— ты ведь видишь, что мы в эшампле, в квартале разногласий? посмотри в окно! я привезла тебя из сан-пау, это на восток отсюда, доктор лоренцо в отъезде, а доктор гутьерес отпустил тебя, тебе повезло
квартал разногласий — ilia de la discordia ? я разногласен с джоан фелис — она в барселоне, а я на мальте, и незачем смотреть в окно, достаточно поглядеть на эту воду, это же голубой грот возле деревни зури, к тому же соль по-мальтийски мель, а я живу на пляже мелихха бэй, все так просто, но разве джоан фелис станет меня слушать? что ж, мальта, раз ты приняла нас, не мне бранить тебя за странность
это уже не папирус, это байрон, но все равно хорошо
октябрь, 23
calabacilla
давай сходим в твое кафе, говорю я джоан фелис, проснувшись на ее ледащем футоне, на полу в кабинете, кабинет у джоан фелис — это широкий подоконник с компьютером и видом на пассеч-де-грасья, там еще есть кресло и три метра пола, покрытого мелкой похрустывающей плиткой, раньше здесь была ванная, но у джоан фелис все не как у людей, недаром ее зовут калабасилья, а я и не знал, вчера к ней заходил сосед и назвал ее калабасилья негра, она смеялась, это значит тыковка, а я тогда буду мелончило, маленький арбуз
кафе? джоан фелис округляет глаза, у нее глаза цвета мокрого сланца, я забыл, как такой цвет называется в природе, она заплетает косу перед зеркалом в коридоре, потом она сложит из нее баранку и воткнет множество невидимых шпилек, ну да, кафе, говорю я, на террасе теперь холодно, но можно посидеть внутри, к тому же ангел замерз там один, я хотел бы с ним повидаться
когда джоан купила кафе, там, на террасе, на месте бывшего фонтана, остался каменный ангел, крылья у него раскрошились, но добродушная усмешка уцелела, точь-в-точь как у того ангела Леонардо, что указывает пальчиком на иоанна на алтаре из капеллы непорочного зачатия
джоан не стала его реставрировать, просто обвела чугунной решеткой, я всегда садился поближе и смотрел ему в лицо, мне казалось, он вот-вот улыбнется мне — как старому знакомому
какое такое кафе, дружок? джоан фелис берет меня за руку и выводит на балкон — он тоже выложен мелкими квадратиками, красными и белыми, перила выгнули черные блестящие спины, точно саламандры в огне, выбирай! — она обводит пространство своей победительной рукой в тяжелых браслетах — отсюда видно все, что мы можем посетить, пройдясь неторопливым шагом, а хочешь — дойдем до ла бокерии? погрызем креветок на мокром мраморном прилавке, она потягивается и щурится, браслеты звенят, ей бы пошел месяц на голове и кобра в волосах, да нет же, твое кафе, джоан, говорю я терпеливо, кафе с марокканскими лампами, где электрический свет прячется в желтоватых каменных шарах
бедный мой, бедный, говорит джоан и обнимает меня за шею, серебро холодит мою кожу, и я отстраняюсь, нам надо поговорить, произносит она, поговорить? разве тыковки разговаривают?
без даты
перечитывал листочки, вырванные из дневника профессора, потом его письмо фионе, найденное мною на стойке портье, утром после гибели оскара и студента, умершего, как авиценна, — от опиума и вина
почта была уже закрыта, и оскар оставил конверт в отеле, чтобы на него наклеили марку, но кто же станет наклеивать марку для мертвого постояльца? я его взял себе, теперь у меня два письма от профессора, между ними не так уж много дней, а кажется, что первое написано на английском, а второе — на арамейском
наклею марку и отправлю в мадрид, моя вероломная белорукая изольда заслуживает письма с того света
ее письмо оскару я, между прочим, тоже прочел, у меня ни стыда, ни совести, оно лежало на подоконнике в номере с табличкой можжевельник, и я его стибрил, пока полицейские без толку бродили по комнате, просто увидел ее имя и взял, фиона — последнее двоякопишущее существо, она до сих пор пользуется чернильной ручкой, но это письмо было распечатано — на семи страничках, соединенных красной скрепкой
теперь, когда я все прочел, у меня такое ощущение, что оскар и фиона смотрят в одну и ту же замочную скважину
каждый из них видит изумленный зрачок другого
а комнату никто не видит
октябрь, 24, ночь
кажется, я запутался
эта джоан — фелис! — живет в барселоне и читает лекции по славистике и каталонской литературе, а та джоан — адальберта! — живет на мальте, у нее кафе с марокканскими лампами и гребень в волосах цвета кассельской земли
или наоборот — эту зовут джоан фелис жорди, а у той — нету имени вовсе, но есть буква а с точкой и австралийский паспорт с фамилией штайнербергер?
когда я спросил об этом ту женщину, что купала меня в ободранной чугунной ванне на львиных лапах, она посмотрела на меня озабоченно — будто хирург, трепетно погрузивший отмытые руки в алую мякоть и вытащивший горсть арбузных семечек
я снова что-то сделал не так, верно, доктор?
у обеих глаза чуть навыкате, коса баранкой, или нет — две косы цвета сажи? ребристые серебряные кольца, искушенность во всем, cafard ? как горсть кунжута Jeu d ' esprit ? как щепоть кардамона, влажность неиспользованной возможности на донышке, с обеими хочется в зеленой лодке дощатые мостки миновать, только с той, мальтийской, хотелось, рубашку скинув, грести размашисто, откидываясь и налегая, откидываясь и налегая, а с этой, барселонской, хочется весла бросить и так сидеть
совпадения — это язык действительности?
Джоан Фелис Жорди
То: info@seb.lt. for NN (account XXXXXXXXXXXX)
From: joannejordi@gmail.com
Сегодня стало хуже. Увидев меня в дверях палаты, Мозес снова принялся расспрашивать о кафе, а на мой растерянный вопрос, что он имеет в виду, сердито произнес:
— Вы ведь не бросили там ангела одного? Вы мне обещали! Его размоет дождем, если оставить его на пустой террасе. Это вам не джинн какой-нибудь, покорно сидящий в марокканской лампе. Его крылья сложены из бумажных листов и становятся камнем, только пройдя через алхимическое превращение, если их раньше не проест шелковичный червь!
Боже мой, я чуть с ума не сошла, пока выслушивала это, к тому же он крепко держал меня за руку и на запястье остался лиловый след — что обо мне подумают студенты?
Мрачный Лоренцо остановил меня в коридоре и прошипел прямо в лицо:
— Это все ваши вольности! Зачем вы таскали его по городу? Вам дали разрешение только на домашний обед. И на душеспасительную беседу при свечах.
И снова понес чепуху об экмнестических — право же, это непроизносимо! — и мнемонических конфабуляциях, это — я посмотрела в справочнике — означает сдвиг ситуации в прошлое, то есть утрата реального представления больного о действительности и собственном возрасте, но ведь мы это уже тысячу раз обсуждали, а то, что происходит теперь, похоже на обострение.
Выяснилось, что с утра к вашему брату приходил новый доктор, Хоакин Хосе Эльпидио, которого особенно интересовала мальтийская тема.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
квартал разногласий — ilia de la discordia ? я разногласен с джоан фелис — она в барселоне, а я на мальте, и незачем смотреть в окно, достаточно поглядеть на эту воду, это же голубой грот возле деревни зури, к тому же соль по-мальтийски мель, а я живу на пляже мелихха бэй, все так просто, но разве джоан фелис станет меня слушать? что ж, мальта, раз ты приняла нас, не мне бранить тебя за странность
это уже не папирус, это байрон, но все равно хорошо
октябрь, 23
calabacilla
давай сходим в твое кафе, говорю я джоан фелис, проснувшись на ее ледащем футоне, на полу в кабинете, кабинет у джоан фелис — это широкий подоконник с компьютером и видом на пассеч-де-грасья, там еще есть кресло и три метра пола, покрытого мелкой похрустывающей плиткой, раньше здесь была ванная, но у джоан фелис все не как у людей, недаром ее зовут калабасилья, а я и не знал, вчера к ней заходил сосед и назвал ее калабасилья негра, она смеялась, это значит тыковка, а я тогда буду мелончило, маленький арбуз
кафе? джоан фелис округляет глаза, у нее глаза цвета мокрого сланца, я забыл, как такой цвет называется в природе, она заплетает косу перед зеркалом в коридоре, потом она сложит из нее баранку и воткнет множество невидимых шпилек, ну да, кафе, говорю я, на террасе теперь холодно, но можно посидеть внутри, к тому же ангел замерз там один, я хотел бы с ним повидаться
когда джоан купила кафе, там, на террасе, на месте бывшего фонтана, остался каменный ангел, крылья у него раскрошились, но добродушная усмешка уцелела, точь-в-точь как у того ангела Леонардо, что указывает пальчиком на иоанна на алтаре из капеллы непорочного зачатия
джоан не стала его реставрировать, просто обвела чугунной решеткой, я всегда садился поближе и смотрел ему в лицо, мне казалось, он вот-вот улыбнется мне — как старому знакомому
какое такое кафе, дружок? джоан фелис берет меня за руку и выводит на балкон — он тоже выложен мелкими квадратиками, красными и белыми, перила выгнули черные блестящие спины, точно саламандры в огне, выбирай! — она обводит пространство своей победительной рукой в тяжелых браслетах — отсюда видно все, что мы можем посетить, пройдясь неторопливым шагом, а хочешь — дойдем до ла бокерии? погрызем креветок на мокром мраморном прилавке, она потягивается и щурится, браслеты звенят, ей бы пошел месяц на голове и кобра в волосах, да нет же, твое кафе, джоан, говорю я терпеливо, кафе с марокканскими лампами, где электрический свет прячется в желтоватых каменных шарах
бедный мой, бедный, говорит джоан и обнимает меня за шею, серебро холодит мою кожу, и я отстраняюсь, нам надо поговорить, произносит она, поговорить? разве тыковки разговаривают?
без даты
перечитывал листочки, вырванные из дневника профессора, потом его письмо фионе, найденное мною на стойке портье, утром после гибели оскара и студента, умершего, как авиценна, — от опиума и вина
почта была уже закрыта, и оскар оставил конверт в отеле, чтобы на него наклеили марку, но кто же станет наклеивать марку для мертвого постояльца? я его взял себе, теперь у меня два письма от профессора, между ними не так уж много дней, а кажется, что первое написано на английском, а второе — на арамейском
наклею марку и отправлю в мадрид, моя вероломная белорукая изольда заслуживает письма с того света
ее письмо оскару я, между прочим, тоже прочел, у меня ни стыда, ни совести, оно лежало на подоконнике в номере с табличкой можжевельник, и я его стибрил, пока полицейские без толку бродили по комнате, просто увидел ее имя и взял, фиона — последнее двоякопишущее существо, она до сих пор пользуется чернильной ручкой, но это письмо было распечатано — на семи страничках, соединенных красной скрепкой
теперь, когда я все прочел, у меня такое ощущение, что оскар и фиона смотрят в одну и ту же замочную скважину
каждый из них видит изумленный зрачок другого
а комнату никто не видит
октябрь, 24, ночь
кажется, я запутался
эта джоан — фелис! — живет в барселоне и читает лекции по славистике и каталонской литературе, а та джоан — адальберта! — живет на мальте, у нее кафе с марокканскими лампами и гребень в волосах цвета кассельской земли
или наоборот — эту зовут джоан фелис жорди, а у той — нету имени вовсе, но есть буква а с точкой и австралийский паспорт с фамилией штайнербергер?
когда я спросил об этом ту женщину, что купала меня в ободранной чугунной ванне на львиных лапах, она посмотрела на меня озабоченно — будто хирург, трепетно погрузивший отмытые руки в алую мякоть и вытащивший горсть арбузных семечек
я снова что-то сделал не так, верно, доктор?
у обеих глаза чуть навыкате, коса баранкой, или нет — две косы цвета сажи? ребристые серебряные кольца, искушенность во всем, cafard ? как горсть кунжута Jeu d ' esprit ? как щепоть кардамона, влажность неиспользованной возможности на донышке, с обеими хочется в зеленой лодке дощатые мостки миновать, только с той, мальтийской, хотелось, рубашку скинув, грести размашисто, откидываясь и налегая, откидываясь и налегая, а с этой, барселонской, хочется весла бросить и так сидеть
совпадения — это язык действительности?
Джоан Фелис Жорди
То: info@seb.lt. for NN (account XXXXXXXXXXXX)
From: joannejordi@gmail.com
Сегодня стало хуже. Увидев меня в дверях палаты, Мозес снова принялся расспрашивать о кафе, а на мой растерянный вопрос, что он имеет в виду, сердито произнес:
— Вы ведь не бросили там ангела одного? Вы мне обещали! Его размоет дождем, если оставить его на пустой террасе. Это вам не джинн какой-нибудь, покорно сидящий в марокканской лампе. Его крылья сложены из бумажных листов и становятся камнем, только пройдя через алхимическое превращение, если их раньше не проест шелковичный червь!
Боже мой, я чуть с ума не сошла, пока выслушивала это, к тому же он крепко держал меня за руку и на запястье остался лиловый след — что обо мне подумают студенты?
Мрачный Лоренцо остановил меня в коридоре и прошипел прямо в лицо:
— Это все ваши вольности! Зачем вы таскали его по городу? Вам дали разрешение только на домашний обед. И на душеспасительную беседу при свечах.
И снова понес чепуху об экмнестических — право же, это непроизносимо! — и мнемонических конфабуляциях, это — я посмотрела в справочнике — означает сдвиг ситуации в прошлое, то есть утрата реального представления больного о действительности и собственном возрасте, но ведь мы это уже тысячу раз обсуждали, а то, что происходит теперь, похоже на обострение.
Выяснилось, что с утра к вашему брату приходил новый доктор, Хоакин Хосе Эльпидио, которого особенно интересовала мальтийская тема.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83