Эдвард начал чуть слышно похрапывать.
— Эдвард? — Она потрясла его за плечо. Голова Эдварда безвольно качнулась. Она толкнула его в ребра. Он недовольно пробурчал что-то и глубже погрузился в подушку.
Анни соскользнула с кровати. Он определенно спал. Анни подняла его руки, они казались тяжелыми, как свинец. Глядя на него, легко было понять, что он не проснется, пока не выспится. Вдруг за окнами раздался громкий треск. Анни подошла к окну. В черном небе светились зеленые огни фейерверка. Анни открыла окно и перевесилась наружу. Еще одна ракета разорвалась в вышине, превратившись в красивую лилию из красных и золотистых огней. Анни подошла к Эдварду, сняла с него ботинки и укрыла его, насколько это позволяла длина одеяла. И тут ее осенила идея. Она выудила из кармана Эдварда листочки, дающие право посещать сегодняшние развлечения, глянула на Эдварда в последний раз, выключила свет и тихо закрыла дверь.
Через мгновение она уже неслась по ступенькам вниз, потом — к реке, где собралась большая толпа, любующаяся фейерверком. Это было самое эффектное зрелище из всего, что она видела раньше. В небо взлетали не просто разноцветные ракеты — на черном фоне неба вспыхивали целые картины — фонтаны, которые возникали один из другого, огоньки, которые загорались, гасли и загорались снова, целые занавесы огня, которые, исчезая, оставляли после себя дымный след. В самом конце на небе высветилось: «Выпускной бал 1970 года», буквы были в три фута высотой.
Когда толпа начала расходиться, разбиваясь на пары и группы, Анни вспомнила, что здесь она в одиночестве. Но тут было так чудесно — берег реки, горящие огни, музыка… Все здесь казались счастливыми или пьяными — или и то и другое. Оказаться одной было неплохо — не видеть лица Эдварда, на котором застыл упрек. Ну и вообще посмотреть на то, что происходит вокруг, на людей, которые мелькали в ночи, подобно привидениям, тоже было интересно. Рядом с кухней она увидела стол, уставленный тарелочками с клубникой.
— У вас есть билетик? — спросил ее человек у столика.
Она достала пачку бумажек, взятых из кармана Эдварда, и протянула одну, а потом направилась по дорожке, отправляя ложкой клубнику в рот. Около входа она заметила группу первокурсников.
— «Дорз» уже выступают? — спросила Анни.
— Это называется выступлением? — произнес парень. — Это — икание на сцене. — И он изобразил громкое икание, и его приятели засмеялись.
Но затем парень добавил — уже серьезным голосом:
— А вы не хотите потанцевать?
— Нет, спасибо, — улыбнулась она.
Она прошла на первую площадку, села на каменную лестницу и начала раздумывать, а не вернуться ли ей… И тут ее взгляд привлек маленький проход, за которым виднелись огни. Она положила на ступеньку пустую тарелку и отправилась на огоньки. Фонарики разбегались из середины, напоминая паутину, наброшенную сверху на площадку. На этой площадке выступал небольшой джаз-оркестр. После резких ритмов было приятно услышать мелодичную музыку. В этой музыке выделялся саксофон — он грустно и трогательно рассказывал какую-то историю на своем языке. Анни почувствовала, как ее увлекает эта музыка. Она подошла ближе. Сцена была совсем маленькой, она с трудом втиснулась между высокой каменной стеной колледжа и стеной церкви. На подстриженном газоне пары сидели или лежали, всецело погрузившись в эту музыку. Темнокожий пианист начал петь: «Станешь ли ты моей, беби?» низким, завораживающим, чуть надтреснутым голосом.
И Анни ничуть не удивилась, увидев, что на саксофоне играет Джордан Хоуп.
20
Люби меня дважды, девочка
Анни вышла из тени, как будто невидимый суфлер подсказал ей выйти на сцену. Когда она почти дошла до оркестра, то опустилась на траву, не сводя глаз с Джордана. На нем был белый костюм и черный галстук. Саксофон сверкал золотом, когда Джордан поворачивался. Здание Модлин-колледжа за его спиной казалось сказочным замком. Заметил ли он ее? Кому была адресована эта великолепная американская улыбка в тот момент, когда он на минуту прекратил игру? Анни сняла туфли и откинулась назад на руки.
Ансамбль играл незнакомую ей музыку, да и вообще был удивительно непохож на все эти поп-группы. Музыка, казалось, говорила о чем-то сокровенном. Они играли как будто для себя, и переходы всегда были неожиданны. Возможность играть соло они передавали друг другу, как эстафетную палочку, а между номерами перебрасывались короткими репликами на каком-то таинственном языке, который включал жесты и поднятые брови. В один из таких перерывов Джордан прошептал что-то пианисту, положил саксофон и направился с освещенной светом сцены прямо к Анни.
— Привет, — произнес он, садясь рядом.
— Здравствуй, — она подумала, что не стоит выглядеть такой счастливой, и нахмурилась. — Ты больше не будешь играть?
— Не в этом номере. — Он лег на траву . — Мой друг-пианист собирается спеть кое-что для тебя.
— Для меня?
Пианист некоторое время рылся в нотах. Внезапно он ударил по клавишам и запел: «Когда кто-то думает, как ты удивительна…»
Анни закрыла лицо руками. Они оба рассмеялись.
Джордан выдернул травинку и стал жевать ее кончик.
— Почему ты здесь одна?
— Мой партнер выбыл из строя.
— Вот как?
— А ты почему один? — Джордан поднял руку к сцене.
— Я здесь работаю.
Некоторое время они молча слушали музыку. Анни опять почувствовала, что не может сдержать счастливой улыбки.
— Ты никогда не говорил мне, что играешь на саксофоне.
— Ты никогда и не спрашивала… Слушай, в два я освобожусь. Может, мы могли бы поговорить, выпить чего-нибудь, потанцевать — ну, я не знаю еще что?
— Я подожду, — ответила Анни.
Песня приближалась к концу, и он поднялся, но тут, вспомнив о чем-то, повернулся к ней. Его лицо выражало сожаление.
— Я завтра уезжаю обратно в Штаты.
— Это не имеет значения. — Только сказав это, она поняла, что такой ответ звучит странно.
Джордан вернулся к своему ансамблю, и Анни почти сразу поняла, что он играет для нее. Ей и в голову не приходило, какой замечательный инструмент саксофон. Она глядела на Джордана не отрываясь. Казалось, между ними протянулась какая-то невидимая нить, и это было необычное и волнующее чувство. Другие зрители, казалось, ощущали, что что-то происходит между саксофонистом и девушкой в белом платье. По тому, как они поглядывали на нее, она поняла, что такой романтический оттенок делает исполнение еще лучше. Красивый парень с высоким чубом наклонился к ней.
— Мы думаем, вам это пригодится, — произнес он, поставив перед ней почти полную бутылку шампанского и два бокала. — Мы уже налакались, как тритоны.
Анни с удивлением глянула на него, но, когда сообразила, что он сказал, парень уже вернулся к своим друзьям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
— Эдвард? — Она потрясла его за плечо. Голова Эдварда безвольно качнулась. Она толкнула его в ребра. Он недовольно пробурчал что-то и глубже погрузился в подушку.
Анни соскользнула с кровати. Он определенно спал. Анни подняла его руки, они казались тяжелыми, как свинец. Глядя на него, легко было понять, что он не проснется, пока не выспится. Вдруг за окнами раздался громкий треск. Анни подошла к окну. В черном небе светились зеленые огни фейерверка. Анни открыла окно и перевесилась наружу. Еще одна ракета разорвалась в вышине, превратившись в красивую лилию из красных и золотистых огней. Анни подошла к Эдварду, сняла с него ботинки и укрыла его, насколько это позволяла длина одеяла. И тут ее осенила идея. Она выудила из кармана Эдварда листочки, дающие право посещать сегодняшние развлечения, глянула на Эдварда в последний раз, выключила свет и тихо закрыла дверь.
Через мгновение она уже неслась по ступенькам вниз, потом — к реке, где собралась большая толпа, любующаяся фейерверком. Это было самое эффектное зрелище из всего, что она видела раньше. В небо взлетали не просто разноцветные ракеты — на черном фоне неба вспыхивали целые картины — фонтаны, которые возникали один из другого, огоньки, которые загорались, гасли и загорались снова, целые занавесы огня, которые, исчезая, оставляли после себя дымный след. В самом конце на небе высветилось: «Выпускной бал 1970 года», буквы были в три фута высотой.
Когда толпа начала расходиться, разбиваясь на пары и группы, Анни вспомнила, что здесь она в одиночестве. Но тут было так чудесно — берег реки, горящие огни, музыка… Все здесь казались счастливыми или пьяными — или и то и другое. Оказаться одной было неплохо — не видеть лица Эдварда, на котором застыл упрек. Ну и вообще посмотреть на то, что происходит вокруг, на людей, которые мелькали в ночи, подобно привидениям, тоже было интересно. Рядом с кухней она увидела стол, уставленный тарелочками с клубникой.
— У вас есть билетик? — спросил ее человек у столика.
Она достала пачку бумажек, взятых из кармана Эдварда, и протянула одну, а потом направилась по дорожке, отправляя ложкой клубнику в рот. Около входа она заметила группу первокурсников.
— «Дорз» уже выступают? — спросила Анни.
— Это называется выступлением? — произнес парень. — Это — икание на сцене. — И он изобразил громкое икание, и его приятели засмеялись.
Но затем парень добавил — уже серьезным голосом:
— А вы не хотите потанцевать?
— Нет, спасибо, — улыбнулась она.
Она прошла на первую площадку, села на каменную лестницу и начала раздумывать, а не вернуться ли ей… И тут ее взгляд привлек маленький проход, за которым виднелись огни. Она положила на ступеньку пустую тарелку и отправилась на огоньки. Фонарики разбегались из середины, напоминая паутину, наброшенную сверху на площадку. На этой площадке выступал небольшой джаз-оркестр. После резких ритмов было приятно услышать мелодичную музыку. В этой музыке выделялся саксофон — он грустно и трогательно рассказывал какую-то историю на своем языке. Анни почувствовала, как ее увлекает эта музыка. Она подошла ближе. Сцена была совсем маленькой, она с трудом втиснулась между высокой каменной стеной колледжа и стеной церкви. На подстриженном газоне пары сидели или лежали, всецело погрузившись в эту музыку. Темнокожий пианист начал петь: «Станешь ли ты моей, беби?» низким, завораживающим, чуть надтреснутым голосом.
И Анни ничуть не удивилась, увидев, что на саксофоне играет Джордан Хоуп.
20
Люби меня дважды, девочка
Анни вышла из тени, как будто невидимый суфлер подсказал ей выйти на сцену. Когда она почти дошла до оркестра, то опустилась на траву, не сводя глаз с Джордана. На нем был белый костюм и черный галстук. Саксофон сверкал золотом, когда Джордан поворачивался. Здание Модлин-колледжа за его спиной казалось сказочным замком. Заметил ли он ее? Кому была адресована эта великолепная американская улыбка в тот момент, когда он на минуту прекратил игру? Анни сняла туфли и откинулась назад на руки.
Ансамбль играл незнакомую ей музыку, да и вообще был удивительно непохож на все эти поп-группы. Музыка, казалось, говорила о чем-то сокровенном. Они играли как будто для себя, и переходы всегда были неожиданны. Возможность играть соло они передавали друг другу, как эстафетную палочку, а между номерами перебрасывались короткими репликами на каком-то таинственном языке, который включал жесты и поднятые брови. В один из таких перерывов Джордан прошептал что-то пианисту, положил саксофон и направился с освещенной светом сцены прямо к Анни.
— Привет, — произнес он, садясь рядом.
— Здравствуй, — она подумала, что не стоит выглядеть такой счастливой, и нахмурилась. — Ты больше не будешь играть?
— Не в этом номере. — Он лег на траву . — Мой друг-пианист собирается спеть кое-что для тебя.
— Для меня?
Пианист некоторое время рылся в нотах. Внезапно он ударил по клавишам и запел: «Когда кто-то думает, как ты удивительна…»
Анни закрыла лицо руками. Они оба рассмеялись.
Джордан выдернул травинку и стал жевать ее кончик.
— Почему ты здесь одна?
— Мой партнер выбыл из строя.
— Вот как?
— А ты почему один? — Джордан поднял руку к сцене.
— Я здесь работаю.
Некоторое время они молча слушали музыку. Анни опять почувствовала, что не может сдержать счастливой улыбки.
— Ты никогда не говорил мне, что играешь на саксофоне.
— Ты никогда и не спрашивала… Слушай, в два я освобожусь. Может, мы могли бы поговорить, выпить чего-нибудь, потанцевать — ну, я не знаю еще что?
— Я подожду, — ответила Анни.
Песня приближалась к концу, и он поднялся, но тут, вспомнив о чем-то, повернулся к ней. Его лицо выражало сожаление.
— Я завтра уезжаю обратно в Штаты.
— Это не имеет значения. — Только сказав это, она поняла, что такой ответ звучит странно.
Джордан вернулся к своему ансамблю, и Анни почти сразу поняла, что он играет для нее. Ей и в голову не приходило, какой замечательный инструмент саксофон. Она глядела на Джордана не отрываясь. Казалось, между ними протянулась какая-то невидимая нить, и это было необычное и волнующее чувство. Другие зрители, казалось, ощущали, что что-то происходит между саксофонистом и девушкой в белом платье. По тому, как они поглядывали на нее, она поняла, что такой романтический оттенок делает исполнение еще лучше. Красивый парень с высоким чубом наклонился к ней.
— Мы думаем, вам это пригодится, — произнес он, поставив перед ней почти полную бутылку шампанского и два бокала. — Мы уже налакались, как тритоны.
Анни с удивлением глянула на него, но, когда сообразила, что он сказал, парень уже вернулся к своим друзьям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86