Тишину нарушает лишь шум Хамзовской гальки, да воркуют парочки скалистых голубей, гости с Конусной Горы. Затем раздается звук бегущих ног.
Запыхавшись, появляется Халид; он выглядит несчастным. Посланник возвращается, но он идет не к Земзему. Теперь на ногах они все, озадаченные этим отступлением от установленной практики. Ожидавшие с пальмовыми листьями и ветвями спрашивают Хамзу: Неужели не будет никакого Послания? Но Халид, все еще хватающий воздух ртом, качает головой:
— Я думаю, будет. Он выглядит, как всегда, когда получает Слово. Но он не говорил со мной и шел не сюда, а к ярмарочной площади.
Хамза берет командование на себя, предупреждая дискуссии, и следует впереди. Ученики — собралось около двадцати — следуют за ним через злачные места города с выражением набожного отвращения на лице; кажется, только Хамза с надеждой ожидает прихода на ярмарку.
Возле шатров Владельцев Пестрых Верблюдов они находят Махаунда, стоящего с закрытыми глазами, твердо видящими цель. Они задают свои беспокойные вопросы; он не отвечает. Спустя несколько мгновений он входит в поэтический шатер.
* * *
Аудитория внутри шатра реагирует на появление непопулярного Пророка и его несчастных последователей насмешками. Но, поскольку Махаунд идет вперед, плотно прикрыв глаза, шиканье и свист замирают и тонут в тишине. Махаунд не открывает глаз ни на миг, но его шаги уверенны, и он достигает сцены, ни разу не споткнувшись и не столкнувшись ни с кем. Он поднимает лицо к свету; но глаза его по-прежнему закрыты. Собравшиеся поэты-лирики, сочинители од карателям, чтецы поэм и сатирики — Баал, разумеется, среди них — пристально глядят на лунатичного Махаунда — с весельем, но и с некоторой долей неловкости. Его ученики проталкиваются сквозь толпу в поисках места. Писцы стремятся оказаться возле него, чтобы разобрать все, что бы он ни сказал.
Гранди Абу Симбел отдыхает напротив, устроившись на шелковистом ковре возле сцены. С ним, великолепная в своем золотом египетском ожерелье, — его жена Хинд, ее знаменитый греческий профиль с черными волосами, столь же длинными, как и ее тело. Абу Симбел поднимается и обращается к Махаунду.
— Добро пожаловать. — Он — сама учтивость. — Добро пожаловать, Махаунд, провидец, кахин.
Это — публичное заявление уважения, и оно весьма впечатляет собравшуюся толпу. Учеников Пророка больше не отпихивают в сторону, но позволяют им пройти. Изумленные, полудовольные, они пробираются в первые ряды. Не открывая глаз, Махаунд начинает говорить.
— Это — собрание множества поэтов, — явственно произносит он, — и я не могу похвастаться, что был одним из них. Но я — Посланник, и я приношу стихи от Большего, чем любой находящийся здесь.
Аудитория теряет терпение. Религия — для храма; джахильцы и паломники собрались здесь ради развлечения. Заткните парня! Вышвырните его!
Но Абу Симбел говорит снова.
— Если Ваш Бог действительно говорил с Вами, — молвит он, — тогда весь мир должен слышать это.
И вмиг в шатре наступает полная тишина.
— Звезда , — восклицает Махаунд, и писцы принимаются писать.
— Во имя Аллаха, Милостивого, Милосердного!
— Клянусь Плеядами, когда они закатываются!
— Не сбился с пути ваш товарищ; и не заблудился.
— И говорит он не по пристрастию.
— Это — только откровение, которое ниспосылается.
— Научил его сильный мощью,
— Обладатель могущества; вот Он стал прямо
— На высшем горизонте,
— Потом он приблизился и спустился,
— И был на расстоянии двух луков или ближе,
— И открыл Своему рабу то, что открыл.
— Сердце ему не солгало в том, что он видел.
— Разве вы станете спорить с ним о том, что он видит?
— И видел я Его при другом нисхождении
— У лотоса крайнего предела.
— У Него — Сад Прибежища.
— Когда покрывало лотос то, что покрывало.
— Не уклонилось мое зрение и не зашло далеко:
— Я действительно видел из знамений своего Господа величайшее.
На этом месте, без малейшего следа колебания или сомнения, он читает два следующих стиха:
— Но видели ль вы Уззу, Лат, и третью среди них — Манат?
После первого стиха Хинд поднимается на ноги; Гранди Джахилии вытягивается в струнку. И Махаунд, не раскрывая глаз, декламирует:
— Они — возвышенные птицы, желанна помощь, что подарят их десницы.
Пока шум — возгласы, приветствия, ругань, преданные крики богине Ал-Лат — ширится и взрывает пространство шатра, и без того удивленная конгрегация созерцает вдвойне сенсационное зрелище Гранди Абу Симбела, который прикладывает большие пальцы к ушным раковинам, расставляет пальцы обеих рук веером и громким голосом произносит формулу: «Аллах Акбар». После чего падает на колени и уверенно прижимает лоб к земле. Его жена, Хинд, немедленно следует его примеру.
Все это время водонос Халид оставался возле полога шатра. Теперь он в ужасе глядит на всех собравшихся здесь, ибо толпа мужчин и женщин в шатре и за его пределами начинает становиться на колени, ряд за рядом, шевелиться, слегка пульсировать во все стороны от Хинд и Гранди, будто те были галькой, брошенной в озеро; пока все собрание, снаружи и внутри шатра, не становится на колени пятой точкой к небу пред грезящим Пророком, признавшим божества городского патрона. Сам Посланник остается стоять, словно не желает присоединяться к собранию верных. Разрыдавшись, водонос убегает в пустынное сердце города песков. Слезы его, бегущего, прожигают в земле дыры, словно содержат некую едкую коррозийную кислоту.
Махаунд остается недвижим. Ни следа влаги не найти на ресницах его нераскрытых очей.
* * *
Той ночью — ночью опустошающего триумфа Бизнесмена в шатре неверных — произойдут некоторые убийства, за которые первая леди Джахилии спустя долгие годы ожидания свершит свою страшную месть.
Дядя Пророка Хамза возвращается домой один, с головой поникшей и седой в сумерках этой меланхоличной победы, когда он слышит рев и оглядывается, чтобы увидеть гигантского красного льва, напружинившегося перед броском на него с высоких зубчатых стен города. Он знает эту тварь, это предание. Лоснящийся багрянец его шкуры сливается с мерцающим блеском песчаной пустыни. Его ноздри выдыхают ужас одиноких мест земли. Он изрыгает чуму, и когда армии осмеливаются забраться в глушь, он пожирает их без остатка . Сквозь синий последний свет вечера он кричит на зверя — безоружный, готовый встретить свою смерть:
— Прыгай, ты, блядский мантикор! Я передушил много больших кошек в свое время… Когда я был моложе. Когда я был молод.
Позади него раздается смех, и смех этот отражается — или это только кажется — от зубчатых стен. Он оглядывается вокруг; мантикор исчез с крепостного вала. Он окружен группой разодетых в причудливые платья джахильцев, возвращающихся с ярмарки и хихикающих:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172
Запыхавшись, появляется Халид; он выглядит несчастным. Посланник возвращается, но он идет не к Земзему. Теперь на ногах они все, озадаченные этим отступлением от установленной практики. Ожидавшие с пальмовыми листьями и ветвями спрашивают Хамзу: Неужели не будет никакого Послания? Но Халид, все еще хватающий воздух ртом, качает головой:
— Я думаю, будет. Он выглядит, как всегда, когда получает Слово. Но он не говорил со мной и шел не сюда, а к ярмарочной площади.
Хамза берет командование на себя, предупреждая дискуссии, и следует впереди. Ученики — собралось около двадцати — следуют за ним через злачные места города с выражением набожного отвращения на лице; кажется, только Хамза с надеждой ожидает прихода на ярмарку.
Возле шатров Владельцев Пестрых Верблюдов они находят Махаунда, стоящего с закрытыми глазами, твердо видящими цель. Они задают свои беспокойные вопросы; он не отвечает. Спустя несколько мгновений он входит в поэтический шатер.
* * *
Аудитория внутри шатра реагирует на появление непопулярного Пророка и его несчастных последователей насмешками. Но, поскольку Махаунд идет вперед, плотно прикрыв глаза, шиканье и свист замирают и тонут в тишине. Махаунд не открывает глаз ни на миг, но его шаги уверенны, и он достигает сцены, ни разу не споткнувшись и не столкнувшись ни с кем. Он поднимает лицо к свету; но глаза его по-прежнему закрыты. Собравшиеся поэты-лирики, сочинители од карателям, чтецы поэм и сатирики — Баал, разумеется, среди них — пристально глядят на лунатичного Махаунда — с весельем, но и с некоторой долей неловкости. Его ученики проталкиваются сквозь толпу в поисках места. Писцы стремятся оказаться возле него, чтобы разобрать все, что бы он ни сказал.
Гранди Абу Симбел отдыхает напротив, устроившись на шелковистом ковре возле сцены. С ним, великолепная в своем золотом египетском ожерелье, — его жена Хинд, ее знаменитый греческий профиль с черными волосами, столь же длинными, как и ее тело. Абу Симбел поднимается и обращается к Махаунду.
— Добро пожаловать. — Он — сама учтивость. — Добро пожаловать, Махаунд, провидец, кахин.
Это — публичное заявление уважения, и оно весьма впечатляет собравшуюся толпу. Учеников Пророка больше не отпихивают в сторону, но позволяют им пройти. Изумленные, полудовольные, они пробираются в первые ряды. Не открывая глаз, Махаунд начинает говорить.
— Это — собрание множества поэтов, — явственно произносит он, — и я не могу похвастаться, что был одним из них. Но я — Посланник, и я приношу стихи от Большего, чем любой находящийся здесь.
Аудитория теряет терпение. Религия — для храма; джахильцы и паломники собрались здесь ради развлечения. Заткните парня! Вышвырните его!
Но Абу Симбел говорит снова.
— Если Ваш Бог действительно говорил с Вами, — молвит он, — тогда весь мир должен слышать это.
И вмиг в шатре наступает полная тишина.
— Звезда , — восклицает Махаунд, и писцы принимаются писать.
— Во имя Аллаха, Милостивого, Милосердного!
— Клянусь Плеядами, когда они закатываются!
— Не сбился с пути ваш товарищ; и не заблудился.
— И говорит он не по пристрастию.
— Это — только откровение, которое ниспосылается.
— Научил его сильный мощью,
— Обладатель могущества; вот Он стал прямо
— На высшем горизонте,
— Потом он приблизился и спустился,
— И был на расстоянии двух луков или ближе,
— И открыл Своему рабу то, что открыл.
— Сердце ему не солгало в том, что он видел.
— Разве вы станете спорить с ним о том, что он видит?
— И видел я Его при другом нисхождении
— У лотоса крайнего предела.
— У Него — Сад Прибежища.
— Когда покрывало лотос то, что покрывало.
— Не уклонилось мое зрение и не зашло далеко:
— Я действительно видел из знамений своего Господа величайшее.
На этом месте, без малейшего следа колебания или сомнения, он читает два следующих стиха:
— Но видели ль вы Уззу, Лат, и третью среди них — Манат?
После первого стиха Хинд поднимается на ноги; Гранди Джахилии вытягивается в струнку. И Махаунд, не раскрывая глаз, декламирует:
— Они — возвышенные птицы, желанна помощь, что подарят их десницы.
Пока шум — возгласы, приветствия, ругань, преданные крики богине Ал-Лат — ширится и взрывает пространство шатра, и без того удивленная конгрегация созерцает вдвойне сенсационное зрелище Гранди Абу Симбела, который прикладывает большие пальцы к ушным раковинам, расставляет пальцы обеих рук веером и громким голосом произносит формулу: «Аллах Акбар». После чего падает на колени и уверенно прижимает лоб к земле. Его жена, Хинд, немедленно следует его примеру.
Все это время водонос Халид оставался возле полога шатра. Теперь он в ужасе глядит на всех собравшихся здесь, ибо толпа мужчин и женщин в шатре и за его пределами начинает становиться на колени, ряд за рядом, шевелиться, слегка пульсировать во все стороны от Хинд и Гранди, будто те были галькой, брошенной в озеро; пока все собрание, снаружи и внутри шатра, не становится на колени пятой точкой к небу пред грезящим Пророком, признавшим божества городского патрона. Сам Посланник остается стоять, словно не желает присоединяться к собранию верных. Разрыдавшись, водонос убегает в пустынное сердце города песков. Слезы его, бегущего, прожигают в земле дыры, словно содержат некую едкую коррозийную кислоту.
Махаунд остается недвижим. Ни следа влаги не найти на ресницах его нераскрытых очей.
* * *
Той ночью — ночью опустошающего триумфа Бизнесмена в шатре неверных — произойдут некоторые убийства, за которые первая леди Джахилии спустя долгие годы ожидания свершит свою страшную месть.
Дядя Пророка Хамза возвращается домой один, с головой поникшей и седой в сумерках этой меланхоличной победы, когда он слышит рев и оглядывается, чтобы увидеть гигантского красного льва, напружинившегося перед броском на него с высоких зубчатых стен города. Он знает эту тварь, это предание. Лоснящийся багрянец его шкуры сливается с мерцающим блеском песчаной пустыни. Его ноздри выдыхают ужас одиноких мест земли. Он изрыгает чуму, и когда армии осмеливаются забраться в глушь, он пожирает их без остатка . Сквозь синий последний свет вечера он кричит на зверя — безоружный, готовый встретить свою смерть:
— Прыгай, ты, блядский мантикор! Я передушил много больших кошек в свое время… Когда я был моложе. Когда я был молод.
Позади него раздается смех, и смех этот отражается — или это только кажется — от зубчатых стен. Он оглядывается вокруг; мантикор исчез с крепостного вала. Он окружен группой разодетых в причудливые платья джахильцев, возвращающихся с ярмарки и хихикающих:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172