Это какое-то извращение. Нет, даже хуже. Безумие.
– Дядя, пожалуйста, – проговорил Наджиб слабым голосом. – Довольно. Мы тебя поняли.
Абдулла не обратил на его слова никакого внимания.
– Сурур! – приказал он. – Пронзи свою руку.
В руке Сурура блеснул нож, но тошнотворного хруста костей не последовало. Теперь настал черед Халида.
Дрожа всем телом, с белым как полотно лицом, Халид занес над ладонью нож. Затем, так и не опустив его, качнулся, глаза его закатились, веки затрепетали, и, выронив нож, он потерял сознание.
Абдулла торжествующе повернулся к Наджибу.
– Теперь, возможно, ты понимаешь, зачем мне нужны телохранители. Совершенно ясно, что на окружающих меня людей положиться нельзя. – Он с отвращением пнул Халида сапогом, перевернув его на бок. – У него сердце цыпленка и храбрость женщины! – Он презрительно сплюнул. – Как я могу надеяться на то, что он защитит меня в минуту опасности?
От ужаса у Наджиба закружилась голова, ноги стали ватными. Ему хотелось напомнить Абдулле, как предан всегда был ему Халид, как часто рисковал жизнью ради него, но во рту у него пересохло. Все, на что он был способен сейчас – это тупо кивнуть головой.
– А теперь, – произнес Абдулла, хитро улыбаясь, – твоя очередь, Наджиб.
Наджиб похолодел; время, казалось, со скрежетом остановилось. Он посмотрел на Абдуллу, затем перевел взгляд на разделочную доску. Кровь Гази и Сурура уже начала свертываться, превращаясь в лужу густого красного желатина.
– Наджиб?
Наджиб посмотрел на него, затем опустил взгляд на свою ладонь и медленно поднес ее к глазам. Его вдруг прошиб пот, крест на его руке расплылся, а то, что осталось от него, казалось, пульсировало, то увеличиваясь, то уменьшаясь, снова увеличиваясь и снова уменьшаясь, то приближаясь, то снова удаляясь. Напоминая сокращения бьющегося сердца.
Пот градом катился с его лба, влажные губы скривила гримаса. Он так пристально смотрел на этот пульсирующий крестик, что слезы выступили на его глазах, а из уголка рта серебряной струйкой вытекла слюна.
– Ну? – негромко проговорил Абдулла. Положив руку Наджибу на предплечье, он с силой опустил его ладонь на окровавленную доску. Затем взглянул ему в глаза. Сделав глубокий вдох, Наджиб занес нож на высоту дюйма от центра крестика. Его била такая сильная дрожь, что острие колебалось из стороны в сторону. Он не мог. Он просто не мог этого сделать!
Но Наджиб знал, что у него нет выбора. Если он этого не сделает, одному Богу известно, что может сделать с ним Абдулла. Прикажет его убить? Но тогда что будет с Дэлией?
Она целиком окажется во власти этого не знающего жалости безумца, и никто в целом мире не сможет прийти ей на помощь. Если он откажется проткнуть свою руку, то с таким же успехом может подписать ее смертный приговор.
– Должен ли я сомневаться в твоей преданности? – голос Абдуллы стал жестким.
С Наджиба ручьями лил пот, капли падали на разделочную доску. Стиснув зубы, он изо всех сил сжал нож и издал крик.
Боль вспышкой молнии пронзила его, когда стальной клинок вонзился в его плоть. Резко выпустив нож, он в ужасе уставился на свою пронзенную руку. Рукоятка раскачивалась из стороны в сторону… и он даже мог шевелить пальцами. Его охватило чувство какого-то нелепого торжества. Он смог. Смог из-за Дэлии, и дикая радость наполнила его душу. Крови оказалось на удивление мало.
– Отлично! – Абдулла кивнул, глаза его сверкнули. – Достаточно, – мягко проговорил он. – Вытащи его.
Почему-то собраться с духом и вытащить нож оказалось гораздо труднее, чем вонзить его. Ухватившись за рукоятку, Наджиб зажмурил глаза и одним мощным рывком вырвал его из руки.
Кровь брызнула фонтаном, окропляя все вокруг густыми каплями.
Абдулла протянул ему салфетку. Наджиб встряхнул ее, чтобы она развернулась, и осторожно обмотал вокруг раненой руки.
На лице Абдуллы внезапно появилась улыбка.
– Теперь, когда с этим покончено, – проговорил он с вежливостью, достойной домохозяйки из Беверли-Хиллз, – давайте пройдем в столовую. Стол должен быть уже накрыт.
«Неужели, – подумал еле живой Наджиб, чувствуя, как тошнота подступает к горлу, – после всего этого кто-нибудь из нас сможет есть?»
Он поднял вверх раненую руку.
– Я на минуту покину вас и тотчас же присоединюсь к вам в столовой. Но сначала мне надо привести в порядок руку.
Он торопливо прошел в свои покои, нашел в ванной пузырек со спиртом и вылил половину его содержимого на руку. Чтобы не закричать, ему пришлось вцепиться зубами в полотенце. Спирт жег рану огнем; ладонь и ее тыльная сторона уже воспалились, и, осторожно забинтовывая рану, он не смог сдержать крик.
Чтобы продержаться во время обеда, он прямо из бутылки выпил полпинты виски.
Абдулла сидел во главе стола, как будто ничего особенного не произошло. Еда, приготовленная одним из его людей, была безвкусной, жирной, серой и напоминала резину.
Ливийские зомби, как два лакея, стояли всего в нескольких шагах от спинки стула, на котором сидел Абдулла.
Наджиб с отвращением отодвинул лежавший на тарелке жирный кусок ягнятины. Трудно поверить, как это им удалось приготовить такую дрянь, в то время как холодильники на кухне ломятся от всевозможных замороженных деликатесов. Разумеется, сейчас это не имело значения. С таким же успехом это могли быть устрицы и икра – аппетита у него все равно не было. Повязка на правой ладони стала жесткой и темно-коричневой от крови, и ему с большим трудом удавалось удерживать вилку. Острая боль пронзила руку, поднимаясь до самого локтя.
Подобно какому-то выжившему из ума средневековому монарху, Абдулла выждал полных двадцать минут, прежде чем притронулся к еде. Сначала ее должны были попробовать зомби. За ту неделю, что дядя провел в Ливии, его паранойя разыгралась с новой силой и в невиданных прежде масштабах.
– Мекка, стена Плача и площадь Святого Петра в Риме, – говорил Абдулла, пережевывая кусок давно остывшей ягнятины. – Три взрыва за три дня. Весть о них прокатится по всему миру. – Он причмокнул губами и отпил большой глоток воды.
Халид со звоном выронил вилку, Наджиб в ужасе уставился на дядю.
– Мекка! – Первым обрел дар речи Халид. – Но… Мекка – самая большая святыня всего исламского мира! Вообще всего мира! Это… это же святотатство!
Абдулла окинул его суровым взглядом.
– Иногда, – туманно проговорил он, размахивая вилкой, – необходимо разрушить старое, прежде чем построить лучшее будущее.
– Но это же безумие! – прошептал Халид, отодвигая от себя тарелку. – Стена Плача и площадь Святого Петра… эти объекты мне тоже не нравятся, но они, по крайней мере, являются святынями неверных. Но Мекка…
– Это должно быть сделано! – резко проговорил Абдулла, в свою очередь отодвигая тарелку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115
– Дядя, пожалуйста, – проговорил Наджиб слабым голосом. – Довольно. Мы тебя поняли.
Абдулла не обратил на его слова никакого внимания.
– Сурур! – приказал он. – Пронзи свою руку.
В руке Сурура блеснул нож, но тошнотворного хруста костей не последовало. Теперь настал черед Халида.
Дрожа всем телом, с белым как полотно лицом, Халид занес над ладонью нож. Затем, так и не опустив его, качнулся, глаза его закатились, веки затрепетали, и, выронив нож, он потерял сознание.
Абдулла торжествующе повернулся к Наджибу.
– Теперь, возможно, ты понимаешь, зачем мне нужны телохранители. Совершенно ясно, что на окружающих меня людей положиться нельзя. – Он с отвращением пнул Халида сапогом, перевернув его на бок. – У него сердце цыпленка и храбрость женщины! – Он презрительно сплюнул. – Как я могу надеяться на то, что он защитит меня в минуту опасности?
От ужаса у Наджиба закружилась голова, ноги стали ватными. Ему хотелось напомнить Абдулле, как предан всегда был ему Халид, как часто рисковал жизнью ради него, но во рту у него пересохло. Все, на что он был способен сейчас – это тупо кивнуть головой.
– А теперь, – произнес Абдулла, хитро улыбаясь, – твоя очередь, Наджиб.
Наджиб похолодел; время, казалось, со скрежетом остановилось. Он посмотрел на Абдуллу, затем перевел взгляд на разделочную доску. Кровь Гази и Сурура уже начала свертываться, превращаясь в лужу густого красного желатина.
– Наджиб?
Наджиб посмотрел на него, затем опустил взгляд на свою ладонь и медленно поднес ее к глазам. Его вдруг прошиб пот, крест на его руке расплылся, а то, что осталось от него, казалось, пульсировало, то увеличиваясь, то уменьшаясь, снова увеличиваясь и снова уменьшаясь, то приближаясь, то снова удаляясь. Напоминая сокращения бьющегося сердца.
Пот градом катился с его лба, влажные губы скривила гримаса. Он так пристально смотрел на этот пульсирующий крестик, что слезы выступили на его глазах, а из уголка рта серебряной струйкой вытекла слюна.
– Ну? – негромко проговорил Абдулла. Положив руку Наджибу на предплечье, он с силой опустил его ладонь на окровавленную доску. Затем взглянул ему в глаза. Сделав глубокий вдох, Наджиб занес нож на высоту дюйма от центра крестика. Его била такая сильная дрожь, что острие колебалось из стороны в сторону. Он не мог. Он просто не мог этого сделать!
Но Наджиб знал, что у него нет выбора. Если он этого не сделает, одному Богу известно, что может сделать с ним Абдулла. Прикажет его убить? Но тогда что будет с Дэлией?
Она целиком окажется во власти этого не знающего жалости безумца, и никто в целом мире не сможет прийти ей на помощь. Если он откажется проткнуть свою руку, то с таким же успехом может подписать ее смертный приговор.
– Должен ли я сомневаться в твоей преданности? – голос Абдуллы стал жестким.
С Наджиба ручьями лил пот, капли падали на разделочную доску. Стиснув зубы, он изо всех сил сжал нож и издал крик.
Боль вспышкой молнии пронзила его, когда стальной клинок вонзился в его плоть. Резко выпустив нож, он в ужасе уставился на свою пронзенную руку. Рукоятка раскачивалась из стороны в сторону… и он даже мог шевелить пальцами. Его охватило чувство какого-то нелепого торжества. Он смог. Смог из-за Дэлии, и дикая радость наполнила его душу. Крови оказалось на удивление мало.
– Отлично! – Абдулла кивнул, глаза его сверкнули. – Достаточно, – мягко проговорил он. – Вытащи его.
Почему-то собраться с духом и вытащить нож оказалось гораздо труднее, чем вонзить его. Ухватившись за рукоятку, Наджиб зажмурил глаза и одним мощным рывком вырвал его из руки.
Кровь брызнула фонтаном, окропляя все вокруг густыми каплями.
Абдулла протянул ему салфетку. Наджиб встряхнул ее, чтобы она развернулась, и осторожно обмотал вокруг раненой руки.
На лице Абдуллы внезапно появилась улыбка.
– Теперь, когда с этим покончено, – проговорил он с вежливостью, достойной домохозяйки из Беверли-Хиллз, – давайте пройдем в столовую. Стол должен быть уже накрыт.
«Неужели, – подумал еле живой Наджиб, чувствуя, как тошнота подступает к горлу, – после всего этого кто-нибудь из нас сможет есть?»
Он поднял вверх раненую руку.
– Я на минуту покину вас и тотчас же присоединюсь к вам в столовой. Но сначала мне надо привести в порядок руку.
Он торопливо прошел в свои покои, нашел в ванной пузырек со спиртом и вылил половину его содержимого на руку. Чтобы не закричать, ему пришлось вцепиться зубами в полотенце. Спирт жег рану огнем; ладонь и ее тыльная сторона уже воспалились, и, осторожно забинтовывая рану, он не смог сдержать крик.
Чтобы продержаться во время обеда, он прямо из бутылки выпил полпинты виски.
Абдулла сидел во главе стола, как будто ничего особенного не произошло. Еда, приготовленная одним из его людей, была безвкусной, жирной, серой и напоминала резину.
Ливийские зомби, как два лакея, стояли всего в нескольких шагах от спинки стула, на котором сидел Абдулла.
Наджиб с отвращением отодвинул лежавший на тарелке жирный кусок ягнятины. Трудно поверить, как это им удалось приготовить такую дрянь, в то время как холодильники на кухне ломятся от всевозможных замороженных деликатесов. Разумеется, сейчас это не имело значения. С таким же успехом это могли быть устрицы и икра – аппетита у него все равно не было. Повязка на правой ладони стала жесткой и темно-коричневой от крови, и ему с большим трудом удавалось удерживать вилку. Острая боль пронзила руку, поднимаясь до самого локтя.
Подобно какому-то выжившему из ума средневековому монарху, Абдулла выждал полных двадцать минут, прежде чем притронулся к еде. Сначала ее должны были попробовать зомби. За ту неделю, что дядя провел в Ливии, его паранойя разыгралась с новой силой и в невиданных прежде масштабах.
– Мекка, стена Плача и площадь Святого Петра в Риме, – говорил Абдулла, пережевывая кусок давно остывшей ягнятины. – Три взрыва за три дня. Весть о них прокатится по всему миру. – Он причмокнул губами и отпил большой глоток воды.
Халид со звоном выронил вилку, Наджиб в ужасе уставился на дядю.
– Мекка! – Первым обрел дар речи Халид. – Но… Мекка – самая большая святыня всего исламского мира! Вообще всего мира! Это… это же святотатство!
Абдулла окинул его суровым взглядом.
– Иногда, – туманно проговорил он, размахивая вилкой, – необходимо разрушить старое, прежде чем построить лучшее будущее.
– Но это же безумие! – прошептал Халид, отодвигая от себя тарелку. – Стена Плача и площадь Святого Петра… эти объекты мне тоже не нравятся, но они, по крайней мере, являются святынями неверных. Но Мекка…
– Это должно быть сделано! – резко проговорил Абдулла, в свою очередь отодвигая тарелку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115