Шесть хрустальных бокалов для виски от Томаса Гуди. Веджвудский чайный сервиз. Мама только обрадуется. В конце концов, это ее подарок, а мне он теперь ни к чему.
Я вообще ничего себе не оставлю. Ничего. Мисс Хэвишем превратила себя в живое свидетельство собственного позора, но я поступлю наоборот. Не оставлю ни единого напоминания о дне свадьбы: ни желтеющего подвенечного платья, ни гниющего свадебного торта. Я избавлюсь от всего, что хоть сколько-нибудь напоминает тот кошмарный, тот адский день. Уничтожу все следы, как преступник уничтожает изобличающие его улики. Я повернулась и еще раз взглянула на свое свадебное платье. Платье, которое мне даже не нравилось. Платье, которое я купила в угоду Дому. Упакованное в плотный пластиковый чехол, оно свисало мешком с двери спальни. А на стуле лежали в коробке атласные туфельки, завернутые в бумагу. Букет примостился на подоконнике; теплый летний воздух уже иссушил его. Стразы с фаты поблескивали и подмигивали мне, ловя лучи закатного солнца.
На прикроватном столике лежала стопка листков с расписанием церемонии. Взяв один, я опустилась на кровать и стала переворачивать страницы. «Церковь Сент-Брайдз, Флит-стрит, Лондон», – сообщали глубоко оттиснутые черные буквы. «Суббота, 28 июля». Внизу, слева, напечатано: «Араминта», справа: «Доминик». Рядом приткнулись две коробочки с конфетти нераспечатанные. При виде них к горлу подкатил комок, но я сдержала слезы. И почему-то стала размышлять о Чарли. Какой он молодчина! Пытался контролировать ситуацию. И должно быть, ужасно переживал. Повезло Эмбер. Чарли никогда бы не поступил как Дом. «Скоро они с Эмбер поженятся», – с завистью подумала я, заворачивая фату в бумагу. Их ждет счастливая свадьба – не мой убийственный, безумный праздник.
В кабинете я нашла три коробочки с благодарственными открытками, на которых было вытиснено мое новое имя. На каждой открытке пришлось зачеркнуть «Лейн» и написать «Мэлоун». «Брошенная невеста Мэлоун», – с горечью подумала я. Мне показалось, что в сложившихся обстоятельствах лучше всего подписать открытки как можно короче. В некоторых я все же упомянула поездку в Париж и чудесный отдых и отеле «Георг V». И написала, как мило было со стороны Хелен отправиться со мной, как нам понравилось путешествие, несмотря ни на что. Правда, я не стала рассыпаться в благодарностях по поводу подаренных мне наборов специй, миксеров и фонарей «молния». Это было бы нечестно. Все равно ничего из подаренного не останется у меня. Наверное, я уже часа два подписывала открытки, когда это случилось. Глаза затуманились от слез, и я не видела, что выводит перо. Меня охватила ярость. Жуткая ярость. Она овладела мной, как физическая боль. Как он только мог? Как он мог причинить мне такие страдания, так унизить меня? А потом оставить у порога мои вещи и написать: «Без обид, о'кей?» Без обид?
И я сделала то, что решила не делать, – взяла телефон. Я поговорю с ним. Выскажу, как на него обиделась. Забросаю его камнями – пусть уворачивается. Сердце стучало как в лихорадке, когда я начала набирать его номер. 01... Выложу все, что о нем думаю... 81... Я была слишком добра с ним... 9... Даже пригласила его... 2... чертовых клиентов на свою... 4... проклятую свадьбу... людей, которых в глаза не видела.... И мой отец заплатил за все это... 5... не сказав ни слова... 2... 3... А он просто выбежал из церкви, будто ему наскучила нудная пьеса. Во мне клокотала испепеляющая ярость, способная сжечь дотла небольшой городок. После того, что он со мной сотворил, я никогда не приму его обратно. Я раскалилась добела. Плевалась огнем. Я... я... Боже! Это еще кто?
Раздался звонок в дверь, потом еще один, и еще. Звонки не прекращались. Я швырнула трубку. Доминик! Это Доминик! Он пришел сказать, что совершил чудовищную ошибку. Пришел умолять о прощении. Готов год ходить в рубище, в мешке из-под картошки и посыпать голову пеплом, только бы я взяла его обратно. Отерев слезы, я рванула вниз по лестнице. Доминик! Доминик! Конечно, я приму тебя! Забудем прошлое, Доминик! У нас все получится. Я распахнула дверь.
– Домин... О!.. Эмбер?!
– Минти! – простонала она, шатаясь, зашла в дом и упала в мои объятия. – О, Минти, – рыдала кузина. – Это было так ужасно.
– Да-да, – подхватила я. – Это был кошмар. Она всхлипывала, уткнувшись мне в плечо:
– Не знаю, как он мог так поступить.
– Понимаю.
– Я была в шоке.
– Мне можешь не рассказывать!
– Это чудовищно.
– Да, знаю. Чудовищно.
– Дурак!
О боже, с ней был Педро, ее попугай. И тут я подумала: «Зачем она притащила с собой Педро? И что она здесь делает в десять часов вечера с попугаем и дорожной сумкой?»
– Эмбер, что случилось?
– Это... это Чарли, – прохныкала она. – Что с ним произошло?
– С ним ничего не произошло, – ревела Эмбер. – Произошло со мной. О, Минти, Минти, он меня бросил!
Нет лучшего лекарства от собственного несчастья, чем чужая боль. Не очень приятно в этом признаваться, но, глядя на мучения Эмбер, я сразу воспряла духом. Только не поймите неправильно. Я знаю ее с пеленок и безумно люблю. С трудом, держась на ногах, она вошла в квартиру и втащила за собой свои вещи, а потом, всхлипывая, уселась на кухне. Педро кричал в гостиной. Я решила оставить его там: нервы у нас и так были на пределе, а Педро – ужасно горластая птица.
Роняя крупные слезы, Эмбер поведала мне, что случилось. Виной всему была я. Точнее, то, что произошло в церкви. Сработал эффект домино или, скорее, эффект Доминика.
– Когда Чарли услышал, как Дом говорит тебе все эти ужасные вещи... Ну, про то, что не может взять на себя обязательства... он... он... на него это сильно подействовало. – Ее слова то и дело прерывались всхлипами и рыданиями. – Он сказал, что понял... что тоже не может... взять обязательства... передо мной.
– Но мне казалось, что у вас все замечательно.
– Я тоже так думала! – выла она, заламывая руки от горя. – Я была счастлива... с ним.
– Понимаю.
– Но Чарли... Он был в таком шоке, когда Дом... На следующий день его как прорвало... Он сказал... мы тоже должны расстаться.
– Но почему?
– Потому что он не может... не может так ужасно поступить со мной. Сказал... нужно покончить... сейчас... пока не зашло далеко... потому что... потому что... у нас нет будущего. – Ее огромные зеленые глаза наполнились слезами, и она снова расплакалась.
– Какого черта он так сказал? – Я была заинтригована.
– Из-за детей, – призналась она.
– Каких детей?
– Детей, которых я не хочу!
А... Вот в чем дело. Проблема в детях. Для Эмбер это больной вопрос. Точнее, не вопрос: Эмбер никогда не хотела иметь детей.
– Но он же знал, как ты относишься к детям.
– О да, – ответила она, промокая мокрым от слез платком распухшие, красные, как у кролика, глаза. – Он всегда знал, но надеялся, что я передумаю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115
Я вообще ничего себе не оставлю. Ничего. Мисс Хэвишем превратила себя в живое свидетельство собственного позора, но я поступлю наоборот. Не оставлю ни единого напоминания о дне свадьбы: ни желтеющего подвенечного платья, ни гниющего свадебного торта. Я избавлюсь от всего, что хоть сколько-нибудь напоминает тот кошмарный, тот адский день. Уничтожу все следы, как преступник уничтожает изобличающие его улики. Я повернулась и еще раз взглянула на свое свадебное платье. Платье, которое мне даже не нравилось. Платье, которое я купила в угоду Дому. Упакованное в плотный пластиковый чехол, оно свисало мешком с двери спальни. А на стуле лежали в коробке атласные туфельки, завернутые в бумагу. Букет примостился на подоконнике; теплый летний воздух уже иссушил его. Стразы с фаты поблескивали и подмигивали мне, ловя лучи закатного солнца.
На прикроватном столике лежала стопка листков с расписанием церемонии. Взяв один, я опустилась на кровать и стала переворачивать страницы. «Церковь Сент-Брайдз, Флит-стрит, Лондон», – сообщали глубоко оттиснутые черные буквы. «Суббота, 28 июля». Внизу, слева, напечатано: «Араминта», справа: «Доминик». Рядом приткнулись две коробочки с конфетти нераспечатанные. При виде них к горлу подкатил комок, но я сдержала слезы. И почему-то стала размышлять о Чарли. Какой он молодчина! Пытался контролировать ситуацию. И должно быть, ужасно переживал. Повезло Эмбер. Чарли никогда бы не поступил как Дом. «Скоро они с Эмбер поженятся», – с завистью подумала я, заворачивая фату в бумагу. Их ждет счастливая свадьба – не мой убийственный, безумный праздник.
В кабинете я нашла три коробочки с благодарственными открытками, на которых было вытиснено мое новое имя. На каждой открытке пришлось зачеркнуть «Лейн» и написать «Мэлоун». «Брошенная невеста Мэлоун», – с горечью подумала я. Мне показалось, что в сложившихся обстоятельствах лучше всего подписать открытки как можно короче. В некоторых я все же упомянула поездку в Париж и чудесный отдых и отеле «Георг V». И написала, как мило было со стороны Хелен отправиться со мной, как нам понравилось путешествие, несмотря ни на что. Правда, я не стала рассыпаться в благодарностях по поводу подаренных мне наборов специй, миксеров и фонарей «молния». Это было бы нечестно. Все равно ничего из подаренного не останется у меня. Наверное, я уже часа два подписывала открытки, когда это случилось. Глаза затуманились от слез, и я не видела, что выводит перо. Меня охватила ярость. Жуткая ярость. Она овладела мной, как физическая боль. Как он только мог? Как он мог причинить мне такие страдания, так унизить меня? А потом оставить у порога мои вещи и написать: «Без обид, о'кей?» Без обид?
И я сделала то, что решила не делать, – взяла телефон. Я поговорю с ним. Выскажу, как на него обиделась. Забросаю его камнями – пусть уворачивается. Сердце стучало как в лихорадке, когда я начала набирать его номер. 01... Выложу все, что о нем думаю... 81... Я была слишком добра с ним... 9... Даже пригласила его... 2... чертовых клиентов на свою... 4... проклятую свадьбу... людей, которых в глаза не видела.... И мой отец заплатил за все это... 5... не сказав ни слова... 2... 3... А он просто выбежал из церкви, будто ему наскучила нудная пьеса. Во мне клокотала испепеляющая ярость, способная сжечь дотла небольшой городок. После того, что он со мной сотворил, я никогда не приму его обратно. Я раскалилась добела. Плевалась огнем. Я... я... Боже! Это еще кто?
Раздался звонок в дверь, потом еще один, и еще. Звонки не прекращались. Я швырнула трубку. Доминик! Это Доминик! Он пришел сказать, что совершил чудовищную ошибку. Пришел умолять о прощении. Готов год ходить в рубище, в мешке из-под картошки и посыпать голову пеплом, только бы я взяла его обратно. Отерев слезы, я рванула вниз по лестнице. Доминик! Доминик! Конечно, я приму тебя! Забудем прошлое, Доминик! У нас все получится. Я распахнула дверь.
– Домин... О!.. Эмбер?!
– Минти! – простонала она, шатаясь, зашла в дом и упала в мои объятия. – О, Минти, – рыдала кузина. – Это было так ужасно.
– Да-да, – подхватила я. – Это был кошмар. Она всхлипывала, уткнувшись мне в плечо:
– Не знаю, как он мог так поступить.
– Понимаю.
– Я была в шоке.
– Мне можешь не рассказывать!
– Это чудовищно.
– Да, знаю. Чудовищно.
– Дурак!
О боже, с ней был Педро, ее попугай. И тут я подумала: «Зачем она притащила с собой Педро? И что она здесь делает в десять часов вечера с попугаем и дорожной сумкой?»
– Эмбер, что случилось?
– Это... это Чарли, – прохныкала она. – Что с ним произошло?
– С ним ничего не произошло, – ревела Эмбер. – Произошло со мной. О, Минти, Минти, он меня бросил!
Нет лучшего лекарства от собственного несчастья, чем чужая боль. Не очень приятно в этом признаваться, но, глядя на мучения Эмбер, я сразу воспряла духом. Только не поймите неправильно. Я знаю ее с пеленок и безумно люблю. С трудом, держась на ногах, она вошла в квартиру и втащила за собой свои вещи, а потом, всхлипывая, уселась на кухне. Педро кричал в гостиной. Я решила оставить его там: нервы у нас и так были на пределе, а Педро – ужасно горластая птица.
Роняя крупные слезы, Эмбер поведала мне, что случилось. Виной всему была я. Точнее, то, что произошло в церкви. Сработал эффект домино или, скорее, эффект Доминика.
– Когда Чарли услышал, как Дом говорит тебе все эти ужасные вещи... Ну, про то, что не может взять на себя обязательства... он... он... на него это сильно подействовало. – Ее слова то и дело прерывались всхлипами и рыданиями. – Он сказал, что понял... что тоже не может... взять обязательства... передо мной.
– Но мне казалось, что у вас все замечательно.
– Я тоже так думала! – выла она, заламывая руки от горя. – Я была счастлива... с ним.
– Понимаю.
– Но Чарли... Он был в таком шоке, когда Дом... На следующий день его как прорвало... Он сказал... мы тоже должны расстаться.
– Но почему?
– Потому что он не может... не может так ужасно поступить со мной. Сказал... нужно покончить... сейчас... пока не зашло далеко... потому что... потому что... у нас нет будущего. – Ее огромные зеленые глаза наполнились слезами, и она снова расплакалась.
– Какого черта он так сказал? – Я была заинтригована.
– Из-за детей, – призналась она.
– Каких детей?
– Детей, которых я не хочу!
А... Вот в чем дело. Проблема в детях. Для Эмбер это больной вопрос. Точнее, не вопрос: Эмбер никогда не хотела иметь детей.
– Но он же знал, как ты относишься к детям.
– О да, – ответила она, промокая мокрым от слез платком распухшие, красные, как у кролика, глаза. – Он всегда знал, но надеялся, что я передумаю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115