спрашивал я, но он только крутил своей жесткой шеей и улыбался
и я покрылся сыпью
однажды утром посмотрел в свое автомобильное зеркало и увидел сплошь красное на лице — вылитый развратник душасен из махабхараты
подумав немного, я достал зеленый фломастер и подрисовал длинную полоску на носу
теперь я был вылитый добрый обезьяний хануман
июнь, 19
с тех пор как к бэбэ — точнее, за бэбэ — приехал ослепительный персиковый уле, все не складывалось, мы перестали купаться и больше не навещали джоан адальберту
давно ты его знаешь? спрашивал я
всегда, бесстрастно отвечал бэбэ, и я слышал, как сотни мельчайших шурупчиков ввинчиваются в мою кожу изнутри, предвещая знакомое
однажды он похитил у меня стадо быков, добавил бэбэ, когда я спросил его в двенадцатый раз, и я догнал его, желая убить, но, увидев вблизи, покорился его красоте и бросил оружие
не грызи свою лапу, мо, сказал бэбэ, перекидывая сумку через плечо, на углу улицы лапси, где каждый час появляется апельсиновый аэрошаттл, все это только время, понимаешь? ты сейчас расходуешь его, а не себя, некоторые всю жизнь так живут, но тебе-то зачем?
поменяй имя, мозес, оно тебе велико, сказал из-за его спины переливающийся золотыми чешуйками уле и, протянув безразмерную руку, похлопал меня по животу, на майке осталось влажное пятно, и они ушли, неумолимые, как два благодетельных царя нио
когда я брел по лапси, мимо киоска с мятными леденцами и лимонадом, откуда-то из гаражей потянуло горячей самолетной резиной
запахи смешались, и я внезапно понял, что бэбэ улетает, что отсюда можно улететь, что все это время, три четверти мальтийского года, я не видел выхода, мне почему-то казалось, что для этого нужно все открутить назад — выйти из барнардовой лавки, облачиться в платье с пионами и растоптанные шлепанцы, подняться на борт принцессы, и дальше как по нотам, сами, доктор, знаете что
я вернулся на пляж, выкупался, отхлебнул нагревшейся в багажнике колы, доел последние крекеры и поджег свой дом
Джоан Фелис Жорди
То: info@seb.lt, for NN ( account XXXXXXXXXXXX )
From: joannejordi@gmail.com
Вы не ответили мне на двадцать два письма, но я уже привыкаю к этой односторонней связи, к тому же в клинике мне показали оплаченный вами счет за прошлый месяц с пристегнутой к нему историей болезни М. из вильнюсской психоневрологической больницы — значит, вы на месте и читаете мои письма, просто не хотите разговаривать.
Что ж, estбbien, тогда я не стану писать вам длинное письмо на суровом пергаменте, а напишу электронную записку наскоро. Итак, Мозес был у меня в гостях, и мы провели вечер в разговорах о его мальтийском друге Бэбэ — который, судя по всему, девушка, переодетая мальчиком, чтобы казаться еще женственнее. У Бэбэ есть друг Уле, но его Мозес любит меньше, он, мол, похож на дагерротип, из тех, что продаются на блошиных рынках… они еще бывают перехвачены аптечной резинкой и лежат в корзине пачками, старики отдельно, дамы отдельно, и младенцы еще — розово-черные, страшноватые.
На кого же похож друг этого Бэбэ, спросила я, — на старика или на младенца?
О, этот тип похож на Dagger, сказал ваш брат. На обоюдоострый кинжал.
Доктор Лоренцо прислал мне очередное письмо — теперь он предпочитает общаться со мной таким образом, — где четырнадцать раз употребил слово конфабуляции.
Расшифрую, чтобы сэкономить ваше время. Это ложные воспоминания, в которых факты, бывшие в действительности, но перенесенные в иное, чаще всего ближайшее, время, сочетаются с абсолютно вымышленными событиями.
Ясно, теперь мы лечим мальчика от воспоминаний. Осталось найти шерстяной кончик, дернуть за него и распустить его ложную память, будто старый свитер. И в чем он тогда станет ходить?
Его memoria — это его свобода.
Есть такие люди, которых попросишь отправить письмо — или, скажем, купить птичий корм, — а они протаскают все в кармане и вернут вам вечером в табачных крошках или просто разведут руками — забыл! Это делает их объектом насмешек и даже презрения. Но это делает их свободными. Их никогда ни о чем не просят.
Половина австралийских мужчин ведет себя точно так же! Именно поэтому я живу в Испании.
Ф.
МОРАС
август, 5
теперь у нас август, и в больнице начался ремонт двое молчаливых парней, оба с сомнительным загаром — до ключиц черно, а ниже бледная пупырчатая кожа, — пришли в мою палату, застелили блестящей пленкой мебель и ковер, поставили посреди комнаты пластиковое ведерко и за день выкрасили стены и потолок в мутно-бежевый, отчаянный цвет
слоновая кость, сказал один из них, уходя, и показал мне колечко из сомкнутых пальцев, ума не приложу, что он имел в виду
здесь вообще все говорят странное
мой доктор — стажер из аргентинского госпиталя святой жозефы — просит звать его по имени — лоренцо — и утверждает, что он португалец, а черная, мясистая сестра дора просит звать ее сестра винтер и обижается, когда я смеюсь
сестра дора лучше всех сестер, которых я знал, — она не смотрит в рот и не ждет, пока проглотишь
оставив таблетки на розовом пластмассовом подносике, она отворачивается к окну и смотрит на море
вам повезло, говорит она, выкатывая глаза с желтоватыми склерами, за вас платят ужа-а-асные деньги
думаю, что она врет, но это все равно
барнард ко мне не приходит, он, наверное, умер
джоан фелис прислала фрукты и записку, а потом тоже умерла
что было в записке, я забыл, а из фруктов были мягкие груши, твердые персики и виноград с горькими косточками
август, 7
ханъская династия
дровосек чжу май-чень, от которого, не выдержав бедности, ушла жена, расстроился, стал учиться и разбогател
жена пришла назад, он ее нежно простил, и она повесилась от стыда
если бэбэ вернется, я его тоже прощу, но пусть тогда скажет, как его зовут, и мы снова станем как померанец и кукушка
а другой дровосек — ван чжи — загляделся в горах на бессмертных, играющих в шашки, за это время истлела ручка его топора и умерли все люди его времени
а со мной случилось вот что: люди моего времени теперь живут в другом времени, потому что в моем времени едва хватает места для меня самого
опереточный врач лоренцо говорит, что никакого бэбэ нет, это хорошо, значит, и уле нет, а остальных я все равно бы забыл
зато я вспомнил японский и читаю антологию кокинсю
гадатели, прочитал я в ней, иногда не разрешали путешественникам отправляться в путь — ритуальные запреты и все такое
искушенные путешественники ехали тогда по неправильной дороге, в другую сторону, ночевали в чужом доме и, проснувшись, спокойно пускались в путь
так они обманывали божество, строящее дорожные козни
а со мной случилось вот что: я так и застрял в чужом доме
август, 12
малая печаль говорит и кричит, большая — безмолвна, говорил сенека, а может быть, и не сенека вовсе, я часто путаю
очевидно, моя печаль невелика, я много говорю
за это меня отдали докторам лоренцо и гутьересу
а в Вильнюсе меня отдали в больницу за то, что я не говорил одиннадцать месяцев, только писал записки — это когда папа умер, зря они это сделали, записки писать я перестал, а говорить так и не начал
не могу вспомнить, как я оказался в барселоне, университет помню, но смутно, потом снова больница, доктор карлос жимине, сестра ульрих
все какими-то лоскутами, как у тех платоновских людей в пещере, что ловили отражения проносимых предметов и делали выводы, невеселая жизнь была у этих людей, и выводы, должно быть, невеселые
без даты
rise before dark
кто же вам все-таки больше по душе:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
и я покрылся сыпью
однажды утром посмотрел в свое автомобильное зеркало и увидел сплошь красное на лице — вылитый развратник душасен из махабхараты
подумав немного, я достал зеленый фломастер и подрисовал длинную полоску на носу
теперь я был вылитый добрый обезьяний хануман
июнь, 19
с тех пор как к бэбэ — точнее, за бэбэ — приехал ослепительный персиковый уле, все не складывалось, мы перестали купаться и больше не навещали джоан адальберту
давно ты его знаешь? спрашивал я
всегда, бесстрастно отвечал бэбэ, и я слышал, как сотни мельчайших шурупчиков ввинчиваются в мою кожу изнутри, предвещая знакомое
однажды он похитил у меня стадо быков, добавил бэбэ, когда я спросил его в двенадцатый раз, и я догнал его, желая убить, но, увидев вблизи, покорился его красоте и бросил оружие
не грызи свою лапу, мо, сказал бэбэ, перекидывая сумку через плечо, на углу улицы лапси, где каждый час появляется апельсиновый аэрошаттл, все это только время, понимаешь? ты сейчас расходуешь его, а не себя, некоторые всю жизнь так живут, но тебе-то зачем?
поменяй имя, мозес, оно тебе велико, сказал из-за его спины переливающийся золотыми чешуйками уле и, протянув безразмерную руку, похлопал меня по животу, на майке осталось влажное пятно, и они ушли, неумолимые, как два благодетельных царя нио
когда я брел по лапси, мимо киоска с мятными леденцами и лимонадом, откуда-то из гаражей потянуло горячей самолетной резиной
запахи смешались, и я внезапно понял, что бэбэ улетает, что отсюда можно улететь, что все это время, три четверти мальтийского года, я не видел выхода, мне почему-то казалось, что для этого нужно все открутить назад — выйти из барнардовой лавки, облачиться в платье с пионами и растоптанные шлепанцы, подняться на борт принцессы, и дальше как по нотам, сами, доктор, знаете что
я вернулся на пляж, выкупался, отхлебнул нагревшейся в багажнике колы, доел последние крекеры и поджег свой дом
Джоан Фелис Жорди
То: info@seb.lt, for NN ( account XXXXXXXXXXXX )
From: joannejordi@gmail.com
Вы не ответили мне на двадцать два письма, но я уже привыкаю к этой односторонней связи, к тому же в клинике мне показали оплаченный вами счет за прошлый месяц с пристегнутой к нему историей болезни М. из вильнюсской психоневрологической больницы — значит, вы на месте и читаете мои письма, просто не хотите разговаривать.
Что ж, estбbien, тогда я не стану писать вам длинное письмо на суровом пергаменте, а напишу электронную записку наскоро. Итак, Мозес был у меня в гостях, и мы провели вечер в разговорах о его мальтийском друге Бэбэ — который, судя по всему, девушка, переодетая мальчиком, чтобы казаться еще женственнее. У Бэбэ есть друг Уле, но его Мозес любит меньше, он, мол, похож на дагерротип, из тех, что продаются на блошиных рынках… они еще бывают перехвачены аптечной резинкой и лежат в корзине пачками, старики отдельно, дамы отдельно, и младенцы еще — розово-черные, страшноватые.
На кого же похож друг этого Бэбэ, спросила я, — на старика или на младенца?
О, этот тип похож на Dagger, сказал ваш брат. На обоюдоострый кинжал.
Доктор Лоренцо прислал мне очередное письмо — теперь он предпочитает общаться со мной таким образом, — где четырнадцать раз употребил слово конфабуляции.
Расшифрую, чтобы сэкономить ваше время. Это ложные воспоминания, в которых факты, бывшие в действительности, но перенесенные в иное, чаще всего ближайшее, время, сочетаются с абсолютно вымышленными событиями.
Ясно, теперь мы лечим мальчика от воспоминаний. Осталось найти шерстяной кончик, дернуть за него и распустить его ложную память, будто старый свитер. И в чем он тогда станет ходить?
Его memoria — это его свобода.
Есть такие люди, которых попросишь отправить письмо — или, скажем, купить птичий корм, — а они протаскают все в кармане и вернут вам вечером в табачных крошках или просто разведут руками — забыл! Это делает их объектом насмешек и даже презрения. Но это делает их свободными. Их никогда ни о чем не просят.
Половина австралийских мужчин ведет себя точно так же! Именно поэтому я живу в Испании.
Ф.
МОРАС
август, 5
теперь у нас август, и в больнице начался ремонт двое молчаливых парней, оба с сомнительным загаром — до ключиц черно, а ниже бледная пупырчатая кожа, — пришли в мою палату, застелили блестящей пленкой мебель и ковер, поставили посреди комнаты пластиковое ведерко и за день выкрасили стены и потолок в мутно-бежевый, отчаянный цвет
слоновая кость, сказал один из них, уходя, и показал мне колечко из сомкнутых пальцев, ума не приложу, что он имел в виду
здесь вообще все говорят странное
мой доктор — стажер из аргентинского госпиталя святой жозефы — просит звать его по имени — лоренцо — и утверждает, что он португалец, а черная, мясистая сестра дора просит звать ее сестра винтер и обижается, когда я смеюсь
сестра дора лучше всех сестер, которых я знал, — она не смотрит в рот и не ждет, пока проглотишь
оставив таблетки на розовом пластмассовом подносике, она отворачивается к окну и смотрит на море
вам повезло, говорит она, выкатывая глаза с желтоватыми склерами, за вас платят ужа-а-асные деньги
думаю, что она врет, но это все равно
барнард ко мне не приходит, он, наверное, умер
джоан фелис прислала фрукты и записку, а потом тоже умерла
что было в записке, я забыл, а из фруктов были мягкие груши, твердые персики и виноград с горькими косточками
август, 7
ханъская династия
дровосек чжу май-чень, от которого, не выдержав бедности, ушла жена, расстроился, стал учиться и разбогател
жена пришла назад, он ее нежно простил, и она повесилась от стыда
если бэбэ вернется, я его тоже прощу, но пусть тогда скажет, как его зовут, и мы снова станем как померанец и кукушка
а другой дровосек — ван чжи — загляделся в горах на бессмертных, играющих в шашки, за это время истлела ручка его топора и умерли все люди его времени
а со мной случилось вот что: люди моего времени теперь живут в другом времени, потому что в моем времени едва хватает места для меня самого
опереточный врач лоренцо говорит, что никакого бэбэ нет, это хорошо, значит, и уле нет, а остальных я все равно бы забыл
зато я вспомнил японский и читаю антологию кокинсю
гадатели, прочитал я в ней, иногда не разрешали путешественникам отправляться в путь — ритуальные запреты и все такое
искушенные путешественники ехали тогда по неправильной дороге, в другую сторону, ночевали в чужом доме и, проснувшись, спокойно пускались в путь
так они обманывали божество, строящее дорожные козни
а со мной случилось вот что: я так и застрял в чужом доме
август, 12
малая печаль говорит и кричит, большая — безмолвна, говорил сенека, а может быть, и не сенека вовсе, я часто путаю
очевидно, моя печаль невелика, я много говорю
за это меня отдали докторам лоренцо и гутьересу
а в Вильнюсе меня отдали в больницу за то, что я не говорил одиннадцать месяцев, только писал записки — это когда папа умер, зря они это сделали, записки писать я перестал, а говорить так и не начал
не могу вспомнить, как я оказался в барселоне, университет помню, но смутно, потом снова больница, доктор карлос жимине, сестра ульрих
все какими-то лоскутами, как у тех платоновских людей в пещере, что ловили отражения проносимых предметов и делали выводы, невеселая жизнь была у этих людей, и выводы, должно быть, невеселые
без даты
rise before dark
кто же вам все-таки больше по душе:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83