двое мужчин, Ахмед и Галук, и женщина-немка по имени Моника.
Хуже всех была Моника, она была самой свирепой, ненависть прямо-таки переполняла ее. Дэлия подозревала, что немка по какой-то причине испытывает к ней личную неприязнь, которую всячески выказывает при каждом удобном случае. Если она приносила суп, то обязательно проливала по пути большую его часть; то же самое она проделывала с кофе. Или она несла поднос, на котором тарелка стояла так, чтобы ее большой палец непременно оказывался в ней. Однажды, скосив в сторону свои холодные тусклые глазки, Моника буркнула:
– Я в нее не плевала и не мочилась. На этот раз. – При этом она едва шевелила губами, но от этого ее слова не стали менее ядовитыми.
Дэлия делала вид, что уловки немки на нее не действуют. Она понимала, что спорить с ней бесполезно. Дэлия прекрасно отдавала себе отчет в том, что Моника нарывается на драку, и ей было важно сделать все возможное, чтобы предотвратить ее. Всякий раз, когда Моника провоцировала ее, Дэлия заставляла себя вспомнить первое правило рукопашного боя. Казалось, прошла вечность, с тех пор как она носила защитную форму, проходя подготовку в израильской армии, но она не забыла наставления своего инструктора по борьбе: «Если ваш противник вооружен, а вы нет, – рычал верзила-сержант, – старайтесь избежать конфронтации. Это самая эффективная тактика ведения боя». В то время Дэлии и в голову не приходило, что когда-нибудь его совет сослужит ей хорошую службу.
Моника была вооружена до зубов.
Большинство мужчин, напротив, были вовсе не так плохи, за исключением одного коротышки по имени Ахмед. Он отличался действующими на нервы манерами и полной неспособностью стоять спокойно. Был постоянно на взводе, подпрыгивая и пританцовывая, будто подчиняясь одному ему слышимому ритму. Кроме того, он не вынимал одну руку из кармана, вульгарно поглаживая свой детородный орган и бросая на нее плотоядные взгляды. Всякий раз, когда он ухмылялся, его молчаливое послание казалось ей громко произнесенной угрозой: «Как-нибудь я приду к тебе и воткну его в тебя!» Вместо того чтобы во время своих дежурств заглядывать к ней через час или два, он входил через каждые пятнадцать–двадцать минут.
Ахмед пугал ее даже больше, чем Моника: она чувствовала, что он и в самом деле безумен.
Все остальные, заходя к ней через каждые час или два, обычно полностью игнорировали ее. Иногда Дэлия слышала, как за дверью или под окнами они перебрасываются непристойными шутками. А иногда включали радиоприемники или магнитофоны, и тогда к ней просачивались звуки музыки.
В одном она была совершенно уверена: ее сторожили круглосуточно, не оставляя никакой надежды на побег.
Нельзя сказать, что Дэлия не пыталась убежать. Сразу же после того как ее доставили сюда, ей пришла в голову мысль использовать вилку, для того чтобы приоткрыть ставни. Ее ждало глубокое разочарование. Ставни находились под током: удар был не настолько силен, чтобы убить, но она все же успела почувствовать, как у нее волосы встают дыбом. Потом ее отбросило назад.
Самый очевидный путь для побега представляли собой все те же тщательно охраняемые невельсоновские двери, напоминавшие двери банковских хранилищ: толстые, непроницаемые и неподдающиеся.
Дэлия устало опустила голову на спинку дивана и осторожно пощупала кончиками пальцев лоб. По всей голове, от висков до затылка, у нее начинала пульсировать и стучать кровь. Нет лучшего средства, для того чтобы по-настоящему разболелась голова, подумала она, чем умственная депрессия. Если мозги забиты всяким мусором и все выходит из-под контроля, организм мгновенно реагирует на негативные сигналы и устраивает тебе такое! Она уже чувствовала приближение чудовищной головной боли.
Дэлия соскользнула на пол и, встав на широко раздвинутые колени, запрокинула назад голову так далеко, как только могла. У нее, однако, было такое ощущение, что в таком плохом настроении даже йога будет бессильна.
Одним из самых ранних детских воспоминаний Наджиба было то, как однажды его мать по какому-то срочному делу ушла к своим родителям, оставив его одного в маленьком домике в Аль-Найяфе, и ему представилась возможность поэкспериментировать со спичками. Процесс зажигания спичек и разбрасывания вокруг себя горящих огоньков привел его в состояние такого экстаза, что он даже не слышал, когда вернулась мать. Шок и ужас, которые она испытала, выразились в том уроке, который она ему преподала: вместо того чтобы просто отшлепать сына, она зажгла спичку, схватила его руку и мрачно держала пальцы на огне до тех пор, пока они не покрылись волдырями. После этого повода для беспокойства у нее больше не было. Однажды получив ожог, он проникся к спичкам уважением и зарекся играть с огнем – навсегда, думал он тогда.
Наджиб вспомнил этот случай сейчас, лежа в своих белых одеждах на огромной низкой кушетке. Неужели ему не терпится вновь обжечь руки? Неужели он так никогда и не усвоит тот жестокий урок, который преподала мать, показав, к чему может привести игра с огнем?
Но этот новый огонь, который так притягивал его, горел слишком соблазнительно, чтобы можно было перед ним устоять. Наджиб сознавал, что не сможет держаться вдали от него.
Его тянуло к Дэлии с той же неумолимой силой, с какой пламя притягивает к себе мотылька. Он не находил этому объяснения, только знал, что с ним происходит что-то необычное. Как ни старался он не думать о Дэлии, ее присутствие было подобно зову сирены, настигавшему его даже в самых укромных уголках дворца. Будь он даже на другом конце света, этот зов и там будет преследовать его, подумал он.
Вот уже две ночи ему удавалось поспать лишь урывками. Стоило лечь в кровать и сомкнуть веки, как ее глаза, светящиеся и полные неукротимого великолепия, тут же вставали перед ним. Он не мог забыть о ней ни на минуту, не мог думать ни о чем другом ни когда бодрствовал, ни когда тщетно пытался заснуть. Глаза Дэлии. Голос Дэлии. Ее мужество. Она была повсюду. Она скрутила его узлом. Сейчас, спустя тридцать семь часов, прошедших со времени их встречи, он был уверен, что если немедленно не увидит ее, то просто сойдет с ума. В конце концов, решив не усугублять свое состояние, Наджиб принял единственно разумное в данных обстоятельствах решение – отправился к ней.
Ее дверь, как обычно, сторожили два охранника. В свободных позах они расположились на стульях и, прислонив к стене винтовки и включив магнитофон, слушали музыку, перелистывая потрепанные номера «Плейбоя». Сейчас была смена Галука, здоровенного, рябого египтянина, и Ахмеда, возбужденного, дерганого коротышки-сирийца, который был полностью поглощен музыкой и с безумным видом щелкал пальцами ей в такт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115
Хуже всех была Моника, она была самой свирепой, ненависть прямо-таки переполняла ее. Дэлия подозревала, что немка по какой-то причине испытывает к ней личную неприязнь, которую всячески выказывает при каждом удобном случае. Если она приносила суп, то обязательно проливала по пути большую его часть; то же самое она проделывала с кофе. Или она несла поднос, на котором тарелка стояла так, чтобы ее большой палец непременно оказывался в ней. Однажды, скосив в сторону свои холодные тусклые глазки, Моника буркнула:
– Я в нее не плевала и не мочилась. На этот раз. – При этом она едва шевелила губами, но от этого ее слова не стали менее ядовитыми.
Дэлия делала вид, что уловки немки на нее не действуют. Она понимала, что спорить с ней бесполезно. Дэлия прекрасно отдавала себе отчет в том, что Моника нарывается на драку, и ей было важно сделать все возможное, чтобы предотвратить ее. Всякий раз, когда Моника провоцировала ее, Дэлия заставляла себя вспомнить первое правило рукопашного боя. Казалось, прошла вечность, с тех пор как она носила защитную форму, проходя подготовку в израильской армии, но она не забыла наставления своего инструктора по борьбе: «Если ваш противник вооружен, а вы нет, – рычал верзила-сержант, – старайтесь избежать конфронтации. Это самая эффективная тактика ведения боя». В то время Дэлии и в голову не приходило, что когда-нибудь его совет сослужит ей хорошую службу.
Моника была вооружена до зубов.
Большинство мужчин, напротив, были вовсе не так плохи, за исключением одного коротышки по имени Ахмед. Он отличался действующими на нервы манерами и полной неспособностью стоять спокойно. Был постоянно на взводе, подпрыгивая и пританцовывая, будто подчиняясь одному ему слышимому ритму. Кроме того, он не вынимал одну руку из кармана, вульгарно поглаживая свой детородный орган и бросая на нее плотоядные взгляды. Всякий раз, когда он ухмылялся, его молчаливое послание казалось ей громко произнесенной угрозой: «Как-нибудь я приду к тебе и воткну его в тебя!» Вместо того чтобы во время своих дежурств заглядывать к ней через час или два, он входил через каждые пятнадцать–двадцать минут.
Ахмед пугал ее даже больше, чем Моника: она чувствовала, что он и в самом деле безумен.
Все остальные, заходя к ней через каждые час или два, обычно полностью игнорировали ее. Иногда Дэлия слышала, как за дверью или под окнами они перебрасываются непристойными шутками. А иногда включали радиоприемники или магнитофоны, и тогда к ней просачивались звуки музыки.
В одном она была совершенно уверена: ее сторожили круглосуточно, не оставляя никакой надежды на побег.
Нельзя сказать, что Дэлия не пыталась убежать. Сразу же после того как ее доставили сюда, ей пришла в голову мысль использовать вилку, для того чтобы приоткрыть ставни. Ее ждало глубокое разочарование. Ставни находились под током: удар был не настолько силен, чтобы убить, но она все же успела почувствовать, как у нее волосы встают дыбом. Потом ее отбросило назад.
Самый очевидный путь для побега представляли собой все те же тщательно охраняемые невельсоновские двери, напоминавшие двери банковских хранилищ: толстые, непроницаемые и неподдающиеся.
Дэлия устало опустила голову на спинку дивана и осторожно пощупала кончиками пальцев лоб. По всей голове, от висков до затылка, у нее начинала пульсировать и стучать кровь. Нет лучшего средства, для того чтобы по-настоящему разболелась голова, подумала она, чем умственная депрессия. Если мозги забиты всяким мусором и все выходит из-под контроля, организм мгновенно реагирует на негативные сигналы и устраивает тебе такое! Она уже чувствовала приближение чудовищной головной боли.
Дэлия соскользнула на пол и, встав на широко раздвинутые колени, запрокинула назад голову так далеко, как только могла. У нее, однако, было такое ощущение, что в таком плохом настроении даже йога будет бессильна.
Одним из самых ранних детских воспоминаний Наджиба было то, как однажды его мать по какому-то срочному делу ушла к своим родителям, оставив его одного в маленьком домике в Аль-Найяфе, и ему представилась возможность поэкспериментировать со спичками. Процесс зажигания спичек и разбрасывания вокруг себя горящих огоньков привел его в состояние такого экстаза, что он даже не слышал, когда вернулась мать. Шок и ужас, которые она испытала, выразились в том уроке, который она ему преподала: вместо того чтобы просто отшлепать сына, она зажгла спичку, схватила его руку и мрачно держала пальцы на огне до тех пор, пока они не покрылись волдырями. После этого повода для беспокойства у нее больше не было. Однажды получив ожог, он проникся к спичкам уважением и зарекся играть с огнем – навсегда, думал он тогда.
Наджиб вспомнил этот случай сейчас, лежа в своих белых одеждах на огромной низкой кушетке. Неужели ему не терпится вновь обжечь руки? Неужели он так никогда и не усвоит тот жестокий урок, который преподала мать, показав, к чему может привести игра с огнем?
Но этот новый огонь, который так притягивал его, горел слишком соблазнительно, чтобы можно было перед ним устоять. Наджиб сознавал, что не сможет держаться вдали от него.
Его тянуло к Дэлии с той же неумолимой силой, с какой пламя притягивает к себе мотылька. Он не находил этому объяснения, только знал, что с ним происходит что-то необычное. Как ни старался он не думать о Дэлии, ее присутствие было подобно зову сирены, настигавшему его даже в самых укромных уголках дворца. Будь он даже на другом конце света, этот зов и там будет преследовать его, подумал он.
Вот уже две ночи ему удавалось поспать лишь урывками. Стоило лечь в кровать и сомкнуть веки, как ее глаза, светящиеся и полные неукротимого великолепия, тут же вставали перед ним. Он не мог забыть о ней ни на минуту, не мог думать ни о чем другом ни когда бодрствовал, ни когда тщетно пытался заснуть. Глаза Дэлии. Голос Дэлии. Ее мужество. Она была повсюду. Она скрутила его узлом. Сейчас, спустя тридцать семь часов, прошедших со времени их встречи, он был уверен, что если немедленно не увидит ее, то просто сойдет с ума. В конце концов, решив не усугублять свое состояние, Наджиб принял единственно разумное в данных обстоятельствах решение – отправился к ней.
Ее дверь, как обычно, сторожили два охранника. В свободных позах они расположились на стульях и, прислонив к стене винтовки и включив магнитофон, слушали музыку, перелистывая потрепанные номера «Плейбоя». Сейчас была смена Галука, здоровенного, рябого египтянина, и Ахмеда, возбужденного, дерганого коротышки-сирийца, который был полностью поглощен музыкой и с безумным видом щелкал пальцами ей в такт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115