В ожидании появления своего багажа Аннабел от нечего делать разглядывала чужой, и глаза ее остановились на все растущей горе вещей рядом с ней. Она насчитала двенадцать темно-синих кожаных чемоданов с окованными уголками и тисненными золотом инициалами „С.Х.", три чемодана от Луи Вуиттона, шляпную коробку из черной кожи, зеленый гобеленовый саквояж, восемнадцать дешевых разноцветных чемоданов, зеленое пластиковое мусорное ведро, огромную картонную коробку, перевязанную веревками, складную детскую коляску и два коричневых сундука – это в коммерческом-то рейсе! На каждой вещи розовым лаком для ногтей была аккуратно выведена фамилия владелицы: Хашоджи.
Аннабел была даже рада, что это редкостное зрелище хоть ненадолго отвлекло ее от мучившей ее страстной тоски по Адаму. У нее начинало сосать под ложечкой и все сжималось внутри от одной только мысли о том, что она скоро увидит – а может быть (она не смела даже думать об этом), и не увидит – его.
Тут ей впервые пришло в голову, что, возможно, Адам и не встретит ее: рейс сильно запоздал. Она на минуту задержала дыхание и скрестила пальцы. Конечно же, Адам встретит ее! Хотя, разумеется, им обоим приходилось соблюдать осторожность: заметь их кто-нибудь вместе, это немедленно просочилось бы на полосы газет, отведенные под светские сплетни.
Аннабел больше не волновало, какие чувства будет испытывать Скотт, узнав обо всем, но Адам объяснил ей, что, если станет известно, что он соблазнил жену одного из своих клиентов, его профессиональная репутация пострадает. Он объяснил также, что если это случится, то он немедленно порвет с Аннабел. Хуже, чем соблазнить жену клиента, могло быть только одно: жениться на ней.
Горько разочарованная Аннабел возразила было, что Скотт не является клиентом Адама, но тот ответил, что именно так это будет выглядеть со стороны. А если Скотт поднимет волну, то ему, Адаму, придется распроститься со своей профессией, в основе которой лежит доверие клиента к своему адвокату.
Аннабел утешила мысль о том, что она так и не открыла своей тайны Скотту накануне вечером, когда тот появился в ее туалетной комнате со стаканом мартини в руках.
Она удивилась, когда Скотт налил себе еще стакан мартини и неожиданно расстроился по поводу ее отъезда.
– У меня была тяжелая неделя, – сказал он, – и я собирался в выходные рассказать тебе о моих делах. Мне нужно немножко твоей поддержки и сочувствия.
– Ты, кажется, жалуешься? – поинтересовалась Аннабел. – За все эти дни ты не нашел времени для меня. Ведь главное для тебя – твоя блестящая карьера.
– А тебя это совсем не волнует, – высказался Скотт. – Я чувствую, что тебе сейчас на меня наплевать. Конечно, ты должна навещать Элинор, но в тех – теперь весьма редких – случаях, когда бываешь дома, ты слишком занята своими друзьями, а для меня времени у тебя не хватает.
– Я же не виновата в болезни Ба! – раздраженно возразила Аннабел.
– Но ты ведь едешь не ради того, чтобы навестить Элинор, – заметил Скотт. – Почему Миранда не может выбрать время, чтобы присмотреть за распродажей мебели из замка? Почему ты должна мчаться туда с другого континента? Я почти решился позвонить Миранде…
Аннабел поторопилась объяснить, что Миранда сейчас занята проведением какого-то семинара, запланированного еще задолго до болезни Элинор.
Видя, что этот довод совсем не убедил Скотта, она взглянула на него из-под ресниц, очаровательно надула губки и игриво произнесла:
– Твоя детка вернется очень скоро. Скотт уставился на нее.
– Брось эти глупые детские замашки – они на меня больше не действуют. А заодно и перестань проливать слезы по поводу и без повода. Вместо того чтобы чувствовать себя сильным, способным защищать и защищаться человеком, я кажусь сам себе Бог знает кем. И вообще мне это надоело. – Он одним глотком осушил свой стакан. – Я устал нянчиться с тобой, как с младенцем. Ты, похоже, больше не желаешь ни разговаривать серьезно, ни заботиться о приличной еде, ни отвечать за что бы то ни было. Если я говорю что-нибудь, что тебе не нравится, ты начинаешь рыдать тан, как будто я – самый большой мерзавец и скотина на свете. Тебе двадцать восемь лет, Аннабел, и теперь я нуждаюсь в том, чтобы меня любили и обо мне заботились – хотя бы для разнообразия.
– Незачем обвинять меня, если у тебя проблемы на работе, – расплакалась Аннабел.
…Воспоминания об этом вечере были прерваны прибытием ее чемоданов.
Адам знал: Аннабел надеется, что он встретит ее в аэропорту. Однако он не поехал в Ниццу. Вместо этого, включив воду и отопление в обезлюдевшем теперь замке, он отправился совершать пробежку трусцой вокруг Сарасана. Этот новый вид спорта – джоггинг – появился совсем недавно и быстро вошел в моду.
Занятый подсчетом сделанных шагов и проверкой пульса и дыхания, Адам не замечал, что в свете сентябрьского неба Сарасан выглядит совсем по-иному и что далекие горы теперь кажутся розовато-лиловыми – точно того же оттенка, что и поля цветущей лаванды. Он не видел, что над живыми изгородями из кустов черной смородины, усыпанных блестящими спелыми ягодами, низко склоняются ветви диких фиг, отяжелевшие от плодов. Он не чувствовал ни тонкого аромата сосен, ни отдававшего кокосом дуновения ветерка, ни сильного, соленого, таинственного запаха моря. Точно так же он мог бы бежать по треку стадиона или по дорожке спортивного зала.
Ощущая приятное возбуждение после пробежки, Адам принял душ в ванной Элинор: ему уже очень давно хотелось этого. Ему нравилось чувствовать себя по-настоящему, по-настоящему, по-настоящему богатым.
Растираясь махровым полотенцем, он насвистывал какую-то мелодию. Потом он опрыснул себя тонизирующим одеколоном, вылив добрую половину флакона. Окно ванной было распахнуто, и он мог видеть, что небо помрачнело, налилось темным пурпуром, затянулось тяжелыми графитово-серыми тучами. Он верно рассчитал время для своей пробежки.
На какой-то миг воцарилась угрожающая тишина, в которой слышалось только легкое шуршание листьев плюща, обвивавшего террасу; потом ослепительный блеск расколол небо пополам, и мощно грохнул гром.
Когда струи дождя захлестали по стенам замка, Адам закрыл окно. Завязывая пояс халата, он чувствовал себя уютно и покойно. Ему захотелось шампанского.
Без цветов, шума и движения, некогда наполнявших его, замок казался безжизненным. В холле первого этажа шаги Адама по мраморному полу отдавались гулким эхом: старинные ковры были уже сняты и отправлены на аукцион Сотби. В конце недели за коврами должна была последовать и мебель. Представитель фирмы, прибывший для ее оценки, как раз находился наверху.
Бар для напитков, сделанный из бежевого мрамора, оказался пуст, так же как и отключенный холодильник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91
Аннабел была даже рада, что это редкостное зрелище хоть ненадолго отвлекло ее от мучившей ее страстной тоски по Адаму. У нее начинало сосать под ложечкой и все сжималось внутри от одной только мысли о том, что она скоро увидит – а может быть (она не смела даже думать об этом), и не увидит – его.
Тут ей впервые пришло в голову, что, возможно, Адам и не встретит ее: рейс сильно запоздал. Она на минуту задержала дыхание и скрестила пальцы. Конечно же, Адам встретит ее! Хотя, разумеется, им обоим приходилось соблюдать осторожность: заметь их кто-нибудь вместе, это немедленно просочилось бы на полосы газет, отведенные под светские сплетни.
Аннабел больше не волновало, какие чувства будет испытывать Скотт, узнав обо всем, но Адам объяснил ей, что, если станет известно, что он соблазнил жену одного из своих клиентов, его профессиональная репутация пострадает. Он объяснил также, что если это случится, то он немедленно порвет с Аннабел. Хуже, чем соблазнить жену клиента, могло быть только одно: жениться на ней.
Горько разочарованная Аннабел возразила было, что Скотт не является клиентом Адама, но тот ответил, что именно так это будет выглядеть со стороны. А если Скотт поднимет волну, то ему, Адаму, придется распроститься со своей профессией, в основе которой лежит доверие клиента к своему адвокату.
Аннабел утешила мысль о том, что она так и не открыла своей тайны Скотту накануне вечером, когда тот появился в ее туалетной комнате со стаканом мартини в руках.
Она удивилась, когда Скотт налил себе еще стакан мартини и неожиданно расстроился по поводу ее отъезда.
– У меня была тяжелая неделя, – сказал он, – и я собирался в выходные рассказать тебе о моих делах. Мне нужно немножко твоей поддержки и сочувствия.
– Ты, кажется, жалуешься? – поинтересовалась Аннабел. – За все эти дни ты не нашел времени для меня. Ведь главное для тебя – твоя блестящая карьера.
– А тебя это совсем не волнует, – высказался Скотт. – Я чувствую, что тебе сейчас на меня наплевать. Конечно, ты должна навещать Элинор, но в тех – теперь весьма редких – случаях, когда бываешь дома, ты слишком занята своими друзьями, а для меня времени у тебя не хватает.
– Я же не виновата в болезни Ба! – раздраженно возразила Аннабел.
– Но ты ведь едешь не ради того, чтобы навестить Элинор, – заметил Скотт. – Почему Миранда не может выбрать время, чтобы присмотреть за распродажей мебели из замка? Почему ты должна мчаться туда с другого континента? Я почти решился позвонить Миранде…
Аннабел поторопилась объяснить, что Миранда сейчас занята проведением какого-то семинара, запланированного еще задолго до болезни Элинор.
Видя, что этот довод совсем не убедил Скотта, она взглянула на него из-под ресниц, очаровательно надула губки и игриво произнесла:
– Твоя детка вернется очень скоро. Скотт уставился на нее.
– Брось эти глупые детские замашки – они на меня больше не действуют. А заодно и перестань проливать слезы по поводу и без повода. Вместо того чтобы чувствовать себя сильным, способным защищать и защищаться человеком, я кажусь сам себе Бог знает кем. И вообще мне это надоело. – Он одним глотком осушил свой стакан. – Я устал нянчиться с тобой, как с младенцем. Ты, похоже, больше не желаешь ни разговаривать серьезно, ни заботиться о приличной еде, ни отвечать за что бы то ни было. Если я говорю что-нибудь, что тебе не нравится, ты начинаешь рыдать тан, как будто я – самый большой мерзавец и скотина на свете. Тебе двадцать восемь лет, Аннабел, и теперь я нуждаюсь в том, чтобы меня любили и обо мне заботились – хотя бы для разнообразия.
– Незачем обвинять меня, если у тебя проблемы на работе, – расплакалась Аннабел.
…Воспоминания об этом вечере были прерваны прибытием ее чемоданов.
Адам знал: Аннабел надеется, что он встретит ее в аэропорту. Однако он не поехал в Ниццу. Вместо этого, включив воду и отопление в обезлюдевшем теперь замке, он отправился совершать пробежку трусцой вокруг Сарасана. Этот новый вид спорта – джоггинг – появился совсем недавно и быстро вошел в моду.
Занятый подсчетом сделанных шагов и проверкой пульса и дыхания, Адам не замечал, что в свете сентябрьского неба Сарасан выглядит совсем по-иному и что далекие горы теперь кажутся розовато-лиловыми – точно того же оттенка, что и поля цветущей лаванды. Он не видел, что над живыми изгородями из кустов черной смородины, усыпанных блестящими спелыми ягодами, низко склоняются ветви диких фиг, отяжелевшие от плодов. Он не чувствовал ни тонкого аромата сосен, ни отдававшего кокосом дуновения ветерка, ни сильного, соленого, таинственного запаха моря. Точно так же он мог бы бежать по треку стадиона или по дорожке спортивного зала.
Ощущая приятное возбуждение после пробежки, Адам принял душ в ванной Элинор: ему уже очень давно хотелось этого. Ему нравилось чувствовать себя по-настоящему, по-настоящему, по-настоящему богатым.
Растираясь махровым полотенцем, он насвистывал какую-то мелодию. Потом он опрыснул себя тонизирующим одеколоном, вылив добрую половину флакона. Окно ванной было распахнуто, и он мог видеть, что небо помрачнело, налилось темным пурпуром, затянулось тяжелыми графитово-серыми тучами. Он верно рассчитал время для своей пробежки.
На какой-то миг воцарилась угрожающая тишина, в которой слышалось только легкое шуршание листьев плюща, обвивавшего террасу; потом ослепительный блеск расколол небо пополам, и мощно грохнул гром.
Когда струи дождя захлестали по стенам замка, Адам закрыл окно. Завязывая пояс халата, он чувствовал себя уютно и покойно. Ему захотелось шампанского.
Без цветов, шума и движения, некогда наполнявших его, замок казался безжизненным. В холле первого этажа шаги Адама по мраморному полу отдавались гулким эхом: старинные ковры были уже сняты и отправлены на аукцион Сотби. В конце недели за коврами должна была последовать и мебель. Представитель фирмы, прибывший для ее оценки, как раз находился наверху.
Бар для напитков, сделанный из бежевого мрамора, оказался пуст, так же как и отключенный холодильник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91