Мюллер больше молчал.
— А он опасный? — вдруг спросила Дина.
— Кто? — не понял доктор.
— Ну этот, ваш религиозный фанатик.
— Ах он… Да, для самого себя. Он часто до потери сознания бьется головой о стену. Никогда не знаешь, когда на него накатит. Я склонен считать его буйным. Он призывает и Бога, и черта и не делает разницы между ними.
— А почему его держат в больнице?
— Он угрожал семье…
— Мне бы хотелось посмотреть вашу больницу, — сказала Дина.
Удивленный таким желанием, доктор обещал исполнить ее просьбу. И они договорились о встрече.
По обе стороны коридора было по четыре камеры. Те же звуки, что и в Трондхейме, но не такие громкие.
Здесь содержались и душевнобольные, и преступники. Не самое подходящее место для дам, так считал доктор. Раздался отчаянный крик, кто-то позвал доктора, — казалось, какому-то несчастному грозила гибель. Доктор извинился. Загремел ключами и исчез за одной из дверей.
Через окошко в двери надзиратель подозвал человека по фамилии Йентофт.
В окне показалась грубая, грязная рубаха и выбритая голова. Больной щурился и мигал от яркого света. Но глаза у него были более живые, чем можно было ожидать у заточенного здесь человека.
Йентофт пытался схватить Дину, но не мог просунуть руку между прутьями.
Надзиратель сказал ему, что фру Дина Грёнэльв хочет поговорить с ним, хотя он и умалишенный. Йентофт благословил Дину и осенил ее крестным знамением.
— Бог милостив! — крикнул он так громко, что надзиратель цыкнул на него.
— Ты знаком с Богом? — быстро спросила Дина и покосилась на надзирателя, который, чтобы не терять времени, наводил порядок на полках, висевших по стенам.
— Да! И со всеми святыми!
— Ты знаком с Ертрюд? — настойчиво спросила Дина.
— Я знаком с Ертрюд! Бог милостив! Она похожа на тебя? Она приходила сюда?
— Ертрюд бывает всюду. Иногда она похожа на меня. Иногда мы с ней разные. Бывает…
— Перед Богом все равны!
— Ты так считаешь?
— Не я, а Библия! Об этом написано в Библии! — крикнул Йентофт.
— Да. Библия — это Книга Ертрюд.
— Эта Книга всех! Аллилуйя! Мы пройдем в Жемчужные ворота, все как один! Все падут от меча, если не обратятся в истинную веру!
Надзиратель подошел к Дине и спросил, не хочет ли она прекратить свидание.
— Эта дама пришла, чтобы поговорить с тобой, Йентофт, — сказал он.
— Херувимы бросятся и разрубят их пополам! От темени до пяток! Всех до единого! Топор уже лежит у подножия дерева… Бог милостив! — кричал сумасшедший.
Надзиратель смотрел на Дину, как будто прося извинения за Йентофта. Словно тот был его собственностью, неодушевленным предметом, помешавшим ей на пути.
— Успокойся, Йентофт! — твердо сказал он и закрыл окно перед лицом разволновавшегося больного.
— Неужели обязательно, чтобы больной человек всегда был заперт только с самим собой? — спросила Дина.
Надзиратель с изумлением уставился на нее.
— Вы дождетесь доктора? — спросил он.
— Нет, передайте ему привет и благодарность!
Мюллеры устроили прием в честь Дины.
Ее представили книготорговцу Юрдалу. Вряд ли его можно было считать светским львом. Но когда-то он был мальчиком на побегушках у Хенрика Вергеланда и имел книжный магазин в Лиллехаммере. Так что он во всех отношениях принадлежал к сливкам общества.
Юрдал издавал ноты старинных грустных песен. Он зазывал рыбаков в заднюю комнату своей лавки и разучивал с ними мелодии. Таким образом песни Юрдала стали широко известны. Дина тоже их знала.
Пока ждали обеда, Дина играла на пианино, а книготорговец пел.
Были приглашены также и епископ с женой.
Стоило заглянуть в большие серые глаза епископши, как все в мире становилось на свои места. У нее были широкие ноздри и крупный нос. Уголки рта были приподняты в улыбке, а широкую бороздку над верхней губой как будто пропахала грусть. Черные волосы, скрытые белым чепцом, разделял прямой пробор. Кроме обручального кольца единственным ее украшением был кружевной воротничок.
Юлия говорила, что все женщины, независимо от их положения, находят у нее утешение.
Епископша по очереди обвела всех глазами. Как будто прикоснулась прохладной рукой к воспаленному лбу. Ничто в этой женщине не подчеркивало ее высокого положения. И тем не менее ее присутствие за столом было исполнено значения.
— Вы такая молодая, Дина Грёнэльв, и уже так давно вдовствуете, — мягко сказала она и налила Дине кофе, словно обычная служанка.
— Да.
— И на вас лежит ответственность за постоялый двор, шхуны и судьбы людей?
— Да, — прошептала Дина. Ее поразил голос епископши. Глаза.
— Должно быть, вам очень трудно?
— Да…
— Вам совсем не на кого опереться?
— Кое-кто есть.
— На брата? Или, может быть, на отца?
— Нет, на жителей Рейнснеса.
— Но ведь это не близкие вам люди?
— Нет… То есть… Матушка Карен…
— Это ваша мать?
— Нет, свекровь.
— Но ведь это не одно и то же?
— Нет.
— Вы полагаетесь на Бога, я это вижу!
Юлия попросила епископшу принять одну женщину, жившую по соседству, — она хочет поговорить с епископом, но не смеет прийти без разрешения.
Старая епископша медленно повернулась к Юлии, мимоходом она будто случайно накрыла своей рукой руку Дины. Легкие, прохладные пальцы.
Дина приняла этот день как подарок.
Крупное, широкое лицо епископа светлело, глаза увлажнялись, когда он смотрел на жену. Легкие нити тянулись от одного к другому, незаметно задевая присутствующих.
Дина не стала курить после обеда сигару, ей не хотелось вести себя вызывающе.
Весь следующий день она была полна смирения. Но поняла, что ей нужно как можно скорее попасть в Вардёхюс. Она чуть не загнала хозяйскую лошадь, пустив ее галопом вверх по склону, вокруг озера, через кусты и пролески.
Лето благоухало, и все чувства саднили, как ожог.
ГЛАВА 15
Встретили меня стражи, обходящие город: «не видали ли вы того, которого любит душа моя?»
Но едва я отошла от них, как нашла того, которого любит душа моя; ухватилась за него и не отпустила его, доколе не привела его в дом матери моей и во внутренние комнаты родительницы моей.
Книга Песни Песней Соломона, 3:3, 4
В тот день, когда Мюллер договорился о Дининой поездке в Вардёхюс, задул жесткий юго-западный ветер. На море поднялось волнение.
Судам, не собиравшимся заходить в Тромсё, пришлось искать там убежища. Их собралось столько, что, перепрыгивая с палубы на палубу, можно было, как по суше, уйти далеко в море. Если бы не дождь!
На борту одной лодьи, идущей в Трондхейм, был пассажир, которому остановка в Тромсё была не с руки. У него были дела в других местах.
Он остановился в гостинице Людвигсена, чтобы избежать переполненных моряками домов для приезжих. На нем была широкополая фетровая шляпа и кожаные штаны. Получив номер, он предупредил, что не желает делить его ни с кем, и пошел в аптеку, чтобы купить средство от нарыва, — по дороге из Вардё у него начал нарывать палец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119