Он ухмыльнулся. Эти евреи никогда ничему не научатся.
Когда Дэлия очнулась, ее первой мыслью было, что ее заживо кремируют. Затем пришло осознание того, что она связана. Она подняла голову и попыталась шевельнуть руками, но это оказалось невозможным, поскольку запястья были туго связаны за спиной. С минуту она пыталась освободиться, но умело завязанный узел был вне пределов досягаемости, и чем больше она старалась, тем сильнее путы впивались в нее и натирали кожу. Если она будет продолжать в том же духе, то лишь сотрет запястья в кровь.
Она, ворча, откинула назад голову. Затем на секунду закрыла глаза, стараясь привести в порядок мысли. Но они путались, и ей было трудно сосредоточиться на чем-либо. С одной стороны, наркотик, под действием которого она по-прежнему находилась, а с другой, изнурительная жара делали ее совершенно беспомощной.
Пожалуй, жара все же была худшим злом. Она просто невыносима: гнетущая, притупляющая все чувства. От нее горели легкие, кожа зудела; было так душно, что Дэлия даже не могла сделать ни одного по-настоящему глубокого вдоха. Все, на что она была способна, это короткие, неглубокие глотки раскаленного воздуха. Из-за духоты ее снова охватила паника.
Она изо всех сил старалась взять себя в руки, понимая, что, если поддастся этому настроению, будет только хуже. Она знала, что должна благодарить судьбу уже за то, что все еще жива.
Затем Дэлия поняла, что страшно хочет пить. Она просто умирала от жажды. Казалось, в ее теле не осталось ни унции влаги; каждый квадратный дюйм кожи кололо от сухости. Меня просто засушили! Она открыла рот, чтобы рассмеяться безумным смехом, но в горле так пересохло, что она не смогла издать ни звука.
И тут она поняла, что если не возьмет себя в руки, то просто-напросто сойдет с ума. В душе медленно закипал гаев, который в то же время сдерживал нависшую над ней опасность безумия. Но опасность все еще была рядом, все еще угрожающе близка. На какое-то время Дэлии удалось отстраниться от нее.
Необходимо не дать угаснуть гневу. Лишь так удастся поддерживать волю к жизни и надежду на выживание. Думай же, черт возьми, думай!
Она снова подняла голову, на этот раз для того, чтобы оглядеться по сторонам. Она лежала на спине, твердая земля под ней была покрыта тяжелым, колючим, грязным одеялом черного цвета из козьей шерсти. Со всех сторон ее окружал песок. Да, песок был повсюду. Он забился ей в нос, она чувствовала, как он хрустит на зубах, как колючие песчинки впиваются в спину.
Дэлия была одна в душной черной палатке. Тюрьма с тряпичными стенами, но настоящая тюрьма. Она также увидела, что лежит совершенно нагая. Ну что же, с этим она ничего не могла поделать. Если они сделали это, для того чтобы ее унизить, то тут их взгляды расходятся. Она невольно улыбнулась. Здесь они просчитались. Дэлия не находила ничего унизительного в своей наготе. Ее воспитали с сознанием того, что своим телом надо гордиться – будь это на нудистском пляже в Сен-Тропезе или во время съемок фильма, в котором ее наготу увидит весь мир. Она считала это совершенно естественным, и ее это нисколько не смущало. Еще одна крошечная победа.
Дэлия недолго торжествовала – в ее сознание вдруг ворвался стук собственного сердца. Он становился все громче и громче, пока наконец не стал таким оглушительным, что она испугалась. Затем поняла: во всем была виновата тишина, та напряженная, способная вселить ужас тишина, которая бывает только посреди пустыни ночью. Тишина могущественная и всепроникающая, такая всеобъемлющая, что, казалось, рядом находится какое-то зловещее живое существо.
Ее бросили посреди неизвестности и оставили здесь умирать.
Ей в голову пришла мысль: где есть палатка, должны быть и люди! Возможно, если позвать на помощь…
Дэлия несколько раз сглотнула, чтобы смочить горло, затем стала громко кричать: «Помогите!» – на английском и иврите, столько раз, что от собственных воплей у нее начало звенеть в ушах. И, даже после того как замолчала, ее не покидало чувство, что в воздухе все еще носятся отголоски этих криков.
Затаив дыхание, она внимательно вслушивалась в тишину, стараясь не замечать того, как громко колотится сердце, в надежде услышать какой-то отклик. Но его не было, и надежда улетучилась с той же быстротой, с какой влага вытекла из ее тела. Все старания привели лишь к тому, что она сорвала голос и ощутила еще более сильную жажду.
Вода… Она всегда любила воду. Она всегда принимала как должное полные бокалы с водой, и бассейны, и наполненные ванны, лежала в них, нежилась и так любила, что наполовину уверовала в то, что произошла не от обезьяны, а от рыбы. Но вот она очутилась без воды, без единой капли, а вокруг становилось все жарче и жарче. Вода. Она почти впала в беспамятство от жажды.
Вдруг ее озарило.
Если здесь нет настоящей воды, возможно, ей удастся утолить жажду с помощью воображаемой воды! В конце концов, разве она не хорошая актриса? Разве она не способна вообразить практически все что угодно и на какое-то время в самом деле поверить в реальность этого? Если она может притвориться, что трехсторонняя съемочная площадка является чем-то настоящим, что актер – это реальный персонаж, а ружье, заряженное холостыми патронами, может убить, почему она не может сделать то же самое с водой? Почему она не может облегчить мучащую ее жажду, притворившись, что вокруг вода?
Дэлия закрыла глаза, мысленно вызвав образ капающей из крана воды, затем щедро окропленных водой лужаек, прохладные и влажные утренние туманы, освежающие дожди и неистовые грозы.
Она представила бассейны, озера, моря и океаны роскошной, прохладной, чистой воды.
А потом, вообразив, что ее связанные руки свободны, она грациозно подняла их над головой и красиво нырнула в воду под звуки песни «Singing in the Rain», которую, танцуя, исполнял неотразимый мужчина, держа над головой высоко поднятый зонтик.
Прежде чем она коснулась воды, Дэлия провалилась в безмятежную благословенную пустоту, которая именуется сном.
На высоте четырех тысяч футов пилот заложил руль влево и 727-й произвел широкий разворот. Наджиб сидел в салоне-гостиной на оборудованном привязными ремнями кожаном диване. В ожидании посадки он сменил европейскую одежду на традиционное арабское платье и головной убор и невидящим взором смотрел в маленький квадратный иллюминатор, на простирающуюся внизу темную пустыню.
Это была Руб аль-Хали, на юго-востоке Саудовской Аравии, и это название как нельзя лучше подходило ей. Во все стороны, насколько хватало глаз, простиралась безжизненная пустыня. Состоявшее из золотистого песка и навозного цвета валунов, это было место, где не произрастала никакая растительность и не выпадали дожди, где не было ничего, кроме нефтяных вышек и нефтеперерабатывающих установок, а единственными признаками жизни были пролетающие высоко в небе самолеты да редкие караваны бедуинов, идущие в Мекку или обратно, точно так же, как делали их предки и предки их предков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115