Зокали, конечно, заломит за нее огромную сумму, а у Карлоса почти ничего не было. Однако они оба были чужаками. Может Зокали предпочтет, чтобы дурная кровь дальше путешествовала. К пришлым Зокали относился с тем же презрением, что и остальные цыгане.
Софья понимала чувства мужчин. Иногда и она ощущала смутную тягу к чему-то. Что это было, она осознать не могла. Ей хотелось испытать страстное, захватывающее, доходящее до экзальтации чувство, которое не имело бы ничего общего с тем, чем занимались по ночам мужчины и женщины.
Однажды Софью свалила с ног сильная горячка. Фанта дала ей одно из своих снадобий.
– Вот, выпей это. Я всем даю такой отвар. Я не имею права позволить тебе умереть тогда, когда мне удалось из тебя сделать чуть больше, чем ничего, – грубовато сказала ей тогда Фанта. Но девочка заметила в глазах старой женщины частицу сострадания, заботу о ней, принятие ее. И девочке пришли воспоминания смутные, расплывчатые… «Кто-то, когда-то уже не раз смотрел на меня так», – думала Софья. Давно, еще до ночи воплей…
Она пыталась ухватиться за это воспоминание, но оно быстро растаяло, оставив после себя лишь тревогу в душе и путаницу в голове.
Подобно отдельно взятым ноткам полузабытой песни фрагменты воспоминаний теперь стали частыми ее гостями. Иногда это была музыка, мучительная, похожая на плач. Это была музыка другого мира – она отличалась от мелодий, которые она сейчас слышала и исполняла. Временами она видела дивные сцены, ощущала незнакомые запахи. Появлялись болезненно обманчивые ощущения какого-то движения и даже текстуры прекрасных тканей. Это мог быть шелк, расшитый черным орнаментом, доселе невиданным ею. В видениях ей приходили переплетения света и темноты, раскачивающиеся в такт непонятному ритму человеческие фигуры, но все это было настолько зыбким, что ей не удавалось даже толком понять, кем они были и что делали. Бывали моменты, когда ей вспоминались смех, чувство радости, умиротворенности и безопасности. Кто это был? Где это было? Как ни цеплялась она за эти осколки воспоминаний, как ни пыталась удержать их и рассмотреть, разобраться в них, ей никогда не удавалось отдернуть этот тяжелый занавес, скрывающий неподдающееся никакому объяснению ее прошлое, его непостижимую тайну.
– Софья, иди сюда, – раздался голос вожака.
Софья отложила в сторону горшок, который драила песком и отправилась к Зокали. Вожак, если что-нибудь требовалось, звал первую попавшуюся женщину, ничего необычного в этом приглашении не было.
– Готовься, – сказал он безучастным голосом, едва она вошла к нему в пещеру. – Ты будешь представлять наш табор на той неделе на бдениях по Саре.
3
У ярко горящего костра восседала старая цыганка-сказительница Конча из табора Винсенто. Конча глубоко затягивалась дымом огромной сигары. Дым образовывал вокруг ее головы небольшое облачко. Цыганки большей частью не знают до самой смерти, что такое седые волосы; те, кто был менее удачлив, обращались к Фанте за специальными отварами из трав и ими закрашивали седину.
Но волосы Кончи были белее снега. Она собирала их на макушке в большой узел, а вместо заколки использовала золотой кинжал. Ее правое ухо по всему изгибу было усеяно драгоценностями; четыре серьги в виде колец украшали левое ухо. Один ее глаз косил и, поэтому, складывалось впечатление, что от ее взора ничего не скрывалось. В редких случаях, когда Конча широко открывала рот, было видно, что большинство зубов ее выпало, а немногие оставшиеся пожелтели от табака. Фанта уже дважды приводила Софью к костру, чтобы девушка услышала сказки о старом житье-бытье. Однако сегодня все выглядело по-иному – Софья была одной из тех тридцати молодых женщин, которых готовили к бдениям.
– Некоторые зовут ее Ла Макарена – на языке наших матерей ее имя Сара-ла-Кали, Черная Цыганка, – вещала сказительница Конча. – Сара-ла-Кали жила в городе у моря и была великой чудесницей. – Конча сделала паузу и обвела взглядом своих подопечных. – Вы, молодые, всегда говорите только на языке чужаков, а вы знаете, что такое drabarhi? – С минуту все молчали. Потом откуда-то сзади послышался неуверенный голосок.
– Это мудрая женщина.
Конча снисходительно фыркнула.
– Это значит много больше. Drabarhi – колдунья, но только цыганская. Чужакам далеко до нее по части магии. Никто из нас не может сравниться с Сарой-ла-Кали. Однажды к ней обратился Господь наш Иисус Христос. Он велел ей пойти на берег и успокоить волны, которые не позволяли трем его служивым в лодке пристать к берегу.
Старуха подалась вперед и стала следить за выражениями лиц своих слушательниц. «Зарубите себе на носу: никто из вас не lacha. Чтобы возобладать даром магии, стать колдуньей, для этого ваше тело, когда вы спите, должно быть отдано демону. И каждая из вас выбрана потому, что вы еще не потеряли свою девственность» – и ее маленькие черные глазки снова устремились на девушек. Косоглазый взор цыганки требовал от них исповеди.
Софья вздрогнула. Ей захотелось встать и рассказать этой ужасной старухе все, что угодно, лишь бы отвести от себя этот бесцеремонный, проникающий в душу взор. Но ей не в чем было исповедоваться. Само собой она была девственница и не потеряла свою lacha. И другие тоже, а что-нибудь другое ей просто не приходило в голову. Конча продолжала молчать, девушки тоже. Удовлетворенно хмыкнув, она стала продолжать.
– Сара сделала то, что повелел ей Господь и лодка причалила к берегу. Из нее вышли три женщины. Это были святые. Сара отвела их в пещеру и стала жить вместе с ними. Когда пришло время умирать ей, то тело колдуньи отправилось прямо на небеса. Сейчас она приглядывает за цыганскими девушками и, когда у них появляются мужья, следит за тем, чтобы у них родилось побольше детей.
Конча рассказывала свои истории до рассвета. Каждая включала предписание, как им следует вести себя в святую ночь. Затем всех девушек отвели в отдельную пещеру, где разрешили спать до вечера, а ночью Конча опять потчевала цыганок своими рассказами. Так прошла целая неделя. Софья чувствовала себя подавленной и сбитой с толку. Более того: ей было страшно. Не будучи чистокровной цыганкой, она боялась совершить какую-нибудь непоправимую ошибку. «Не бойся», – успокаивала ее Фанта, когда в один из этих дней пришла, чтобы принести специально сшитую для Софьи одежду. «Все у тебя будет хорошо. Разве зря я тебя наставляла, как следует поступать в эти дни?» – Фанта тихонько, как бы про себя, вздохнула. «А когда начнете петь, то увидишь, что они перед тобой, что ослицы, воющие на луну».
Прошло еще два дня. Наступило время процессии. Готовиться к ней начали поздно вечером, после того, как зашло солнце. Чтобы там, в таборе, не судачили по поводу выбора, сделанного Зокали, но женщины постарались для Софьи на славу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123
Софья понимала чувства мужчин. Иногда и она ощущала смутную тягу к чему-то. Что это было, она осознать не могла. Ей хотелось испытать страстное, захватывающее, доходящее до экзальтации чувство, которое не имело бы ничего общего с тем, чем занимались по ночам мужчины и женщины.
Однажды Софью свалила с ног сильная горячка. Фанта дала ей одно из своих снадобий.
– Вот, выпей это. Я всем даю такой отвар. Я не имею права позволить тебе умереть тогда, когда мне удалось из тебя сделать чуть больше, чем ничего, – грубовато сказала ей тогда Фанта. Но девочка заметила в глазах старой женщины частицу сострадания, заботу о ней, принятие ее. И девочке пришли воспоминания смутные, расплывчатые… «Кто-то, когда-то уже не раз смотрел на меня так», – думала Софья. Давно, еще до ночи воплей…
Она пыталась ухватиться за это воспоминание, но оно быстро растаяло, оставив после себя лишь тревогу в душе и путаницу в голове.
Подобно отдельно взятым ноткам полузабытой песни фрагменты воспоминаний теперь стали частыми ее гостями. Иногда это была музыка, мучительная, похожая на плач. Это была музыка другого мира – она отличалась от мелодий, которые она сейчас слышала и исполняла. Временами она видела дивные сцены, ощущала незнакомые запахи. Появлялись болезненно обманчивые ощущения какого-то движения и даже текстуры прекрасных тканей. Это мог быть шелк, расшитый черным орнаментом, доселе невиданным ею. В видениях ей приходили переплетения света и темноты, раскачивающиеся в такт непонятному ритму человеческие фигуры, но все это было настолько зыбким, что ей не удавалось даже толком понять, кем они были и что делали. Бывали моменты, когда ей вспоминались смех, чувство радости, умиротворенности и безопасности. Кто это был? Где это было? Как ни цеплялась она за эти осколки воспоминаний, как ни пыталась удержать их и рассмотреть, разобраться в них, ей никогда не удавалось отдернуть этот тяжелый занавес, скрывающий неподдающееся никакому объяснению ее прошлое, его непостижимую тайну.
– Софья, иди сюда, – раздался голос вожака.
Софья отложила в сторону горшок, который драила песком и отправилась к Зокали. Вожак, если что-нибудь требовалось, звал первую попавшуюся женщину, ничего необычного в этом приглашении не было.
– Готовься, – сказал он безучастным голосом, едва она вошла к нему в пещеру. – Ты будешь представлять наш табор на той неделе на бдениях по Саре.
3
У ярко горящего костра восседала старая цыганка-сказительница Конча из табора Винсенто. Конча глубоко затягивалась дымом огромной сигары. Дым образовывал вокруг ее головы небольшое облачко. Цыганки большей частью не знают до самой смерти, что такое седые волосы; те, кто был менее удачлив, обращались к Фанте за специальными отварами из трав и ими закрашивали седину.
Но волосы Кончи были белее снега. Она собирала их на макушке в большой узел, а вместо заколки использовала золотой кинжал. Ее правое ухо по всему изгибу было усеяно драгоценностями; четыре серьги в виде колец украшали левое ухо. Один ее глаз косил и, поэтому, складывалось впечатление, что от ее взора ничего не скрывалось. В редких случаях, когда Конча широко открывала рот, было видно, что большинство зубов ее выпало, а немногие оставшиеся пожелтели от табака. Фанта уже дважды приводила Софью к костру, чтобы девушка услышала сказки о старом житье-бытье. Однако сегодня все выглядело по-иному – Софья была одной из тех тридцати молодых женщин, которых готовили к бдениям.
– Некоторые зовут ее Ла Макарена – на языке наших матерей ее имя Сара-ла-Кали, Черная Цыганка, – вещала сказительница Конча. – Сара-ла-Кали жила в городе у моря и была великой чудесницей. – Конча сделала паузу и обвела взглядом своих подопечных. – Вы, молодые, всегда говорите только на языке чужаков, а вы знаете, что такое drabarhi? – С минуту все молчали. Потом откуда-то сзади послышался неуверенный голосок.
– Это мудрая женщина.
Конча снисходительно фыркнула.
– Это значит много больше. Drabarhi – колдунья, но только цыганская. Чужакам далеко до нее по части магии. Никто из нас не может сравниться с Сарой-ла-Кали. Однажды к ней обратился Господь наш Иисус Христос. Он велел ей пойти на берег и успокоить волны, которые не позволяли трем его служивым в лодке пристать к берегу.
Старуха подалась вперед и стала следить за выражениями лиц своих слушательниц. «Зарубите себе на носу: никто из вас не lacha. Чтобы возобладать даром магии, стать колдуньей, для этого ваше тело, когда вы спите, должно быть отдано демону. И каждая из вас выбрана потому, что вы еще не потеряли свою девственность» – и ее маленькие черные глазки снова устремились на девушек. Косоглазый взор цыганки требовал от них исповеди.
Софья вздрогнула. Ей захотелось встать и рассказать этой ужасной старухе все, что угодно, лишь бы отвести от себя этот бесцеремонный, проникающий в душу взор. Но ей не в чем было исповедоваться. Само собой она была девственница и не потеряла свою lacha. И другие тоже, а что-нибудь другое ей просто не приходило в голову. Конча продолжала молчать, девушки тоже. Удовлетворенно хмыкнув, она стала продолжать.
– Сара сделала то, что повелел ей Господь и лодка причалила к берегу. Из нее вышли три женщины. Это были святые. Сара отвела их в пещеру и стала жить вместе с ними. Когда пришло время умирать ей, то тело колдуньи отправилось прямо на небеса. Сейчас она приглядывает за цыганскими девушками и, когда у них появляются мужья, следит за тем, чтобы у них родилось побольше детей.
Конча рассказывала свои истории до рассвета. Каждая включала предписание, как им следует вести себя в святую ночь. Затем всех девушек отвели в отдельную пещеру, где разрешили спать до вечера, а ночью Конча опять потчевала цыганок своими рассказами. Так прошла целая неделя. Софья чувствовала себя подавленной и сбитой с толку. Более того: ей было страшно. Не будучи чистокровной цыганкой, она боялась совершить какую-нибудь непоправимую ошибку. «Не бойся», – успокаивала ее Фанта, когда в один из этих дней пришла, чтобы принести специально сшитую для Софьи одежду. «Все у тебя будет хорошо. Разве зря я тебя наставляла, как следует поступать в эти дни?» – Фанта тихонько, как бы про себя, вздохнула. «А когда начнете петь, то увидишь, что они перед тобой, что ослицы, воющие на луну».
Прошло еще два дня. Наступило время процессии. Готовиться к ней начали поздно вечером, после того, как зашло солнце. Чтобы там, в таборе, не судачили по поводу выбора, сделанного Зокали, но женщины постарались для Софьи на славу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123