Пако не желал ждать полных два месяца, которые грозили затянуться на три с лишним.
Свадебные торжества длились два дня. Здесь, среди гостей, можно было встретить цыган как из далекой восточной Гранады, так и из Кадиса, что на западе. Они приехали на свадьбу к Зокали, который слыл одним из самых уважаемых предводителей, прослышав о той огромной цене, которая была заплачена за чужачку и ожидали торжества, пышность которого соответствовала бы этому огромному выкупу. И Зокали их не разочаровал.
Женщины табора зажарили на вертелах сорок козлят и приготовили жаркое из сотни ежей. Мужчины где-то украли свинью и разделали ее, затем обобрали капусту с целого поля и сварили ее вместе со свежей свининой. Натушили двадцать котлов риса с рыбой, пойманной в Гвадалквивире, а двадцать других заполнили кукурузной кашей. В то время кукуруза являлась привозным деликатесом, который, однако, трианские цыгане уже успели должным образом оценить. Осушались бесчисленные бочки вина, звучали песни, танцевали все.
– Можно подумать, что замуж выдают любимую дочку Зокали, а не какую-то чужачку, – ухмылялся Хоселито.
– Но это правда, что за невесту он получил две сотни реалов? – спросил кто-то.
Хоселито согласно кивнул.
– А почему Пако согласился столько заплатить?
– Пако – старый дурак. У него меж ног свербит, поэтому и согласился, – с недовольным видом заявил Хоселито.
Мужчина, который спрашивал, молча пожал плечами, значит правда, как ни трудно в это поверить. Но по нему было видно, что все это никак не укладывается в его голове: две сотни реалов за чужачку или Пако совсем уж действительно потерял из-за нее голову…
Ни жениха, ни невесты на свадебном торжестве не было. По старым цыганским обычаям невесте полагалось последние сутки перед свадьбой провести в одиночестве. Затем являлся жених и свадебная церемония начиналась. Кое-кто из стариков эти свадьбы помнил, но молодежь их уже не видела. В последние годы церковь и инквизиция заставляла и цыган, как прочих испанцев, венчаться в церкви и тех, кто осмелился бы вместо католического ритуала следовать своим национальным обычаям, ожидало суровое наказание.
Пако и Софья венчались в часовне церкви Святой Анны. Обряд начался утром и прошел быстро – всего несколько минут. Когда церемония венчания закончилась, Пако препроводил свою молодую жену к себе в пещеру. Весь табор тем временем уже вовсю пировал. Новобрачные были одни, за исключением старой Фанты, которая отвела Софью в церковь и сопровождала молодую пару назад в Триану.
За целое утро Софья не произнесла ни слова, она не обращалась ни к Фанте, ни к Пако. В церкви, на вопрос пастора выходит ли она, раба Божья, замуж по собственной воле и берет ли в мужья Пако, в ответ слышался едва различимый шепот. Сейчас Софья тупо смотрела на вход в пещеру Пако и не обращала внимания на присутствие Фанты. О чем ей было с ней говорить? Старуха не помогла ей раньше, а теперь было поздно уже. Женщина-цыганка, ослушавшаяся мужа, могла быть изгнана из табора и ей оставалась лишь улица.
– Здесь теперь твой дом, – пробормотала Фанта. – Будь счастлива и роди своему мужу много детей.
Софья по-прежнему молчала. Вход в пещеру Пако мало чем отличался от других входных щелей, но Софья подозревал, что внутри эта пещера отличается от многих. Фанта сняла мантилью с головы невесты и подала Пако. Улыбаясь до ушей он, едва взяв ее, сразу исчез в пещере. Софья уже было пошла за ним, но Фанта ее остановила. «Погоди, ты должна пойти к мужу в том виде, в котором появилась на свет». Старыми ревматическими пальцами Фанта стала быстро расстегивать застежки на свадебном платье Софьи. Та и оглянуться не успела, как старуха раздела ее догола.
«Вот теперь иди к нему. Когда я услышу, как ты кричишь и когда он вернет мне фату с пятнами крови, вот тогда я буду знать, что ты не нарушила наш закон», – сообщила ей Фанта.
Крики не заставили себя долго ждать и стихли далеко не сразу. Прошло не меньше часа, когда Пако наконец-то появился и подал мантилью Фанте в руки.
«Не смотри на меня так, старуха. Мне пришлось ей как следует поддать. Страх – лучшее средство для женщины. Он учит ее подчиняться».
Фанта пригляделась к нему. На бороде у него поблескивали капли пота, массивная грудь вздымалась и от него несло потом как от зверюги. Но свою службу старуха знала. Единственным ее вопросом был: «Она девственница и она удовлетворила тебя?»
«Да», – прозвучал ответ.
Фанта кивнула и удалилась. На ее лице от озабоченности даже морщин стало больше. Старая гадалка направилась туда, где вовсю катил пир горой. Весь праздник происходил напротив пещеры Зокали, на ровной поляне меж двух холмов Трианы. Она пробралась через расщелину в известняке и остановилась, чтобы осмотреться.
Воздух был наполнен дымом костров, на которых варили и жарили пищу. Повсюду звучала музыка. Аккорды десятка гитар, большого числа тамбуринов, неистовый перестук кастаньет, пение – все сливалось в огромный разноголосый оркестр.
Глазам было на что посмотреть: там и тут развевались ярко-красные, синие, зеленые одежды женщин – все кружилось в неудержимом вихре постоянно сменяющих друг друга красок. У мужчин преобладали сдержанно темные тона, они расхаживали в окружении женщин, как Боги.
Завершив путь от пещеры Пако к празднующей толпе, Фанта ощущала прилив гордости. Но, обернувшись назад и посмотрев на новое обиталище Софьи, она почувствовала в сердце тоску. Крики девушки, совсем ребенка, до сих пор стояли в ее ушах. Старуха позволила себе даже нечто вроде сожаления по поводу алчности и бессердечия мужчин. И Зокали, мудрый Зокали не был исключением. И вот она с высоко поднятой головой и победным кличем устремилась навстречу толпе, размахивая своим окровавленным трофеем. Что ни говори, закон оставался законом и правила его должны соблюдаться.
– Добро пожаловать, Роберт, – этими словами приветствовал Доминго Мендоза своего двоюродного брата. – Добро пожаловать в родной дом в родной стране. Мне говорили, что ты прекрасно говоришь по-испански, поэтому я могу повторить это на своем родном языке.
Роберт Мендоза обнял своего кузена скорее формально, нежели тепло и уселся в предложенное ему кресло. Ореховое с обивкой из красного бархата, оно было покрыто искусной резьбой. Но ягодицы Роберта, впрочем, как и его спина, не ощутили того привычного комфорта, который он ощущал, сидя в родном лондонском кресле. Почти все испанское представлялось ему изготовленным скорее для того, чтобы ублажать глаза, но не ради удобства. Но только не эта комната. Она была небольшой и почти лишенной каких-либо украшений, за исключением, пожалуй, уставленных книгами в прекрасных переплетах полок. Меблировка ее ограничивалась двумя креслами, в которых сидели его кузен и он, и разделявшим их внушительных размеров столом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123
Свадебные торжества длились два дня. Здесь, среди гостей, можно было встретить цыган как из далекой восточной Гранады, так и из Кадиса, что на западе. Они приехали на свадьбу к Зокали, который слыл одним из самых уважаемых предводителей, прослышав о той огромной цене, которая была заплачена за чужачку и ожидали торжества, пышность которого соответствовала бы этому огромному выкупу. И Зокали их не разочаровал.
Женщины табора зажарили на вертелах сорок козлят и приготовили жаркое из сотни ежей. Мужчины где-то украли свинью и разделали ее, затем обобрали капусту с целого поля и сварили ее вместе со свежей свининой. Натушили двадцать котлов риса с рыбой, пойманной в Гвадалквивире, а двадцать других заполнили кукурузной кашей. В то время кукуруза являлась привозным деликатесом, который, однако, трианские цыгане уже успели должным образом оценить. Осушались бесчисленные бочки вина, звучали песни, танцевали все.
– Можно подумать, что замуж выдают любимую дочку Зокали, а не какую-то чужачку, – ухмылялся Хоселито.
– Но это правда, что за невесту он получил две сотни реалов? – спросил кто-то.
Хоселито согласно кивнул.
– А почему Пако согласился столько заплатить?
– Пако – старый дурак. У него меж ног свербит, поэтому и согласился, – с недовольным видом заявил Хоселито.
Мужчина, который спрашивал, молча пожал плечами, значит правда, как ни трудно в это поверить. Но по нему было видно, что все это никак не укладывается в его голове: две сотни реалов за чужачку или Пако совсем уж действительно потерял из-за нее голову…
Ни жениха, ни невесты на свадебном торжестве не было. По старым цыганским обычаям невесте полагалось последние сутки перед свадьбой провести в одиночестве. Затем являлся жених и свадебная церемония начиналась. Кое-кто из стариков эти свадьбы помнил, но молодежь их уже не видела. В последние годы церковь и инквизиция заставляла и цыган, как прочих испанцев, венчаться в церкви и тех, кто осмелился бы вместо католического ритуала следовать своим национальным обычаям, ожидало суровое наказание.
Пако и Софья венчались в часовне церкви Святой Анны. Обряд начался утром и прошел быстро – всего несколько минут. Когда церемония венчания закончилась, Пако препроводил свою молодую жену к себе в пещеру. Весь табор тем временем уже вовсю пировал. Новобрачные были одни, за исключением старой Фанты, которая отвела Софью в церковь и сопровождала молодую пару назад в Триану.
За целое утро Софья не произнесла ни слова, она не обращалась ни к Фанте, ни к Пако. В церкви, на вопрос пастора выходит ли она, раба Божья, замуж по собственной воле и берет ли в мужья Пако, в ответ слышался едва различимый шепот. Сейчас Софья тупо смотрела на вход в пещеру Пако и не обращала внимания на присутствие Фанты. О чем ей было с ней говорить? Старуха не помогла ей раньше, а теперь было поздно уже. Женщина-цыганка, ослушавшаяся мужа, могла быть изгнана из табора и ей оставалась лишь улица.
– Здесь теперь твой дом, – пробормотала Фанта. – Будь счастлива и роди своему мужу много детей.
Софья по-прежнему молчала. Вход в пещеру Пако мало чем отличался от других входных щелей, но Софья подозревал, что внутри эта пещера отличается от многих. Фанта сняла мантилью с головы невесты и подала Пако. Улыбаясь до ушей он, едва взяв ее, сразу исчез в пещере. Софья уже было пошла за ним, но Фанта ее остановила. «Погоди, ты должна пойти к мужу в том виде, в котором появилась на свет». Старыми ревматическими пальцами Фанта стала быстро расстегивать застежки на свадебном платье Софьи. Та и оглянуться не успела, как старуха раздела ее догола.
«Вот теперь иди к нему. Когда я услышу, как ты кричишь и когда он вернет мне фату с пятнами крови, вот тогда я буду знать, что ты не нарушила наш закон», – сообщила ей Фанта.
Крики не заставили себя долго ждать и стихли далеко не сразу. Прошло не меньше часа, когда Пако наконец-то появился и подал мантилью Фанте в руки.
«Не смотри на меня так, старуха. Мне пришлось ей как следует поддать. Страх – лучшее средство для женщины. Он учит ее подчиняться».
Фанта пригляделась к нему. На бороде у него поблескивали капли пота, массивная грудь вздымалась и от него несло потом как от зверюги. Но свою службу старуха знала. Единственным ее вопросом был: «Она девственница и она удовлетворила тебя?»
«Да», – прозвучал ответ.
Фанта кивнула и удалилась. На ее лице от озабоченности даже морщин стало больше. Старая гадалка направилась туда, где вовсю катил пир горой. Весь праздник происходил напротив пещеры Зокали, на ровной поляне меж двух холмов Трианы. Она пробралась через расщелину в известняке и остановилась, чтобы осмотреться.
Воздух был наполнен дымом костров, на которых варили и жарили пищу. Повсюду звучала музыка. Аккорды десятка гитар, большого числа тамбуринов, неистовый перестук кастаньет, пение – все сливалось в огромный разноголосый оркестр.
Глазам было на что посмотреть: там и тут развевались ярко-красные, синие, зеленые одежды женщин – все кружилось в неудержимом вихре постоянно сменяющих друг друга красок. У мужчин преобладали сдержанно темные тона, они расхаживали в окружении женщин, как Боги.
Завершив путь от пещеры Пако к празднующей толпе, Фанта ощущала прилив гордости. Но, обернувшись назад и посмотрев на новое обиталище Софьи, она почувствовала в сердце тоску. Крики девушки, совсем ребенка, до сих пор стояли в ее ушах. Старуха позволила себе даже нечто вроде сожаления по поводу алчности и бессердечия мужчин. И Зокали, мудрый Зокали не был исключением. И вот она с высоко поднятой головой и победным кличем устремилась навстречу толпе, размахивая своим окровавленным трофеем. Что ни говори, закон оставался законом и правила его должны соблюдаться.
– Добро пожаловать, Роберт, – этими словами приветствовал Доминго Мендоза своего двоюродного брата. – Добро пожаловать в родной дом в родной стране. Мне говорили, что ты прекрасно говоришь по-испански, поэтому я могу повторить это на своем родном языке.
Роберт Мендоза обнял своего кузена скорее формально, нежели тепло и уселся в предложенное ему кресло. Ореховое с обивкой из красного бархата, оно было покрыто искусной резьбой. Но ягодицы Роберта, впрочем, как и его спина, не ощутили того привычного комфорта, который он ощущал, сидя в родном лондонском кресле. Почти все испанское представлялось ему изготовленным скорее для того, чтобы ублажать глаза, но не ради удобства. Но только не эта комната. Она была небольшой и почти лишенной каких-либо украшений, за исключением, пожалуй, уставленных книгами в прекрасных переплетах полок. Меблировка ее ограничивалась двумя креслами, в которых сидели его кузен и он, и разделявшим их внушительных размеров столом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123