.. Придется рассовать их по чемоданам. В Америку как будто нельзя ввозить больше 20 тысяч долларов наличными… Вдруг ее поймают и упекут в тюрьму? У нее подкосились ноги.
— Самолет вылетает в три часа. Нам надо поторопиться.
— Можно мне в туалет?
Пит насмешливо наблюдал, как она по одному затаскивает в туалет свои чемоданы. Заведение было в типичном французском стиле: дыра в цементном полу, только и всего. Хорошо хоть, что там больше никого не оказалось. Трясущимися руками Джейни разделила пачки и спрятала деньги на дне всех четырех чемоданов, снова пересчитав для верности. Все на месте: 100 тысяч новенькими тысячедолларовыми купюрами.
В аэропорт они поехали на такси. В тесноте на заднем сиденье дешевой колымаги Пит проговорил тихим голосом, сдерживая бешенство:
— Ты могла погибнуть. Никто не знал, куда ты девалась. Мать уже собиралась связаться с французской полицией.
— Я в порядке, — отозвалась Джейни утомленно. — Разве я плохо выгляжу?
— Ты выглядишь как… — Что?!
— Полегче с ней! Она еще ребенок, — сказала добросердечная Энн.
— Никакой она уже не ребенок!
— Тебе-то что? — фыркнула Джейни. — К твоей драгоценной жизни это не имеет никакого отношения.
— Зато мать это убьет. Убьет! Она что-то для тебя значит? Ты когда-нибудь думаешь о других или всегда только о себе?
— Тогда ничего ей не говори.
— Боюсь, теперь уже нельзя будет промолчать.
Джейни заплатила таксисту, после чего они почти не разговаривали.
Родители встречали их в аэропорту «Логан». Увидев наряд Джейни и чемоданы, мать негодующе поджала губы. На следующий день она посадила ее в старый красный «олдсмобил» и повезла к врачу.
У нее нашли мононуклеоз. Мать сказала, что это счастье, мог бы обнаружиться сифилис. На обратном пути она вдруг затормозила на обочине.
— Я должна знать, Джейни, — сказала она.
Глядя на мать, Джейни чувствовала, как возвращаются ее детские страхи. Ей казалось, что мать никогда ее не любила; все их разговоры всегда заключались в неодобрительных высказываниях матери на ее счет и в ее попытках защититься. Мать опустила щиток и, глядя в зеркальце, стала красить губы.
— Ты с ним спала? — спросила она.
— С кем?
— Ты такая глупая!
— С кем, мама? Назови имя.
— С этим Рашидом! — Она повернулась к Джейни. — Ведь он преступник!
— Откуда ты знаешь?
— Какая же ты глупая! Как вышло, что у меня такая глупая дочь? Что я делала не так? — Она завела машину и поехала дальше. Но разговор еще не был окончен. — Ты хоть раз вспомнила обо мне и об отце? Все в клубе…
— Отлично! — крикнула Джейни. — Я уеду. Исчезну, провалюсь сквозь землю. Ты меня больше не увидишь. Можешь сделать вид, что меня нет на свете.
— А теперь ты вообще рехнулась.
— Я покончу с собой!
— Не будь идиоткой! — прикрикнула на нее мать, резко сворачивая к дому. — Я всегда знала, что так и будет. Я тебя предупреждала. Мужчины обманывают дурнушек…
— Я была с ним как раз потому, что красивая! — проорала Джейни, выскакивая из машины и громко хлопая дверцей. — Вот чего ты не можешь вынести, мама! Ты не можешь смириться с тем, что перестала быть красивее всех!
Следующие два месяца она пролежала на узкой кроватке в своей старой комнате. Джейни чувствовала себя Алисой в Стране чудес, где все чудесным образом уменьшилось, а она выросла; иногда ей казалось, что она вот-вот взорвется, уничтожив заодно весь дом. Мать записала Джейни в местный колледж, и она, онемевшая от стыда, не посмела протестовать.
Но постепенно к ней вернулись силы. Помогли, наверное, 100 тысяч долларов, спрятанные за кукольным домиком у нее в шкафу. Лежа в ту осень в своей детской комнате, она уговаривала себя, что может отказаться от своего прошлого и начать жить заново. В конце концов, она так молода, всего-то девятнадцать лет, в этом возрасте шрамы заживают, не оставляя следов. Но дурное семя попало в плодородную почву и проросло; возможно даже, оно всегда сидело в Джейни, дожидаясь благоприятных обстоятельств, чтобы дать о себе знать. Семя это жило своей собственной жизнью, увлекая за собой ее.
Через четыре месяца она снова увиделась с Йеном. Она вернулась в Нью-Йорк, жила в арендованной квартире. Как-то вечером там раздался телефонный звонок. Она схватила трубку и услышала незнакомый мужской голос:
— Джейни! Я не верю в свою удачу! Уже несколько дней пытаюсь тебя отыскать…
— Вы кто? — спросила она ледяным тоном.
— Не узнаешь? Догадайся.
— Не могу.
— Йен. Йен Кармайкл. Я в Нью-Йорке.
Они договорились встретиться в баре на углу, рядышком с ее квартирой. Джейни не переставала вспоминать капитана, но когда тот вошел, удивилась, чем он ее привлекал. Ее сердце превратилось в лед. Здесь, вдали от моря, Йен показался ей совершенно заурядным. В безжалостном свете, на который так щедр Нью-Йорк, он мало чем отличался от туриста со Среднего Запада: акриловый свитер, купленные только что на Третьей авеню уродливые кожаные сапоги, которыми он определенно гордился. Они трижды заказывали на двоих текилу; Джейни очень старалась почувствовать к нему то же самое, что чувствовала летом, но тщетно. Тогда его зубы казались ей ослепительно белыми, а теперь — желтыми и щербатыми. Глаза — восхитительные синие глаза, в которые она раньше так вожделенно заглядывала, — оказались посажены слишком близко, чудесные светлые волосы были подстрижены неудачно, привлекая лишнее внимание к крупному носу. Йен объяснил, что приехал в Нью-Йорк на две недели, заказать кое-какое оснащение для «Мамауды», и все повторял, как ему не верится, что они все-таки увиделись. Когда он взял ее за руку, она чуть было не сбежала — так подсказывал инстинкт.
Настал неизбежный момент: Джейни пригласила его к себе. Йен стоя целовал ее у камина, и ей хотелось кричать от неприятного ощущения, когда он лез языком ей в рот. Она так долго ждала этого мгновения… Что с ней произошло? Когда они приступили к любви, Джейни хотела почувствовать страсть, как летом, но ничего не произошло. Когда он занялся с ней оральным сексом, это только раздражало, и она уже хотела, чтобы он быстрее ею овладел, чтобы всему этому пришел конец. Когда он вошел в нее, она даже не удосужилась закрыть глаза, так была безучастна к происходящему. На его вопрос, можно ли кончить, она пробормотала:
— Да, пожалуйста.
Полежав на ней, Йен вздохнул, помотал головой, встал и начал одеваться.
— Ты куда? — спросила Джейни.
— Ухожу, вот и все.
— Я не понимаю…
— Все ты понимаешь. Но я…
— Послушай, Джейни, — проговорил он, надевая через голову свитер, — не признавайся мне больше в любви, потому что это не правда.
— Откуда ты знаешь? Йен сел на край кровати.
— Ты никогда не была в меня влюблена, Джейни. Неужели ты этого не понимаешь? — Она хотела возразить, но он жестом заставил ее молчать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139
— Самолет вылетает в три часа. Нам надо поторопиться.
— Можно мне в туалет?
Пит насмешливо наблюдал, как она по одному затаскивает в туалет свои чемоданы. Заведение было в типичном французском стиле: дыра в цементном полу, только и всего. Хорошо хоть, что там больше никого не оказалось. Трясущимися руками Джейни разделила пачки и спрятала деньги на дне всех четырех чемоданов, снова пересчитав для верности. Все на месте: 100 тысяч новенькими тысячедолларовыми купюрами.
В аэропорт они поехали на такси. В тесноте на заднем сиденье дешевой колымаги Пит проговорил тихим голосом, сдерживая бешенство:
— Ты могла погибнуть. Никто не знал, куда ты девалась. Мать уже собиралась связаться с французской полицией.
— Я в порядке, — отозвалась Джейни утомленно. — Разве я плохо выгляжу?
— Ты выглядишь как… — Что?!
— Полегче с ней! Она еще ребенок, — сказала добросердечная Энн.
— Никакой она уже не ребенок!
— Тебе-то что? — фыркнула Джейни. — К твоей драгоценной жизни это не имеет никакого отношения.
— Зато мать это убьет. Убьет! Она что-то для тебя значит? Ты когда-нибудь думаешь о других или всегда только о себе?
— Тогда ничего ей не говори.
— Боюсь, теперь уже нельзя будет промолчать.
Джейни заплатила таксисту, после чего они почти не разговаривали.
Родители встречали их в аэропорту «Логан». Увидев наряд Джейни и чемоданы, мать негодующе поджала губы. На следующий день она посадила ее в старый красный «олдсмобил» и повезла к врачу.
У нее нашли мононуклеоз. Мать сказала, что это счастье, мог бы обнаружиться сифилис. На обратном пути она вдруг затормозила на обочине.
— Я должна знать, Джейни, — сказала она.
Глядя на мать, Джейни чувствовала, как возвращаются ее детские страхи. Ей казалось, что мать никогда ее не любила; все их разговоры всегда заключались в неодобрительных высказываниях матери на ее счет и в ее попытках защититься. Мать опустила щиток и, глядя в зеркальце, стала красить губы.
— Ты с ним спала? — спросила она.
— С кем?
— Ты такая глупая!
— С кем, мама? Назови имя.
— С этим Рашидом! — Она повернулась к Джейни. — Ведь он преступник!
— Откуда ты знаешь?
— Какая же ты глупая! Как вышло, что у меня такая глупая дочь? Что я делала не так? — Она завела машину и поехала дальше. Но разговор еще не был окончен. — Ты хоть раз вспомнила обо мне и об отце? Все в клубе…
— Отлично! — крикнула Джейни. — Я уеду. Исчезну, провалюсь сквозь землю. Ты меня больше не увидишь. Можешь сделать вид, что меня нет на свете.
— А теперь ты вообще рехнулась.
— Я покончу с собой!
— Не будь идиоткой! — прикрикнула на нее мать, резко сворачивая к дому. — Я всегда знала, что так и будет. Я тебя предупреждала. Мужчины обманывают дурнушек…
— Я была с ним как раз потому, что красивая! — проорала Джейни, выскакивая из машины и громко хлопая дверцей. — Вот чего ты не можешь вынести, мама! Ты не можешь смириться с тем, что перестала быть красивее всех!
Следующие два месяца она пролежала на узкой кроватке в своей старой комнате. Джейни чувствовала себя Алисой в Стране чудес, где все чудесным образом уменьшилось, а она выросла; иногда ей казалось, что она вот-вот взорвется, уничтожив заодно весь дом. Мать записала Джейни в местный колледж, и она, онемевшая от стыда, не посмела протестовать.
Но постепенно к ней вернулись силы. Помогли, наверное, 100 тысяч долларов, спрятанные за кукольным домиком у нее в шкафу. Лежа в ту осень в своей детской комнате, она уговаривала себя, что может отказаться от своего прошлого и начать жить заново. В конце концов, она так молода, всего-то девятнадцать лет, в этом возрасте шрамы заживают, не оставляя следов. Но дурное семя попало в плодородную почву и проросло; возможно даже, оно всегда сидело в Джейни, дожидаясь благоприятных обстоятельств, чтобы дать о себе знать. Семя это жило своей собственной жизнью, увлекая за собой ее.
Через четыре месяца она снова увиделась с Йеном. Она вернулась в Нью-Йорк, жила в арендованной квартире. Как-то вечером там раздался телефонный звонок. Она схватила трубку и услышала незнакомый мужской голос:
— Джейни! Я не верю в свою удачу! Уже несколько дней пытаюсь тебя отыскать…
— Вы кто? — спросила она ледяным тоном.
— Не узнаешь? Догадайся.
— Не могу.
— Йен. Йен Кармайкл. Я в Нью-Йорке.
Они договорились встретиться в баре на углу, рядышком с ее квартирой. Джейни не переставала вспоминать капитана, но когда тот вошел, удивилась, чем он ее привлекал. Ее сердце превратилось в лед. Здесь, вдали от моря, Йен показался ей совершенно заурядным. В безжалостном свете, на который так щедр Нью-Йорк, он мало чем отличался от туриста со Среднего Запада: акриловый свитер, купленные только что на Третьей авеню уродливые кожаные сапоги, которыми он определенно гордился. Они трижды заказывали на двоих текилу; Джейни очень старалась почувствовать к нему то же самое, что чувствовала летом, но тщетно. Тогда его зубы казались ей ослепительно белыми, а теперь — желтыми и щербатыми. Глаза — восхитительные синие глаза, в которые она раньше так вожделенно заглядывала, — оказались посажены слишком близко, чудесные светлые волосы были подстрижены неудачно, привлекая лишнее внимание к крупному носу. Йен объяснил, что приехал в Нью-Йорк на две недели, заказать кое-какое оснащение для «Мамауды», и все повторял, как ему не верится, что они все-таки увиделись. Когда он взял ее за руку, она чуть было не сбежала — так подсказывал инстинкт.
Настал неизбежный момент: Джейни пригласила его к себе. Йен стоя целовал ее у камина, и ей хотелось кричать от неприятного ощущения, когда он лез языком ей в рот. Она так долго ждала этого мгновения… Что с ней произошло? Когда они приступили к любви, Джейни хотела почувствовать страсть, как летом, но ничего не произошло. Когда он занялся с ней оральным сексом, это только раздражало, и она уже хотела, чтобы он быстрее ею овладел, чтобы всему этому пришел конец. Когда он вошел в нее, она даже не удосужилась закрыть глаза, так была безучастна к происходящему. На его вопрос, можно ли кончить, она пробормотала:
— Да, пожалуйста.
Полежав на ней, Йен вздохнул, помотал головой, встал и начал одеваться.
— Ты куда? — спросила Джейни.
— Ухожу, вот и все.
— Я не понимаю…
— Все ты понимаешь. Но я…
— Послушай, Джейни, — проговорил он, надевая через голову свитер, — не признавайся мне больше в любви, потому что это не правда.
— Откуда ты знаешь? Йен сел на край кровати.
— Ты никогда не была в меня влюблена, Джейни. Неужели ты этого не понимаешь? — Она хотела возразить, но он жестом заставил ее молчать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139