Но в ответ Дина наняла нового домашнего учителя. Он учил детей послушанию и вколачивал в них знания, словно они были строптивцами, которых следовало согнуть в бараний рог.
Андерс уезжал и возвращался. Но даже когда он был в Рейнснесе, это не шло в счет, потому что он снова должен был уехать.
Матушка Карен лежала в могиле, освобожденная от забот об обитателях Рейнснеса. И тем не менее она всегда была с ними. И репутация ее была такой же ослепительно белой, как морозные цветы на окнах у Дины. Матушка Карен не тревожила Дину. Она не являлась ей из углов или тяжелых туч, плывших над фьордом. Она не вмешивалась в Динины дела. И ничего не требовала.
Казалось, она была рада успокоиться и больше не нуждаться в чьей-либо близости.
Прошел слух, что в Эйдете опять видели медведя, и Дина звала Фому на охоту. Но он всегда отговаривался каким-нибудь срочным делом.
Так прошла осень.
Зима пришла рано, уже в октябре начались морозы и снегопады.
Дина опять стала играть на виолончели. Теперь она делила свое время между счетами и виолончелью.
Звуки и ноты. Черные значки на прямых линейках. Безмолвные, пока она не вдохнет в них звук. Иногда звуки сами собой вырывались из нотных тетрадей и виолончели Лорка, даже когда Дина не играла. Ее руки неподвижно покоились на инструменте, и все-таки она слышала мелодию.
Цифры. Темно-фиолетовые витиеватые заголовки. Безмолвные, но достаточно красноречивые. Для посвященных. У них был свой годовой ритм, и они всегда говорили об одном и том же. О незаметных приобретениях. Или о явных потерях.
ГЛАВА 17
Амнон воспылал бесстыдною любовью к своей сестре Фамари и обесчестил ее…
Потом возненавидел ее Амнон величайшею ненавистию, так что ненависть, какою он возненавидел ее, была сильнее любви, какую имел к ней; и сказал ей Амнон: встань, уйди.
Вторая книга Царств, 13.15
Фома опять следил за Диной, как только она показывалась на дворе или в конюшне.
Ее тревожило его присутствие. Она избегала его, как избегают докучливое насекомое. Иногда она задумчиво смотрела в его сторону. Обычно издалека.
Однажды после полудня он вдруг возник рядом, когда она шла к себе.
— Почему ты всегда попадаешься мне на пути? — сердито спросила Дина.
Голубой глаз и карий несколько раз моргнули. Потом спрятались в глубину.
— Я работаю у тебя в усадьбе, как же мне не ходить тут?
— А что тебе делать у меня на крыльце?
— Хотел расчистить снег вокруг крыльца. Или это не нужно?
— Тогда, наверное, тебе лучше взять лопату?
Он повернулся и пошел в сарай за лопатой. Несколько часов он с яростью разгребал снег вокруг Дома Дины.
На другой день Дина позвала к себе Стине.
— А не пожениться ли вам с Фомой? — без обиняков спросила она.
Стине опустилась на ближайший стул, но тут же вскочила.
— Как ты можешь так говорить? — воскликнула она.
— Это был бы хороший выход.
— Из чего выход?
— Из всего.
— Ты не можешь так думать, — робко сказала Стине и с отчаянием посмотрела на Дину.
— Вы могли бы жить в этом доме, как все добрые люди. А я перееду обратно в большой дом, — мягко сказала Дина.
Стине сцепила руки под передником и, не отвечая, глядела в пол.
— Что ты на это скажешь?
— Он не захочет, — спокойно сказала она.
— Почему же он может не захотеть?
— Ты сама знаешь почему.
— Что же это такое?
— Он думает о другой.
— О ком же?
Стине чувствовала себя как на иголках. Голова у нее опускалась все ниже.
— Наверное, ты единственная, кто этого не знает. Тяжело заставить человека переменить свои чувства. Бог не даст на это благословения…
— Ты сама, Стине, благословение Божье! — прервала ее Дина.
Стине медленно шла из Дома Дины. Глаза у нее потемнели и пристально смотрели вдаль. Она забыла на стуле свою шаль. Но возвращаться за ней не стала, хотя и было холодно.
Она долго стояла на крыльце кухни и разглядывала сосульки, свисавшие со стрехи. Олине возилась на кухне спиной к окну.
Дина послала за Фомой и поведала ему о своих планах относительно его будущего.
Фома остолбенел, словно кто-то прибил его к полу. Лицо у него сделалось совершенно беспомощным.
— Ты не можешь этого хотеть! — прошептал он.
— Почему? Это было бы замечательно. Вы бы жили в этом доме как баре!
— Дина! — Он задохнулся. Его взгляд ощупью, вслепую искал ее.
— Все, что делает Стине, отмечено благословением Божьим.
— Нет!
— Почему нет?
— Ты сама знаешь. Я не могу жениться!
— Так и будешь жить здесь холостяком всю жизнь? Он вздрогнул, будто она его ударила. Но промолчал.
— Ты слишком размечтался, Фома! Я предлагаю тебе хороший выход. Так будет лучше для всех нас.
— Тебе не нравится, что я вижу все твои поступки, — откровенно сказал он.
— Наблюдать за моими поступками — не лучшее будущее для тебя.
— Но раньше… я был хорош!
— Не будем говорить о том, что было раньше! — отрубила она.
— Ты недобрая!
— Ты считаешь, что такое предложение мог сделать злой человек?
— Да! — хрипло сказал он, надел шапку и хотел уйти.
— Ты понимаешь, что неженатым тебе нельзя оставаться в Рейнснесе?
— С каких это пор?
— С тех пор, как я заметила, что ты неотступно следишь за мной, — тихо, но выразительно сказала она.
Он ушел прежде, чем она прогнала его.
Весь вечер Дина ходила по комнате, хотя ее ждала работа.
Пришла служанка, чтобы протопить печку в спальне, но Дина прогнала ее.
В доме было темно и тихо.
Фома ужинал у Олине на кухне. Туда зачем-то зашла Стине.
Увидев Фому, она залилась краской и быстро ушла. Фома чувствовал себя как на раскаленной сковородке. Плечи у него поникли, он нехотя жевал кашу.
— Что, каша холодная? — спросила Олине.
— Нет, сохрани Боже, нет, каша хорошая, — смущенно пробормотал он.
— Чего голову повесил? — Я?
— И ты. И Стине тоже. Что случилось?
— Дина хочет поженить нас! — вырвалось у Фомы прежде, чем он успел подумать.
Олине поджала губы, как будто завинтила на ночь печные дверцы.
— Друг на друге или каждого по отдельности? — спросила она, словно это было для нее новостью.
— Друг на друге.
— Между вами что-нибудь было?
— Нет! — сердито ответил он.
— Вот как…
— Нельзя ни с того ни с сего заставлять людей жениться, — прошептал Фома.
Олине молчала и гремела чашками на столе. Наконец сказала:
— Дина стала все больше походить на ленсмана.
— Ты права, — согласился Фома.
— А Стине согласна выйти за тебя?
— Не знаю, я не думал об этом, — смутился он.
— Может, это было бы не так уж плохо, Фома?
— Что ты хочешь этим сказать?
— Может, это неплохой выход?
Фома отодвинул чашку с кофе, схватил шапку и бросился к двери.
— Плевать я хотел на то, что в Рейнснесе считается хорошим выходом! — крикнул он из сеней.
Наутро Фома исчез. Никто не знал, куда он ушел.
На третий день он спустился с горы, одежда на нем была изодрана, и от него несло перегаром.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119
Андерс уезжал и возвращался. Но даже когда он был в Рейнснесе, это не шло в счет, потому что он снова должен был уехать.
Матушка Карен лежала в могиле, освобожденная от забот об обитателях Рейнснеса. И тем не менее она всегда была с ними. И репутация ее была такой же ослепительно белой, как морозные цветы на окнах у Дины. Матушка Карен не тревожила Дину. Она не являлась ей из углов или тяжелых туч, плывших над фьордом. Она не вмешивалась в Динины дела. И ничего не требовала.
Казалось, она была рада успокоиться и больше не нуждаться в чьей-либо близости.
Прошел слух, что в Эйдете опять видели медведя, и Дина звала Фому на охоту. Но он всегда отговаривался каким-нибудь срочным делом.
Так прошла осень.
Зима пришла рано, уже в октябре начались морозы и снегопады.
Дина опять стала играть на виолончели. Теперь она делила свое время между счетами и виолончелью.
Звуки и ноты. Черные значки на прямых линейках. Безмолвные, пока она не вдохнет в них звук. Иногда звуки сами собой вырывались из нотных тетрадей и виолончели Лорка, даже когда Дина не играла. Ее руки неподвижно покоились на инструменте, и все-таки она слышала мелодию.
Цифры. Темно-фиолетовые витиеватые заголовки. Безмолвные, но достаточно красноречивые. Для посвященных. У них был свой годовой ритм, и они всегда говорили об одном и том же. О незаметных приобретениях. Или о явных потерях.
ГЛАВА 17
Амнон воспылал бесстыдною любовью к своей сестре Фамари и обесчестил ее…
Потом возненавидел ее Амнон величайшею ненавистию, так что ненависть, какою он возненавидел ее, была сильнее любви, какую имел к ней; и сказал ей Амнон: встань, уйди.
Вторая книга Царств, 13.15
Фома опять следил за Диной, как только она показывалась на дворе или в конюшне.
Ее тревожило его присутствие. Она избегала его, как избегают докучливое насекомое. Иногда она задумчиво смотрела в его сторону. Обычно издалека.
Однажды после полудня он вдруг возник рядом, когда она шла к себе.
— Почему ты всегда попадаешься мне на пути? — сердито спросила Дина.
Голубой глаз и карий несколько раз моргнули. Потом спрятались в глубину.
— Я работаю у тебя в усадьбе, как же мне не ходить тут?
— А что тебе делать у меня на крыльце?
— Хотел расчистить снег вокруг крыльца. Или это не нужно?
— Тогда, наверное, тебе лучше взять лопату?
Он повернулся и пошел в сарай за лопатой. Несколько часов он с яростью разгребал снег вокруг Дома Дины.
На другой день Дина позвала к себе Стине.
— А не пожениться ли вам с Фомой? — без обиняков спросила она.
Стине опустилась на ближайший стул, но тут же вскочила.
— Как ты можешь так говорить? — воскликнула она.
— Это был бы хороший выход.
— Из чего выход?
— Из всего.
— Ты не можешь так думать, — робко сказала Стине и с отчаянием посмотрела на Дину.
— Вы могли бы жить в этом доме, как все добрые люди. А я перееду обратно в большой дом, — мягко сказала Дина.
Стине сцепила руки под передником и, не отвечая, глядела в пол.
— Что ты на это скажешь?
— Он не захочет, — спокойно сказала она.
— Почему же он может не захотеть?
— Ты сама знаешь почему.
— Что же это такое?
— Он думает о другой.
— О ком же?
Стине чувствовала себя как на иголках. Голова у нее опускалась все ниже.
— Наверное, ты единственная, кто этого не знает. Тяжело заставить человека переменить свои чувства. Бог не даст на это благословения…
— Ты сама, Стине, благословение Божье! — прервала ее Дина.
Стине медленно шла из Дома Дины. Глаза у нее потемнели и пристально смотрели вдаль. Она забыла на стуле свою шаль. Но возвращаться за ней не стала, хотя и было холодно.
Она долго стояла на крыльце кухни и разглядывала сосульки, свисавшие со стрехи. Олине возилась на кухне спиной к окну.
Дина послала за Фомой и поведала ему о своих планах относительно его будущего.
Фома остолбенел, словно кто-то прибил его к полу. Лицо у него сделалось совершенно беспомощным.
— Ты не можешь этого хотеть! — прошептал он.
— Почему? Это было бы замечательно. Вы бы жили в этом доме как баре!
— Дина! — Он задохнулся. Его взгляд ощупью, вслепую искал ее.
— Все, что делает Стине, отмечено благословением Божьим.
— Нет!
— Почему нет?
— Ты сама знаешь. Я не могу жениться!
— Так и будешь жить здесь холостяком всю жизнь? Он вздрогнул, будто она его ударила. Но промолчал.
— Ты слишком размечтался, Фома! Я предлагаю тебе хороший выход. Так будет лучше для всех нас.
— Тебе не нравится, что я вижу все твои поступки, — откровенно сказал он.
— Наблюдать за моими поступками — не лучшее будущее для тебя.
— Но раньше… я был хорош!
— Не будем говорить о том, что было раньше! — отрубила она.
— Ты недобрая!
— Ты считаешь, что такое предложение мог сделать злой человек?
— Да! — хрипло сказал он, надел шапку и хотел уйти.
— Ты понимаешь, что неженатым тебе нельзя оставаться в Рейнснесе?
— С каких это пор?
— С тех пор, как я заметила, что ты неотступно следишь за мной, — тихо, но выразительно сказала она.
Он ушел прежде, чем она прогнала его.
Весь вечер Дина ходила по комнате, хотя ее ждала работа.
Пришла служанка, чтобы протопить печку в спальне, но Дина прогнала ее.
В доме было темно и тихо.
Фома ужинал у Олине на кухне. Туда зачем-то зашла Стине.
Увидев Фому, она залилась краской и быстро ушла. Фома чувствовал себя как на раскаленной сковородке. Плечи у него поникли, он нехотя жевал кашу.
— Что, каша холодная? — спросила Олине.
— Нет, сохрани Боже, нет, каша хорошая, — смущенно пробормотал он.
— Чего голову повесил? — Я?
— И ты. И Стине тоже. Что случилось?
— Дина хочет поженить нас! — вырвалось у Фомы прежде, чем он успел подумать.
Олине поджала губы, как будто завинтила на ночь печные дверцы.
— Друг на друге или каждого по отдельности? — спросила она, словно это было для нее новостью.
— Друг на друге.
— Между вами что-нибудь было?
— Нет! — сердито ответил он.
— Вот как…
— Нельзя ни с того ни с сего заставлять людей жениться, — прошептал Фома.
Олине молчала и гремела чашками на столе. Наконец сказала:
— Дина стала все больше походить на ленсмана.
— Ты права, — согласился Фома.
— А Стине согласна выйти за тебя?
— Не знаю, я не думал об этом, — смутился он.
— Может, это было бы не так уж плохо, Фома?
— Что ты хочешь этим сказать?
— Может, это неплохой выход?
Фома отодвинул чашку с кофе, схватил шапку и бросился к двери.
— Плевать я хотел на то, что в Рейнснесе считается хорошим выходом! — крикнул он из сеней.
Наутро Фома исчез. Никто не знал, куда он ушел.
На третий день он спустился с горы, одежда на нем была изодрана, и от него несло перегаром.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119