В результате я сумел сэкономить достаточно для поездки домой всего за два года. Дом! Старая страна! Я отправляюсь завтра, и ни минутой позже.
Когда бутыль опустела, Салман, как и ожидал Баал, принялся снова говорить об источнике всех своих бед, Посланнике и его послании. Он поведал Баалу о ссоре между Махаундом и Аишей, пересказывая слухи, словно неопровержимый факт.
— Эта девчонка не может переварить, зачем ее мужу так много других женщин, — сказал он. — Он говорит о необходимости, политических союзах и тому подобном, но ее не одурачишь. Разве можно ее винить? В конце концов, он вошел — а как же? — в один из своих трансов и вернулся с посланием от архангела. Джибрил зачитал стихи, дающие ему полную божественную поддержку. Личное разрешение от Бога ебать столько женщин, сколько ему нравится. Вот так-то: что бедная Аиша могла сказать против стихов Бога? Ты знаешь, что она сказала? Вот что: «Твой Бог, конечно же, всегда готов прискакать к тебе, когда ты нуждаешься в нем, чтобы уладить свои дела». Класс! Будь это не Аиша, кто знает, что он сделал бы, но никто другой не посмеет ему всыпать по первое число.
Баал, не прерывая, позволил ему двигаться дальше. Перса весьма волновали сексуальные аспекты Покорности:
— Нездоровые, — высказался он. — Вся эта сегрегация. Ничего хорошего из этого не выйдет.
Тут Баал всерьез взялся спорить, и Салман был поражен, слушая поэта, вставшего на сторону Махаунда:
— Посмотри на это с его точки зрения, — аргументировал Баал. — Если семьи предлагают ему невест, а он отказывается, он наживает себе врагов; а кроме того, он — особый человек и может видеть смысл в особом распределении; а что касается запирания, что ж, каким позором будет, если что-нибудь плохое случится с одной из них! Послушай, жил бы ты здесь, ты не думал бы, что чуть меньше сексуальной свободы — это такая уж дурная вещь; для обычных людей, я имею в виду.
— Ты лишился ума, — категорически отрезал Салман. — Ты слишком долго прожил без солнца. Или, быть может, твой костюм заставляет тебя говорить подобно клоуну.
Баал к этому времени был довольно пьян и принялся горячо возражать, но Салман поднял дрожащую руку.
— Хватит воевать, — сказал он. — Лучше расскажу тебе кое-что. Самая горячая история в городе. Вау-вау! И это к слову о том… о том, что ты говоришь.
Рассказ Салмана: Аиша и Пророк совершали экспедицию по большому поселку, и на пути обратно в Иасриб их отряд разбил на ночь лагерь в дюнах. Лагерь снялся в темноте перед рассветом. За минуту до этого Аише пришлось отлучиться по зову природы в пустыню, за пределы видимости. Пока она отсутствовала, носильщики подняли ее паланкин и отправились в путь. Она была легонькой женщиной, и, не сумев заметить большого различия в весе этого тяжелого паланкина, они предположили, что она внутри. Вернувшись после облегчения, Аиша обнаружила, что осталась одна, и кто знает, что случилось бы с нею, если б не молодой человек, некто Сафван, проезжавший случайно мимо на своем верблюде. Сафван целой и невредимой вернул Аишу в Иасриб; в котором тут же зашевелились злые языки, особенно в гареме, где соперницы Аиши тут же попытались не упустить возможности ослабить ее влияние. Молодой мужчина и молодая женщина были одни в пустыне много часов, и это стало причиной для намеков, все более и более громких, что Сафван — красивый лихой парень, а Пророк намного старше юной леди, так почему бы, в конце концов, ее не мог привлечь кто-нибудь более подходящего для нее возраста?
— Настоящий скандал, — восторженно прокомментировал Салман.
— Что теперь собирается делать Махаунд? — полюбопытствовал Баал.
— О, он сделал вот что, — ответил Салман. — То же, что и всегда. Он повидал свою домашнюю зверушку, архангела, и затем проинформировал всех до единого, что Джибрил оправдал Аишу. — Салман выразительно развел руками. — И на сей раз, мистер, леди не жаловалась на удобство стихов.
* * *
Салман Перс отправился в путь следующим утром с идущим на север караваном. Оставляя Баала в Занавесе, он обнял поэта, поцеловал его в обе щеки и молвил:
— Возможно, ты прав. Возможно, лучше держаться подальше от дневного света. Надеюсь, ты продержишься.
Баал ответил:
— И я надеюсь, что ты обретешь свой дом, и что там есть что-то, что стоит любить.
Лицо Салмана просияло. Он открыл рот, закрыл его снова и уехал.
«Аиша» явилась в комнату Баала, чтобы ободрить его.
— Он не проболтается, когда будет пьян? — поинтересовалась она, ласково перебирая волосы Баала. — Он будет еще не раз пить вино.
Баал сказал:
— Ничто никогда не остается прежним.
Посещение Салмана пробудило его от грез, в которые он медленно погружался за годы своего пребывания в Занавесе, и он не мог больше вернуться ко сну.
— Конечно, это случится, — настаивала Аиша. — Это случится. Вот увидишь.
Баал покачал головой и произнес единственное в своей жизни пророчество.
— Грядет что-то большое, — предсказал он. — Мужчина не может всю жизнь прятаться за юбками.
На следующий день Махаунд вернулся в Джахилию, и солдаты пришли в Занавес, чтобы сообщить Мадам, что переходный период окончен. Бордели должны быть закрыты, немедленно. Хорошего понемножку. Из-за своих портьер Мадам потребовала, чтобы солдаты деликатности ради оставили их на час, дабы позволить гостям разъехаться, и таким неопытным был офицер, руководящей полицией нравов, что он согласился. Мадам направила евнухов сообщить новость девочкам и сопроводить клиентов к черному ходу.
— Пожалуйста, извинитесь за то, что прервали, — наказала она евнухам, — и скажите, что в сложившейся ситуации никакой оплаты взиматься не будет.
Таковы были ее последние слова. Когда встревоженные девочки, тараторя все разом, собрались в тронном зале, чтобы узнать, действительно ли случилось самое худшее, и она не ответила на их испуганные вопросы: мы без работы, что нам есть, попадем ли мы в тюрьму, что с нами будет, — тогда к «Аише» вернулась храбрость, и она сделала то, чего ни одна из них ни разу не попыталась сделать. Когда она отбросила черное покрывало, они увидели мертвую, напоминающую большую куклу женщину, которой могло быть пятьдесят или сто двадцать пять лет, не более трех футов ростом, свернувшуюся в заваленном плетеными подушками кресле с пустой бутылкой из-под яда в кулаке.
— Теперь, раз уж ты начала, — сказал Баал, войдя в комнату, — можешь убрать и все остальные занавесы тоже. Больше нет смысла не пускать сюда солнце.
* * *
Молодой офицер полиции нравов, Умар, изволил продемонстрировать довольно скверный и раздражительный характер, узнав о самоубийстве хранительницы борделя.
— Ладно, раз мы не можем повесить босса, мы должны довольствоваться его сотрудниками, — вскричал он и велел своим людям поместить «блядей» под арест:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172
Когда бутыль опустела, Салман, как и ожидал Баал, принялся снова говорить об источнике всех своих бед, Посланнике и его послании. Он поведал Баалу о ссоре между Махаундом и Аишей, пересказывая слухи, словно неопровержимый факт.
— Эта девчонка не может переварить, зачем ее мужу так много других женщин, — сказал он. — Он говорит о необходимости, политических союзах и тому подобном, но ее не одурачишь. Разве можно ее винить? В конце концов, он вошел — а как же? — в один из своих трансов и вернулся с посланием от архангела. Джибрил зачитал стихи, дающие ему полную божественную поддержку. Личное разрешение от Бога ебать столько женщин, сколько ему нравится. Вот так-то: что бедная Аиша могла сказать против стихов Бога? Ты знаешь, что она сказала? Вот что: «Твой Бог, конечно же, всегда готов прискакать к тебе, когда ты нуждаешься в нем, чтобы уладить свои дела». Класс! Будь это не Аиша, кто знает, что он сделал бы, но никто другой не посмеет ему всыпать по первое число.
Баал, не прерывая, позволил ему двигаться дальше. Перса весьма волновали сексуальные аспекты Покорности:
— Нездоровые, — высказался он. — Вся эта сегрегация. Ничего хорошего из этого не выйдет.
Тут Баал всерьез взялся спорить, и Салман был поражен, слушая поэта, вставшего на сторону Махаунда:
— Посмотри на это с его точки зрения, — аргументировал Баал. — Если семьи предлагают ему невест, а он отказывается, он наживает себе врагов; а кроме того, он — особый человек и может видеть смысл в особом распределении; а что касается запирания, что ж, каким позором будет, если что-нибудь плохое случится с одной из них! Послушай, жил бы ты здесь, ты не думал бы, что чуть меньше сексуальной свободы — это такая уж дурная вещь; для обычных людей, я имею в виду.
— Ты лишился ума, — категорически отрезал Салман. — Ты слишком долго прожил без солнца. Или, быть может, твой костюм заставляет тебя говорить подобно клоуну.
Баал к этому времени был довольно пьян и принялся горячо возражать, но Салман поднял дрожащую руку.
— Хватит воевать, — сказал он. — Лучше расскажу тебе кое-что. Самая горячая история в городе. Вау-вау! И это к слову о том… о том, что ты говоришь.
Рассказ Салмана: Аиша и Пророк совершали экспедицию по большому поселку, и на пути обратно в Иасриб их отряд разбил на ночь лагерь в дюнах. Лагерь снялся в темноте перед рассветом. За минуту до этого Аише пришлось отлучиться по зову природы в пустыню, за пределы видимости. Пока она отсутствовала, носильщики подняли ее паланкин и отправились в путь. Она была легонькой женщиной, и, не сумев заметить большого различия в весе этого тяжелого паланкина, они предположили, что она внутри. Вернувшись после облегчения, Аиша обнаружила, что осталась одна, и кто знает, что случилось бы с нею, если б не молодой человек, некто Сафван, проезжавший случайно мимо на своем верблюде. Сафван целой и невредимой вернул Аишу в Иасриб; в котором тут же зашевелились злые языки, особенно в гареме, где соперницы Аиши тут же попытались не упустить возможности ослабить ее влияние. Молодой мужчина и молодая женщина были одни в пустыне много часов, и это стало причиной для намеков, все более и более громких, что Сафван — красивый лихой парень, а Пророк намного старше юной леди, так почему бы, в конце концов, ее не мог привлечь кто-нибудь более подходящего для нее возраста?
— Настоящий скандал, — восторженно прокомментировал Салман.
— Что теперь собирается делать Махаунд? — полюбопытствовал Баал.
— О, он сделал вот что, — ответил Салман. — То же, что и всегда. Он повидал свою домашнюю зверушку, архангела, и затем проинформировал всех до единого, что Джибрил оправдал Аишу. — Салман выразительно развел руками. — И на сей раз, мистер, леди не жаловалась на удобство стихов.
* * *
Салман Перс отправился в путь следующим утром с идущим на север караваном. Оставляя Баала в Занавесе, он обнял поэта, поцеловал его в обе щеки и молвил:
— Возможно, ты прав. Возможно, лучше держаться подальше от дневного света. Надеюсь, ты продержишься.
Баал ответил:
— И я надеюсь, что ты обретешь свой дом, и что там есть что-то, что стоит любить.
Лицо Салмана просияло. Он открыл рот, закрыл его снова и уехал.
«Аиша» явилась в комнату Баала, чтобы ободрить его.
— Он не проболтается, когда будет пьян? — поинтересовалась она, ласково перебирая волосы Баала. — Он будет еще не раз пить вино.
Баал сказал:
— Ничто никогда не остается прежним.
Посещение Салмана пробудило его от грез, в которые он медленно погружался за годы своего пребывания в Занавесе, и он не мог больше вернуться ко сну.
— Конечно, это случится, — настаивала Аиша. — Это случится. Вот увидишь.
Баал покачал головой и произнес единственное в своей жизни пророчество.
— Грядет что-то большое, — предсказал он. — Мужчина не может всю жизнь прятаться за юбками.
На следующий день Махаунд вернулся в Джахилию, и солдаты пришли в Занавес, чтобы сообщить Мадам, что переходный период окончен. Бордели должны быть закрыты, немедленно. Хорошего понемножку. Из-за своих портьер Мадам потребовала, чтобы солдаты деликатности ради оставили их на час, дабы позволить гостям разъехаться, и таким неопытным был офицер, руководящей полицией нравов, что он согласился. Мадам направила евнухов сообщить новость девочкам и сопроводить клиентов к черному ходу.
— Пожалуйста, извинитесь за то, что прервали, — наказала она евнухам, — и скажите, что в сложившейся ситуации никакой оплаты взиматься не будет.
Таковы были ее последние слова. Когда встревоженные девочки, тараторя все разом, собрались в тронном зале, чтобы узнать, действительно ли случилось самое худшее, и она не ответила на их испуганные вопросы: мы без работы, что нам есть, попадем ли мы в тюрьму, что с нами будет, — тогда к «Аише» вернулась храбрость, и она сделала то, чего ни одна из них ни разу не попыталась сделать. Когда она отбросила черное покрывало, они увидели мертвую, напоминающую большую куклу женщину, которой могло быть пятьдесят или сто двадцать пять лет, не более трех футов ростом, свернувшуюся в заваленном плетеными подушками кресле с пустой бутылкой из-под яда в кулаке.
— Теперь, раз уж ты начала, — сказал Баал, войдя в комнату, — можешь убрать и все остальные занавесы тоже. Больше нет смысла не пускать сюда солнце.
* * *
Молодой офицер полиции нравов, Умар, изволил продемонстрировать довольно скверный и раздражительный характер, узнав о самоубийстве хранительницы борделя.
— Ладно, раз мы не можем повесить босса, мы должны довольствоваться его сотрудниками, — вскричал он и велел своим людям поместить «блядей» под арест:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172