Я попробовал край одного из наконечников пальцем, и пришлось идти к свету смотреть – не порезался ли.
Пореза не было, и я отправился в спальню. Достал из бумажника двадцать долларов, прошел через гостиную на кухню. Марта, босая, ходила туда-сюда перед плитой, ее очки поблескивали, отчего казалось, что она подмигивает. Посмотрел сквозь окно на наш задний дворик. Держа в руке теннисные тапочки, я сел на пол и стал надевать их, продолжая смотреть в окно. Деревья казались порождениями совершенно дикой природы, свободными созданьями, которые лишь случайно оказались рядом с жильем человека, и меня это странным образом взволновало. Дин подошел ко мне сзади и потянул за рукав комбинезона. Я взял его на руки, все еще продолжая глядеть во двор. Обычно детям сразу становится скучно, если взрослые молчат, уставившись на что-то, – дети не понимают, как можно долго смотреть на то, что не движется. Однако на этот раз Дин замер. Я, не шевелясь, смотрел на мир, окружавший нас, и Дин не шевелился тоже. Я поцеловал его, он обнял меня за шею. Обычно он не проявлял нежностей такого рода, и то, что он сделал это сейчас, зародило во мне какое-то беспокойство. Марта тоже подошла ко мне поближе. Ее лицо было разгоряченным от жара плиты. Я поднялся на ноги, и теперь мы все стояли, как примерная семья на фотографии.
– А ты хоть знаешь, куда вы, собственно, едете? – спросила она.
– Так, в общих чертах. Наш маршрут точно знает Льюис. Это где-то на северо-востоке штата. Он там часто ловит рыбу. Если все будет в порядке, мы должны вернуться в воскресенье вечером.
– А что может быть... не в порядке?
– Все будет нормально, но ведь всякое бывает. Слушай, если бы я считал, что в этом путешествии нас может подстерегать какая-нибудь опасность, ни за что бы не поехал. Поверь мне, ни за что! Я просто хочу немного отвлечься, развеяться. К тому же, говорят, горы в это время года очень красивы. Вот, кстати, – я возьму с собой фотоаппарат.
Я снова пошел в спальню и взял свой «роллейфлекс», принадлежавший студии. Взял еще запасную тетиву и положил ее в боковой карман на штанине комбинезона. Когда я вернулся на кухню, я увидел в окно, что Льюис уже приехал. Я одной рукой обнял Марту за плечи – таким жестом обычно мужчины обнимают своих друзей, – но тут же обхватил ее и второй, сцепив пальцы за спиной. Дин обошел ее сзади и стал разнимать мои руки.
Когда я вышел из дома, Льюис уже выбрался из машины и шел навстречу нам. По мере того как он подходил все ближе, его раскрасневшееся волчье лицо расплывалось в широкой улыбке. Обычно он постоянно улыбался, но малознакомые люди неправильно воспринимали эту улыбку, потому что видели лишь профильную часть ее, и от этого им могло казаться, что у него на лице постоянно присутствует какое-то ускользающее выражение самоуверенности и немножко сумасшедшинки – перед ними представало лицо врожденного оптимиста и непоседы. На голове у него была шляпа, какие носят в австралийской глубинке; она была закреплена под подбородком кожаным ремешком. Я вынужден был признать, что в этот раз он надел ее весьма кстати. Держа в руках фотоаппарат и лук, я пошел вместе с ним к машине.
Машина была забита разными вещами: две палатки, плотные подстилки, два лука, коробка стрел, спасательные жилеты, спиннинг, продукты. Он был фанатик всего, что касалось готовности к путешествию; именно благодаря этой черте его характера он настаивал, чтобы я взял с собой веревку – она, свернутая кольцами, свисала у меня с пояса. Сам я был уверен, что она мне совершенно не понадобится. Льюис также настоял на том, чтобы я надел нейлоновый комбинезон, потому что, по его словам, «нейлон быстро высыхает». Но при всем при этом, если ему нужно было, он мог поехать по разбитой дороге, по которой никто уже не ездил лет пятнадцать, прыгая по ухабам, не считаясь ни со своим удобством, ни с удобством тех, кого он вез, не заботясь о своей машине. Я надеялся, что на этот раз обойдется без такой тряски. Стоя рядом с ним, я чувствовал, что этим ранним утром он мне особенно близок. У него был вид человека, который всегда готов с радостным предвкушением броситься в какое-нибудь безумное предприятие. Рутинная моя жизнь давила на меня своей тяжестью, но когда я был рядом с Льюисом, я всегда чувствовал, что этот вес становится легче, а я становлюсь сильнее и мужественнее.
Льюис стал складывать мои веши в машину, как всегда, аккуратно и деловито. Заднее окно оказалось чуть ли не полностью закрытым изнутри вещами, почти все из них были зеленого цвета разных оттенков. Прежде чем положить мой лук в машину, он повертел его в руках.
– Смотри, тут стекловолокно потихоньку сдает, – сказал он, проводя пальцем по верхней части лука.
– Надеюсь, он еще продержится. Эти волокна уже давно торчат так.
– А знаешь, – продолжал Льюис, – мне нравится этот лук. Бывало, стоишь с ним, держишь в руках после того, как спустишь тетиву, и думаешь – какого черта, что за дурацкий лук! А потом смотришь – а стрела торчит в мишени.
– Да, к нему нужно привыкнуть, – сказал я. – С этим луком чувствуешь себя раскрепощенным.
– Ага, теперь ты это понимаешь! – воскликнул Льюис. – И каждый раз, когда будешь стрелять из него, будешь вспоминать.
– Поехали, – сказал я. – Солнце уже встает. Мы можем поесть по дороге. А там, на севере, и речка нас заждалась.
Его вытянутое вперед лицо расплылось в хитрой усмешке.
– Ты прямо моими словами говоришь.
– Это ж надо, – сказал я и отправился в последний раз в дом, чтобы забрать сумку с одеждой, в которую засунул шерстяной пуловер, пару маек и джинсы, в которых предполагал спать.
Закончив грузить вещи, мы обернулись и помахали Марте и Дину, стоявшим в дверях. Очки Марты оранжевыми отсветами отражали восходящее солнце. Я залез в машину и захлопнул дверцу. Байдарка, закрепленная на крыше, придавливала машину к земле, весь салон был забит вещами, поверх которых лежали луки. Мы перестали быть теми, кем были вчера – по крайней мере, я. Если бы с нами произошел несчастный случай, и пришлось бы «устанавливать личность» по тем вещам, которые были на нас и которые мы везли с собой, скорее всего, пришли бы к мысли, что мы геодезисты, топографы, охотники, геологи-разведчики или коммандос передовой бригады каких-то войск, готовящих вторжение. Теперь я был просто обязан оправдать все эти приготовления и должным образом использовать все эти вещи; если не удастся, каким дурацким все это окажется – как, впрочем, и все остальное в этой жизни.
Я подумал о том, где мне придется спать следующей ночью – о змеях, которые наверняка в такую теплую, не по сезону, погоду повыползали из своих нор, о твердых веточках под боком, о насекомых, которыми кишит лес. И мне вдруг страстно захотелось – у меня действительно было такое желание – вернуться домой, сказаться больным, найти какой-то предлог.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
Пореза не было, и я отправился в спальню. Достал из бумажника двадцать долларов, прошел через гостиную на кухню. Марта, босая, ходила туда-сюда перед плитой, ее очки поблескивали, отчего казалось, что она подмигивает. Посмотрел сквозь окно на наш задний дворик. Держа в руке теннисные тапочки, я сел на пол и стал надевать их, продолжая смотреть в окно. Деревья казались порождениями совершенно дикой природы, свободными созданьями, которые лишь случайно оказались рядом с жильем человека, и меня это странным образом взволновало. Дин подошел ко мне сзади и потянул за рукав комбинезона. Я взял его на руки, все еще продолжая глядеть во двор. Обычно детям сразу становится скучно, если взрослые молчат, уставившись на что-то, – дети не понимают, как можно долго смотреть на то, что не движется. Однако на этот раз Дин замер. Я, не шевелясь, смотрел на мир, окружавший нас, и Дин не шевелился тоже. Я поцеловал его, он обнял меня за шею. Обычно он не проявлял нежностей такого рода, и то, что он сделал это сейчас, зародило во мне какое-то беспокойство. Марта тоже подошла ко мне поближе. Ее лицо было разгоряченным от жара плиты. Я поднялся на ноги, и теперь мы все стояли, как примерная семья на фотографии.
– А ты хоть знаешь, куда вы, собственно, едете? – спросила она.
– Так, в общих чертах. Наш маршрут точно знает Льюис. Это где-то на северо-востоке штата. Он там часто ловит рыбу. Если все будет в порядке, мы должны вернуться в воскресенье вечером.
– А что может быть... не в порядке?
– Все будет нормально, но ведь всякое бывает. Слушай, если бы я считал, что в этом путешествии нас может подстерегать какая-нибудь опасность, ни за что бы не поехал. Поверь мне, ни за что! Я просто хочу немного отвлечься, развеяться. К тому же, говорят, горы в это время года очень красивы. Вот, кстати, – я возьму с собой фотоаппарат.
Я снова пошел в спальню и взял свой «роллейфлекс», принадлежавший студии. Взял еще запасную тетиву и положил ее в боковой карман на штанине комбинезона. Когда я вернулся на кухню, я увидел в окно, что Льюис уже приехал. Я одной рукой обнял Марту за плечи – таким жестом обычно мужчины обнимают своих друзей, – но тут же обхватил ее и второй, сцепив пальцы за спиной. Дин обошел ее сзади и стал разнимать мои руки.
Когда я вышел из дома, Льюис уже выбрался из машины и шел навстречу нам. По мере того как он подходил все ближе, его раскрасневшееся волчье лицо расплывалось в широкой улыбке. Обычно он постоянно улыбался, но малознакомые люди неправильно воспринимали эту улыбку, потому что видели лишь профильную часть ее, и от этого им могло казаться, что у него на лице постоянно присутствует какое-то ускользающее выражение самоуверенности и немножко сумасшедшинки – перед ними представало лицо врожденного оптимиста и непоседы. На голове у него была шляпа, какие носят в австралийской глубинке; она была закреплена под подбородком кожаным ремешком. Я вынужден был признать, что в этот раз он надел ее весьма кстати. Держа в руках фотоаппарат и лук, я пошел вместе с ним к машине.
Машина была забита разными вещами: две палатки, плотные подстилки, два лука, коробка стрел, спасательные жилеты, спиннинг, продукты. Он был фанатик всего, что касалось готовности к путешествию; именно благодаря этой черте его характера он настаивал, чтобы я взял с собой веревку – она, свернутая кольцами, свисала у меня с пояса. Сам я был уверен, что она мне совершенно не понадобится. Льюис также настоял на том, чтобы я надел нейлоновый комбинезон, потому что, по его словам, «нейлон быстро высыхает». Но при всем при этом, если ему нужно было, он мог поехать по разбитой дороге, по которой никто уже не ездил лет пятнадцать, прыгая по ухабам, не считаясь ни со своим удобством, ни с удобством тех, кого он вез, не заботясь о своей машине. Я надеялся, что на этот раз обойдется без такой тряски. Стоя рядом с ним, я чувствовал, что этим ранним утром он мне особенно близок. У него был вид человека, который всегда готов с радостным предвкушением броситься в какое-нибудь безумное предприятие. Рутинная моя жизнь давила на меня своей тяжестью, но когда я был рядом с Льюисом, я всегда чувствовал, что этот вес становится легче, а я становлюсь сильнее и мужественнее.
Льюис стал складывать мои веши в машину, как всегда, аккуратно и деловито. Заднее окно оказалось чуть ли не полностью закрытым изнутри вещами, почти все из них были зеленого цвета разных оттенков. Прежде чем положить мой лук в машину, он повертел его в руках.
– Смотри, тут стекловолокно потихоньку сдает, – сказал он, проводя пальцем по верхней части лука.
– Надеюсь, он еще продержится. Эти волокна уже давно торчат так.
– А знаешь, – продолжал Льюис, – мне нравится этот лук. Бывало, стоишь с ним, держишь в руках после того, как спустишь тетиву, и думаешь – какого черта, что за дурацкий лук! А потом смотришь – а стрела торчит в мишени.
– Да, к нему нужно привыкнуть, – сказал я. – С этим луком чувствуешь себя раскрепощенным.
– Ага, теперь ты это понимаешь! – воскликнул Льюис. – И каждый раз, когда будешь стрелять из него, будешь вспоминать.
– Поехали, – сказал я. – Солнце уже встает. Мы можем поесть по дороге. А там, на севере, и речка нас заждалась.
Его вытянутое вперед лицо расплылось в хитрой усмешке.
– Ты прямо моими словами говоришь.
– Это ж надо, – сказал я и отправился в последний раз в дом, чтобы забрать сумку с одеждой, в которую засунул шерстяной пуловер, пару маек и джинсы, в которых предполагал спать.
Закончив грузить вещи, мы обернулись и помахали Марте и Дину, стоявшим в дверях. Очки Марты оранжевыми отсветами отражали восходящее солнце. Я залез в машину и захлопнул дверцу. Байдарка, закрепленная на крыше, придавливала машину к земле, весь салон был забит вещами, поверх которых лежали луки. Мы перестали быть теми, кем были вчера – по крайней мере, я. Если бы с нами произошел несчастный случай, и пришлось бы «устанавливать личность» по тем вещам, которые были на нас и которые мы везли с собой, скорее всего, пришли бы к мысли, что мы геодезисты, топографы, охотники, геологи-разведчики или коммандос передовой бригады каких-то войск, готовящих вторжение. Теперь я был просто обязан оправдать все эти приготовления и должным образом использовать все эти вещи; если не удастся, каким дурацким все это окажется – как, впрочем, и все остальное в этой жизни.
Я подумал о том, где мне придется спать следующей ночью – о змеях, которые наверняка в такую теплую, не по сезону, погоду повыползали из своих нор, о твердых веточках под боком, о насекомых, которыми кишит лес. И мне вдруг страстно захотелось – у меня действительно было такое желание – вернуться домой, сказаться больным, найти какой-то предлог.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78