— Ладно. С Доберманом и его подстилкой потом разберёмся. А сейчас скажи мне, о чем вы все-таки с Натаном шептались?
— Вот об этом и говорили. Он тоже заинтересовался, — Евгений сделал честные глаза и, чтоб прервать неприятный разговор, повернулся к Валере. — Как ты залетел?
— По глупости, — ответил сосед и покосился на Дядю Боруха. Тот делал вид, что не слушает, погрузившись в свои мысли. — Я шёл по улице, поздно уже было. Вдруг подъезжает полицейская машина и меня просят поднять какой-то коробок. Я поднял, отдал им, а там оказался героин, и мои пальчики на коробке. Вот так я и попал. Дурак, он и есть дурак. Знал ведь, что нельзя этого делать. А теперь уже никому ничего не докажешь. Я не употребляю, так что пойду «за распространение». Вот так, — Валера горестно вздохнул.
— Да, не повезло тебе.
Машина подкатила к зданию суда и спустилась куда-то под землю. Евгений встал, размял ноги, и полез из кузова. Вслед за ним попрыгали остальные. Чёрных огляделся. Находились они где-то в подвале, под потолком горели лампы дневного света, вдоль длинного коридора располагались двери. С них сняли наручники, кандалы и развели по камерам. Камера, в которой Евгений оказался, была большая, не в пример той, что в «маацаре», только сидеть было не на чем. Вместе с ним затолкнули ещё человек 15 — 20. Расселись вдоль стен, на корточки, закурили. Чёрных с любопытством оглядывал соседей. Люди собрались самые разные, в основном, русскоязычные. Ивритских было мало, и они кучковались своей стайкой. Остальные, наверное, в других камерах. Недалеко от него сидел Дядя Борух. Рядом на пол опустился Валера. Бык и Инженер расположились у другой стены, напротив. Бык из-под прикрытых век рассматривал Дядю Боруха, гадая, известно ли ему о том, как он нелестно вчера о нем отозвался. Бык понимал, что ответ все равно придётся держать, вот только когда? Сегодня, завтра, через год? А ещё он понимал, что нигде ему не спрятаться. Уж если в необъятной России укрыться, практически, невозможно, то, что уж говорить об Израиле, которого и на карте-то не найти. На всю страну четыре тюрьмы. Правда, сидят в них друг на друге, как сельди в бочке. Может сейчас поговорить с этим старым пердуном? Все-таки, лучше самому попросить у него прощения, чем ждать, пока заставят это сделать. Он поднялся, подошёл к «авторитету».
— Извини, Дядя Борух, что нарушаю твой покой. Я могу с тобой поговорить?
Тот пристально посмотрел на Быка, но даже не сделал попытки встать.
— Потом поговорим, — сухо сказал он и добавил, — если будет это «потом».
Быка передёрнуло. Он знал, что это значит. Он всю жизнь в этой системе. Только в Союзе он стоял по другую сторону колючей проволоки. Он гонялся, ловил, сажал, был сыщиком — профессионалом, имел большой и всесторонний опыт, его уважало и ценило начальство. Бык уверенно поднимался по служебной лестнице и считал, что так будет продолжаться до пенсии. Пока он не применил служебный пистолет и не убил одного хмыря. По правде говоря, хмырь оказался обыкновенным пьяным бузотёром. Но этот хулиган попёр на него с ломом, а был он большой и здоровый, как бульдозер, и не хотел идти на мирные переговоры. Бык, попросту, испугался, и пальнул в него из «макарова». Он даже не целился, но хмырь этого не оценил и умер в больнице. Ох, и потаскали же Быка в прокуратору, ох, и потаскали! Что, зачем, почему…Да ещё прокурор попался молодой, щенок, только — только с юрфака. Ему нужно было, кровь из носа, доказать вину Сергея Быкова. И он её доказал. Это было нетрудно, особенно, если учесть, что Бык в тот день был немного подшофе. Его не посадили, но из милиции попёрли. В течение долгого времени он не мог найти работу, ударился в крутую пьянку, принялся побивать жену, которая, на счастье, оказалась еврейкой. На счастье, потому что она вывезла его в Израиль, надеясь, что там он излечится от алкоголизма. Зря надеялась. Столкнувшись с израильской действительностью, безработицей, антируссизмом, Бык совсем сошёл с катушек. Он пьяный просыпался, и пьяный засыпал, в перерывах лупил жену и детей, называя их «жидовским отродьем». В конце концов, жена сбежала от него вместе с детьми, а Бык на себе узнал прелести израильских тюрем.
Он отошёл от Дяди Боруха, снова присел у стены, рядом с Инженером.
— Все из-за тебя, гнус, — процедил Бык сквозь зубы.
— А я-то при чем? — Николай Борисович испуганно посмотрел на него и постарался отодвинуться.
— Чтоб тебе провалиться! И черт меня дёрнул с тобой связаться, — Бык отрешённо смотрел в пол.
— Может, обойдётся? — Инженер даже пожалел Быка.
— О! Чо я вижу?! Я вижу свои часы! — раздался чей-то возглас.
Все подняли головы. Развязной, переваливающейся походкой к Евгению направлялся парень с ярко выраженной кавказской внешностью.
— Слышь, пидор, это мои часы! Или ты не знал? — он нагло схватил Чёрного за руку. — Сам отдашь или как? Бык, ты мою маляву получил? Ты ему сказал, что это мои часы?
Евгений встал, оглядел парня. Тот был на полголовы выше, но в плечах чуть поуже. Скорее всего, привык не столько драться, сколько брать криком. В одиночку никогда не нападает, надеется на поддержку. Вон его дружки ухмыляются. Чёрных прислонился к стене.
— Нет, дарагой, нэ отдам, — он специально коверкал слова, надеясь вывести парня из себя. Ему это удалось.
— Да я тебя… — парень замахнулся, Евгений отклонился, и кулак со всего размаха врезался в стену. — У-у-у… — завыл парень, тряся рукой. «Кавказские» начали угрожающе подниматься со своих мест.
— Ша, пацаны, — тихо сказал Дядя Борух. — Кто ещё часы хочет? — он обвёл глазами камеру. Все молчали. — «Чёрный» — мой кореш. А тебя, Теймур, чтоб я больше не слышал. Понял? Я тебя спрашиваю, понял?
— Понял, — чуть слышно, сквозь зубы, процедил Теймур.
— Вот и вали в свою псарню!
Теймур убрался, покачивая больную руку, и бросая злые взгляды на Евгения.
— А ты молодец, Журналист, — доброжелательно сказал Дядя Борух, — не испугался.
— Что ж ты раньше не вступился?
— Хотел посмотреть, как ты себя поведёшь.
Евгений снова присел на своё место. Пришёл полицейский, вызвал троих на заседание суда, потом ещё двоих…Через четыре часа «Чёрный» остался в одиночестве. Никто из тех, кого уводили, не возвращался обратно. Он не знал, где они, впрочем, и не задумывался. Евгений достал пачку сигарет, вытащил из неё записку. Теперь никто не мешал ему прочитать.
«Валентин, ты знаешь, что делать. Только поторопись».
И это все? Из-за этого весь сыр-бор? Интересно, как же он передаст записку? И кому? Ведь никто не знает, что он здесь. И почему его не вызывают на суд? Но только он об этом подумал, пришёл полицейский, надел на него наручники и вывел из камеры. Снаружи стоял Элиягу, адвокат, грузинский еврей, приехавший в Израиль лет двадцать назад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83