. Мне казалось, что мы идем в более или менее правильном направлении; по крайней мере, если бы я был один, я бы шел именно так.
Мы вышли к притоку значительно выше того места, где находилась байдарка. Но теперь мы точно знали, куда идти – приток тек в сторону реки. И мы отправились вниз по течению, ступая по невидимым камешкам на дне, проходили, сильно нагибаясь под свисающими над водой ветвями, что-то бормоча себе под нос. Я чувствовал себя оторванным от остальных, и особенно от Льюиса. И чувство того, что мы помогаем друг другу, исчезло. Мне казалось, что если я провалился бы в какую-нибудь дыру и исчез, другие вообще бы этого не заметили, а бросились бы вперед, двигаясь все быстрее ч быстрее: каждый из нас хотел выбраться из этих лесов как можно скорее. Ну, по крайней мере, я только об этом и думал, и если бы мне понадобилось вернуться хотя бы на один шаг назад – и даже если бы это потребовалось сделать, чтобы прийти кому-нибудь на помощь, – я не уверен, смог ли бы я превозмочь себя.
Вернувшись к байдарке, мы влезли в нее все вчетвером. Гребли Льюис и Дрю, и я чувствовал, как сильные, долгие гребки Льюиса толкают нас вперед – именно так я и хотел, чтобы мы двигались; Дрю отводил в сторону ветви, низко склонившиеся над водой. Мы выбрались к реке значительно быстрее, чем я ожидал.
Вторая байдарка благополучно находилась на том же месте, где мы ее оставили; она качалась на воде, слегка ударяясь о берег.
– Поплыли отсюда скорее, – вырвалось у Бобби.
– Сейчас. Но сначала нужно кое-что решить, – сказал Льюис. – Сейчас не время предаваться переживаниям по поводу оскорбленного самолюбия и достоинства и вспоминать обиды... Бобби, ты сможешь грести?
– Не знаю, Льюис. Попробую.
– Я понимаю, ты в этом не виноват. Но в данный момент «попробую» – это не достаточно. Мы должны сообразить, как получше рассесться по байдаркам. Я думаю, будет правильнее, если теперь со мной снова сядет Бобби. Эд, много у тебя в байдарке осталось барахла?
– Точно не знаю. Кой-чего осталось.
– Ладно. Ты и Дрю – берите мою лодку. Мы с Бобби перетащим во вторую все, что можно будет там уместить. Будет лучше, если вы поплывете впереди, а мы будем следовать за вами, чтобы все время видеть вас, и если что – мы поможем. Как мне не хотелось этого говорить, но, насколько я понимаю, на этой реке нам еще только предстоит встретиться с самыми трудными участками.
– А, это там, где мы должны были испытать большое удовольствие? – спросил Бобби.
– На этой реке есть такие места, где тебе вышибет твои дурные мозги, если не будешь делать все так, как я тебе скажу, – сказал Льюис, но при этом голоса не повысил. – Давайте двигать. Сначала вытащим из моей байдарки все, что можно. Если хотите выбраться отсюда побыстрее – шевелитесь.
Минут десять у нас ушло, чтобы переместить кое-какие вещи из одной лодки в другую.
– Льюис, возьми к себе все, что можешь, – попросил я. – Если мне с Дрю предстоит нырять в эти ебаные пороги первыми, я хочу сидеть в лодке, которой хоть немного смогу управлять. И мне совсем не хочется, если мы все-таки перевернемся, чтобы на меня падали всякие там палатки и матрасы.
– Я понимаю, – сказал Льюис. – Мы заберем все, что сможем.
– Я хочу оставить только лук. Я его заберу к себе.
– А вот этого как раз бы я тебе не советовал, – сказал Льюис. – Если ты боишься палаток, то подумай, как приятно тебе будет, когда эти наконечники пырнут в тебя пару раз – если ты вдруг окажешься в воде рядом с ними.
– Нет, я все-таки их возьму к себе в лодку. И очень жаль, что мы не забрали с собой то ружье. На кой черт мы оставили ему ружье?
– Ружье там, где ему положено быть, – сказал Льюис.
– Мы могли бы избавиться от него позже.
– Нет, это было бы слишком рискованно. С каждой милей, которую мы проплыли бы с этим ружьем, увеличивалась бы опасность того, что нас могут поймать. И тогда нам крышка, дружище. Отвертеться не удалось бы.
Дрю забрался на нос алюминиевой байдарки. Мы были готовы отплыть. Я был рад, что теперь со мной в байдарке будет Дрю – с ним у меня все должно получаться нормально. Он уселся, опустив весла к самой воде и качая головой. Ни я, ни он не проронили ни слова. Наконец я сказал ему, что пора отталкиваться.
Было около четырех часов дня. И мысль о том, что придется еще одну ночь провести в лесу, приводила меня в ужас. Пока мы тащили тело, везли его, закапывали, я об этом не думал. Но теперь меня начала терзать мысль о еще одной ночевке, о том, что может произойти ночью; она вошла в меня как гвоздь под ударом молотка. Но при этом во мне возникло и совсем иное ощущение: вокруг меня яркими пятнами шевелились листья, таинственными вспышками света поблескивала река, все источало чистейшую энергию. Мне никогда раньше не приходилось находиться в столь нервном, возбужденном состоянии, но меня вдруг охватило уверенное спокойствие – постоянная внутренняя дрожь, настороженность, расплывающаяся по всему моему телу, собрались вместе и создали некое равновесие, благодаря которому мои руки обрели уверенность в движениях. Я греб длинными, уверенными гребками; а по некоторым изменениям на поверхности воды я уже хорошо предугадывал наличие подводных камней.
* * *
Почти целый час мы плыли безо всяких происшествий. Льюис не отставал, толкая вперед глубоко осевшую в воде байдарку; мне даже было странно подумать, какие усилия он на это затрачивал. Он любил все брать на себя, и поскольку действительно мог это делать, то делал больше, чем все остальные. И я был рад тому, что в критический момент его система выживания не отказала, а продолжала работать по-прежнему или даже еще лучше.
Но еще больше я был рад тому, что лодка у нас с Дрю была легкой и хорошо управляемой. Хотя пороги нам еще не повстречались, течение, судя по всему, стало быстрее. У меня возникло странное, но явное ощущение того, что мы двигаемся по длинному, изгибающемуся уклону. Это ощущение все усиливалось, и наконец я осознал, что оно возникает от меняющегося облика обоих берегов. Поначалу берега поднимались не очень значительно – при этом левый берег был выше, чем правый, – а потом их неровные верхние края резко полезли вверх, все выше и выше. Шум реки изменился, и теперь в нем слышался глубокий размеренный гул;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
– Еще есть время передумать, – откликнулся Дрю. – Ты уверен, что мы поступаем правильно?
– Уверен, – сказал Льюис. – Первый же дождь смоет все следы, все следы, которые мы тут оставили. Ни одна собака не сможет вынюхать это место. Когда мы вернемся домой, все будет в порядке. Поверь мне.
Мы двинулись назад к байдарке. Я не мог бы с уверенностью определить, куда идти; Льюис время от времени останавливался, сверялся с наручным компасом и шел дальше. Мне казалось, что мы идем в более или менее правильном направлении; по крайней мере, если бы я был один, я бы шел именно так.
Мы вышли к притоку значительно выше того места, где находилась байдарка. Но теперь мы точно знали, куда идти – приток тек в сторону реки. И мы отправились вниз по течению, ступая по невидимым камешкам на дне, проходили, сильно нагибаясь под свисающими над водой ветвями, что-то бормоча себе под нос. Я чувствовал себя оторванным от остальных, и особенно от Льюиса. И чувство того, что мы помогаем друг другу, исчезло. Мне казалось, что если я провалился бы в какую-нибудь дыру и исчез, другие вообще бы этого не заметили, а бросились бы вперед, двигаясь все быстрее ч быстрее: каждый из нас хотел выбраться из этих лесов как можно скорее. Ну, по крайней мере, я только об этом и думал, и если бы мне понадобилось вернуться хотя бы на один шаг назад – и даже если бы это потребовалось сделать, чтобы прийти кому-нибудь на помощь, – я не уверен, смог ли бы я превозмочь себя.
Вернувшись к байдарке, мы влезли в нее все вчетвером. Гребли Льюис и Дрю, и я чувствовал, как сильные, долгие гребки Льюиса толкают нас вперед – именно так я и хотел, чтобы мы двигались; Дрю отводил в сторону ветви, низко склонившиеся над водой. Мы выбрались к реке значительно быстрее, чем я ожидал.
Вторая байдарка благополучно находилась на том же месте, где мы ее оставили; она качалась на воде, слегка ударяясь о берег.
– Поплыли отсюда скорее, – вырвалось у Бобби.
– Сейчас. Но сначала нужно кое-что решить, – сказал Льюис. – Сейчас не время предаваться переживаниям по поводу оскорбленного самолюбия и достоинства и вспоминать обиды... Бобби, ты сможешь грести?
– Не знаю, Льюис. Попробую.
– Я понимаю, ты в этом не виноват. Но в данный момент «попробую» – это не достаточно. Мы должны сообразить, как получше рассесться по байдаркам. Я думаю, будет правильнее, если теперь со мной снова сядет Бобби. Эд, много у тебя в байдарке осталось барахла?
– Точно не знаю. Кой-чего осталось.
– Ладно. Ты и Дрю – берите мою лодку. Мы с Бобби перетащим во вторую все, что можно будет там уместить. Будет лучше, если вы поплывете впереди, а мы будем следовать за вами, чтобы все время видеть вас, и если что – мы поможем. Как мне не хотелось этого говорить, но, насколько я понимаю, на этой реке нам еще только предстоит встретиться с самыми трудными участками.
– А, это там, где мы должны были испытать большое удовольствие? – спросил Бобби.
– На этой реке есть такие места, где тебе вышибет твои дурные мозги, если не будешь делать все так, как я тебе скажу, – сказал Льюис, но при этом голоса не повысил. – Давайте двигать. Сначала вытащим из моей байдарки все, что можно. Если хотите выбраться отсюда побыстрее – шевелитесь.
Минут десять у нас ушло, чтобы переместить кое-какие вещи из одной лодки в другую.
– Льюис, возьми к себе все, что можешь, – попросил я. – Если мне с Дрю предстоит нырять в эти ебаные пороги первыми, я хочу сидеть в лодке, которой хоть немного смогу управлять. И мне совсем не хочется, если мы все-таки перевернемся, чтобы на меня падали всякие там палатки и матрасы.
– Я понимаю, – сказал Льюис. – Мы заберем все, что сможем.
– Я хочу оставить только лук. Я его заберу к себе.
– А вот этого как раз бы я тебе не советовал, – сказал Льюис. – Если ты боишься палаток, то подумай, как приятно тебе будет, когда эти наконечники пырнут в тебя пару раз – если ты вдруг окажешься в воде рядом с ними.
– Нет, я все-таки их возьму к себе в лодку. И очень жаль, что мы не забрали с собой то ружье. На кой черт мы оставили ему ружье?
– Ружье там, где ему положено быть, – сказал Льюис.
– Мы могли бы избавиться от него позже.
– Нет, это было бы слишком рискованно. С каждой милей, которую мы проплыли бы с этим ружьем, увеличивалась бы опасность того, что нас могут поймать. И тогда нам крышка, дружище. Отвертеться не удалось бы.
Дрю забрался на нос алюминиевой байдарки. Мы были готовы отплыть. Я был рад, что теперь со мной в байдарке будет Дрю – с ним у меня все должно получаться нормально. Он уселся, опустив весла к самой воде и качая головой. Ни я, ни он не проронили ни слова. Наконец я сказал ему, что пора отталкиваться.
Было около четырех часов дня. И мысль о том, что придется еще одну ночь провести в лесу, приводила меня в ужас. Пока мы тащили тело, везли его, закапывали, я об этом не думал. Но теперь меня начала терзать мысль о еще одной ночевке, о том, что может произойти ночью; она вошла в меня как гвоздь под ударом молотка. Но при этом во мне возникло и совсем иное ощущение: вокруг меня яркими пятнами шевелились листья, таинственными вспышками света поблескивала река, все источало чистейшую энергию. Мне никогда раньше не приходилось находиться в столь нервном, возбужденном состоянии, но меня вдруг охватило уверенное спокойствие – постоянная внутренняя дрожь, настороженность, расплывающаяся по всему моему телу, собрались вместе и создали некое равновесие, благодаря которому мои руки обрели уверенность в движениях. Я греб длинными, уверенными гребками; а по некоторым изменениям на поверхности воды я уже хорошо предугадывал наличие подводных камней.
* * *
Почти целый час мы плыли безо всяких происшествий. Льюис не отставал, толкая вперед глубоко осевшую в воде байдарку; мне даже было странно подумать, какие усилия он на это затрачивал. Он любил все брать на себя, и поскольку действительно мог это делать, то делал больше, чем все остальные. И я был рад тому, что в критический момент его система выживания не отказала, а продолжала работать по-прежнему или даже еще лучше.
Но еще больше я был рад тому, что лодка у нас с Дрю была легкой и хорошо управляемой. Хотя пороги нам еще не повстречались, течение, судя по всему, стало быстрее. У меня возникло странное, но явное ощущение того, что мы двигаемся по длинному, изгибающемуся уклону. Это ощущение все усиливалось, и наконец я осознал, что оно возникает от меняющегося облика обоих берегов. Поначалу берега поднимались не очень значительно – при этом левый берег был выше, чем правый, – а потом их неровные верхние края резко полезли вверх, все выше и выше. Шум реки изменился, и теперь в нем слышался глубокий размеренный гул;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78