— Вам нечего бояться аббата, миледи. Мастеру Николасу ничего не угрожает. Бог обычно защищает простодушных и дураков.
Уж кем мастер Николас точно не был, так это простодушным дураком. Джулиана почти не сомневалась, что все, что он делал, имело свои причины, включая и последнюю сцену в часовне.
Но, собственно, какое ей до этого дело! Все, что ей требуется, это по прибытии в замок Фортэм держаться как можно дальше и от аббата, и от шута.
— И если вас беспокоит ваше общение с отцом Паулусом в будущем, то позвольте дать вам один маленький совет. Слушайте его со смиренным видом, никогда не спорьте, а в остальном — следуйте своему сердцу. У вас доброе сердце, миледи, это ясно с первого взгляда. Я уверен, что и шут это понял, неважно, в какие игры он при этом играет. Просто держитесь подальше от аббата, и все будет хорошо. Насколько я знаю отца Паулуса, он все свое внимание направит на графа и его новую жену. Он очень амбициозен и никогда не станет тратить время на тех, кто не обладает властью.
— Слава богу, что я не обладаю никакой властью, — прошептала Джулиана. — Спокойной ночи, брат Бэрт. И спасибо вам.
— Скорее уж доброе утро, миледи, — сказал он ласково.
Джулиана посмотрела в стрельчатые окна за спиной монаха и увидела светлеющее небо. Откуда-то издалека до нее долетели звуки церковного хора. Монастырь просыпался, новый день вступал в свои права. Ее новая жизнь продолжалась.
— И в самом деле, доброе утро, — сказала она, намереваясь сделать все от нее зависящее, чтобы утро и в самом деле стало добрым. Что ж, главное — не падать духом!
Когда несколько часов спустя Джулиана вышла во двор, здесь уже вовсю кипела жизнь. Мрачный аббат сидел верхом на осле, а рядом с ним, лучезарно улыбаясь, стоял брат Бэрт. Сэр Ричард нервно расхаживал взад и вперед, а Николаса нигде не было видно. Джулиана не увидела никакой лошади, на которой она могла бы ехать, и, смирившись со своей судьбой, в унынии направилась к паланкину.
— А вот и вы наконец, миледи, — сказал сэр Ричард сварливо. — Мы почти уже оставили надежду увидеть вас. Отец Паулус, могу я представить вам леди Джулиану Монкриф, дочь графини Фортэм? Это отец Паулус, настоятель аббатства Святой Евгелины.
В холодном свете утра аббат едва ли выглядел более приветливым. Он уставился на Джулиану, и его бесцветные глаза полыхнули безумным жаром.
— Я рад, что мне представилась возможность вернуть эту заблудшую овцу в ее стадо, — нараспев, торжественно произнес он.
Даже сэр Ричард растерялся от такого заявления.
— Но леди Джулиана вовсе не заблудшая овца, милорд аббат, — пробормотал он.
— Мы все заблудшие в глубине наших сердец, сэр Ричард, — отвечал священник. — Но я покажу леди Джулиане путь к искуплению и прощению.
«Боже милостивый! — подумала Джулиана. — Этого еще только мне и не хватало». Она поймала обеспокоенный взгляд брата Бэрта и вовремя вспомнила его совет. Поэтому она наклонила голову и с благочестивым видом потупила взгляд.
— С нетерпением жду ваших наставлений, отец Паулус, — тихо сказала она.
Она украдкой бросила на него взгляд, когда садилась в паланкин, но аббат уже не помнил о ней. Он был всецело занят сэром Ричардом.
Паланкин был пуст, и она попыталась себя убедить, что чувство, которое она при этом испытала, было именно облегчение, а вовсе не разочарование. Она до сих пор никак не могла выбросить из головы воспоминание о золотистой коже, о мускулистой груди и сильных крепких руках. Нет, нет… Она, конечно, будет только рада избавиться от своего надоедливого спутника.
Однако мгновением позже занавески раздвинулись и в паланкин ввалился шут. Они тронулись в путь еще до того, как Николас успел занять свое место, и он едва не потерял равновесие. В темноте зашторенного паланкина Джулиана едва смогла узнать его.
Сэр Ричард или кто-то еще сдержал свое слово. Мастер Николас был полностью обезврежен. Его дерзкий рот был заткнут кляпом, руки и ноги связаны кожаными ремнями. Ему завязали даже глаза! Его наглые, насмешливые глаза были завязаны полоской ткани.
Джулиана некоторое время молча смотрела на него. Он оделся, или его кто-то одел, но в вырезе туники было видно, как движется кожа в такт его спокойному плавному дыханию. Джулиана сказала себе, что должна быть благодарна тому, кто связал шута. В таком состоянии он не сможет ни докучать ей, ни раздражать своими разговорами в эти последние часы ее невеселого путешествия.
И, конечно же, он заслужил наказание за свое богохульство в часовне. Правда, она не вполне понимала, почему, раздевшись донага, он совершил кощунство, но раз аббат был в этом уверен, она не могла с ним спорить. Поэтому Джулиана откинулась на подушки и прислушивалась к негромкому гулу голосов за закрытыми занавесками, фырканью лошадей, стуку подков, приказав себе наслаждаться спокойным путешествием.
Она выдержала почти час, прежде чем опустилась на колени и потянулась к повязке на его глазах. Николас сидел, не двигаясь, и даже не вздрогнул, когда ее руки коснулись его прохладной кожи. Джулиана развязала узел, затянутый на голове, и отбросила повязку прочь.
Шут моргнул, поглядел на нее поверх кляпа, а затем вопросительно приподнял брови, вновь напомнив ей любопытного сокола.
— Я оставлю вас как есть, — сказала она сердито. — Ваше поведение в часовне было просто недопустимым. Не представляю, как вы вообще могли так поступить! Счастье еще, что аббат не приказал подвергнуть вас порке. Хотя я не сомневаюсь, что вы ее заслужили.
Разумеется, он не мог ничего ей ответить, и она испытала страшное искушение продолжить внушение морали своему беспомощному слушателю, но помешало ее почти болезненное чувство справедливости.
— Если я вас развяжу, вы обещаете, что будете прилично себя вести? — требовательным тоном спросила она.
Он просто смотрел на нее, никак не выражая своего согласия, и Джулиана отодвинулась назад, сложив руки на коленях и пытаясь быть непреклонной.
Она даже закрыла глаза, чтобы успокоиться, и принялась что-то напевать про себя. Затем откинула занавески и стала смотреть на окружающий пейзаж, но ее взгляд упал на хвост трусящего прямо перед ней осла, на котором восседал аббат, и она поспешно задернула шторы.
В паланкине было слишком темно и тряско, чтобы заниматься каким-нибудь рукоделием, и, конечно, она не могла бесконечно притворяться, что не видит терпеливо наблюдающего за ней человека.
Она снова встала на колени, громко вздыхая.
— Просто не понимаю, как вы можете быть таким надоедливым, даже когда не способны ни говорить, ни двигаться, — проворчала она. — Наклонитесь сюда, я освобожу вам рот.
Он послушно наклонился, при этом его шелковистые светлые волосы упали ему на лицо. Узел развязывался с трудом, и все это время лицо Николаса находилось в опасной близости от ее груди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78