Ну, и как разбитной деревенский парень, быстро нашёл общий язык и с «дедами», и с дембелями, и с офицерами…Уже через полгода после начала службы получил ефрейтора. Однако недаром утверждает солдатская поговорка, что «лучше иметь дочь проститутку, чем сына — ефрейтора». Любил он «повыёживаться» над «молодыми», власть свою показать. Правда, в ефрейторах долго не задержался, вскоре получил лычки сержанта. Так что «дедовщину» в полной мере Казах на себе не испытал. В отличие от Женьки. Мало того, что Женька еврей, единственный, наверное, на весь полк, а может, и на всю дивизию, так он ещё и из Питера. Деревенские не любят городских, они считают их «шибко умными», а уж если ещё и еврей, пиши пропало, а деревенских здесь было много. Нельзя сказать, чтобы над ним сильно издевались, скорее, отдавали дань традиции. «Дедовщина» — это армейская традиция. Говорят, что она пошла с тех пор, как в армию стали призывать уголовников. Вполне возможно. Уж больно нравы похожи на зоновские. Хотя у Женьки даже клички не было, называли или по имени, или ласково, но несколько странно, «еврейчик». Он не обижался. Глупо обижаться на людей, с которыми завтра, возможно, в бой идти. К «молодым» он тоже не приставал. Во-первых, потому что не мог ударить человека только за то, что тот меньше прослужил, а во-вторых, одному богу известно, чем в бою это может обернуться. Пальнёт какой-нибудь салага в спину, и все, груз «двести» тебе обеспечен, в цинковом гробу.
— Ну, так что будем делать? — Петька отбросил догоревшую сигарету. — На «точку» вернёмся? — Леонов хоть и был старше по званию, но к женькиному мнению прислушивался.
На «точку» идти не хотелось. Но и сидеть здесь, на пригорке, который со всех сторон простреливается, тоже не резон.
— Ладно, пошли к Ахмеду. Он старый, может дома сидит, кальян курит.
Петька-Казах подхватил автомат, забросил его за плечо, штык-нож сунул за голенище… Так легче и быстрее доставать, если придётся. Хотя по уставу штык-нож должен быть пристегнут к автомату, или болтаться на поясе. Но то устав для мирного времени, а здесь — война. Не успел, значит, опоздал. Не ты убьёшь, тебя убьют. Однозначно!
До ахмедовского кишлака, если по прямой, за полчаса можно дойти. Но какой дурак в Афганистане по прямой ходит? Лучше в обход, подальше от чёрных гор, через виноградники. Хоть и далеко, зато безопасно.
Как ни странно, Ахмед был дома. И не один. В доме, на женской половине, находились и все его жены. На него это было не похоже. Он хоть и старый, но сильный, жилистый, весь смысл жизни его — в работе, в овцах, верблюдах, винограде… По вечерам, после дел праведных, кальян курит. Женька с Казахом заходили к нему изредка побаловаться кальяном. Это вам не травку покуривать, или грязной «ханкой» колоться. Это кайф чистой воды. Пока сам не «откинешься», не поймёшь.
— О-о, Казах, Женя… Заходи… Кальян есть, «чарс» есть… Что хочешь?
Ахмед хорошо говорил по-русски. Где он научился, бог его знает. Хотя афганцы, особенно, дети, быстро схватывают языки. На английском они балаболят как по писаному. А Ахмед давно общается с русскими, вот и наблатыкался, наверное. Только вместо слова «Женя», он выговаривал «Зена».
— Давай для начала травку, Ахмед, — сказал Петька. — Только не ту херню, которую ты мне в прошлый раз подсунул.
— Зачем, Казах, обижаешь? — насупился старик. — Я тебе хороший «чарс» даю. Лучший. От себя отрываю. Зачем Ахмеда обижаешь?
— Ладно, проехали, — Женя уселся у стены, подогнув под себя ноги. — Дети пишут?
— О! Пишут! — у старика лицо посветлело. — Махмуд скоро большим человеком будет, капитаном. Домой приедет, жена будет, дети будут… Скоро радость…
Петька забивал косяк. «Чарс» был чистым, свежим, только что изготовленным. Запах от него сразу распространился по всей огромной комнате, сладковатый, наполненный, как говорил Казах, «духмяный». Петька прикурил, глубоко затянулся, закрыл глаза в ожидании кайфа… Затянулся ещё раз, протянул папиросу Женьке. И вдруг ни с того ни с сего начал смеяться. Это «чарс» так действует. Он пробивает на «хи-хи». Покажи палец, веселиться будешь до колик. Потом, правда, жрать хочется, кажется, быка съешь, не то, что сковородку жареной картошки. Женька тоже затянулся несколько раз, чтоб догнать Казаха. А то ерунда получается: один смеётся как резаный, а второй, сыч сычом. Нехорошо это, не по правилам… Ахмед ничего не замечал. Он уже «улетел». Глаза стеклянные, в потолок уставился, изо рта шланг от кальяна торчит, по подбородку слюна стекает…
— Ха-ха-ха, — хохотал Петька, — ик, ик… А помнишь, как Юрка-Москвич взводного в плен взял? Ха-ха-ха! А взводный пьяный в дрезину, ничо понять не может… А Москвич его в рыло. О-о-хо-хо… А взводный его на «губу» утром… А Москвич тоже обкуренный, убью, кричит, сука душманская! И из автомата тра-та-та… Ой, не могу! Ха-ха-ха!
Женька тоже смеяться начал, вспомнив тот случай. Москвич тогда обкурился, да ещё кишмишовкой заправился, чуть всю роту не положил… Хорошо, у него автомат забрали, так он гранатами кидаться начал. Правда, гранаты учебные были. Настоящие ещё в ночном бою закончились. Ну, три дня на «губе» отсидел, отоспался, прощения у взводного попросил… Все нормально, короче, закончилось.
— Слышь, Ахмед, проснись, — позвал Петька старика, — у тебе кишмишовка есть?
— У Ахмеда все есть. Ахмед богатый, — еле ворочая языком, промямлил тот.
— Ну так тащи! И пожрать чего-нибудь. А то в животе пусто.
Ахмед заворочался, кресло под ним заскрипело… Крикнул что-то по-своему. Вошли две женщины в парандже, одна несла плов на большущей железной тарелке, вторая — бутылку самогонки из местного винограда, которая в просторечии называлась «кишмишовка».
— О, бабы, — удивлённо протянул Казах. — Слышь, Жека, давай их трахнем, пока Ахмед в «улёте»…
— Не, Петруха, это без меня, — Чёрных высыпал табак из «беломорины», перемешал с «травкой», и начал забивать обратно в папиросу. — Я ещё жить хочу!
— Да ты чо, Жека! Смотри, какие красавицы! — он попытался сорвать с одной из женщин паранджу. Но движения его были неуверены, и он промахнулся. Женщины негромко засмеялись.
— Ну, правильно, нет баб некрасивых, есть мало водки. В данном случае, «травки», — засмеялся Чёрных. — Не лезь к ним, давай ещё пыхнём.
— Не, я водочки, — Казах вытащил бумажную пробку из бутылки, и приложился к горлышку. В два глотка опорожнил половину бутылки.
— Ну, ты даёшь! — удивился Женька.
— Да, мы могем! Не то, что вы, евреи! — Казах икнул и затянулся косяком.
Кишмишовка да «чарс» — это убойный коктейль. Глаза у него покраснели, вспучились, вот-вот из орбит выскочат… Задохнулся, закашлялся… Но ничего, отошёл.
— Слушай, Ахмед, а зачем тебе столько жён? — спросил Петька, когда отдышался.
— Как, зачем?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83