Белое, воздушное платьице, с пышной юбкой, собранной такими гармошечками, кажется, на Земле такая штука называется не то плиссе, не то гофре или ещё как-то иначе.
Сабина была в восторге и прыгала до потолка, что в наших условиях не так уж трудно.
Потом был праздничный обед, мы пили вишнёвый сок и говорили, что это вино, а ведь эти дети не представляли себе, что такое вино. Да и я сам уже почти забыл вкус алкоголя и табака: на складах «Ласточки» их не было, а те несколько штук сигарет, что были у меня в кармане, кончились в первые же дни.
Сейчас я со смехом вспоминаю свои «муки», а тогда мне было не до смеха.
ДЕНЬ ВОСЕМЬСОТ ДЕВЯНОСТО ПЕРВЫЙ
Профессор был прав, высоко оценивая способности Мартина! Я думал, что он так же, как и я, занимается началами анализа бесконечно малых, как вдруг оказалось, что он ушёл гораздо дальше меня и свободно оперирует такими понятиями, как «правило Лопиталя, теорема Ролля,» и т.д.! И когда он успел? Я только приступил к высшей математике!
Ему же принадлежит честь раскрытия тайны нашего горючего. Он наконец-то разобрался в расчётах профессора. Оказывается, наши маршевые двигатели работают на молекулярном гелии! Только за счёт разрыва молекулы высвобождается огромное количество энергии, он мне называл цифры — около 200000 килокалорий на грамм вещества, а по скорости истечения газов наше горючее не уступает ядерному! Теперь понятно, как профессору удалось поднять такую махину — без малого 200 тонн.
Мартен определил скорость (тут я не совсем его понял) по смещению звёзд. Какие-то параллаксы, замерял… Слаб я в этих вещах… Скорость наша 0,8 с. Март говорит, что это очень много. Может быть и так, может быть и не так — я должен ему верить.
ДЕНЬ ДЕВЯТЬСОТ ДВЕНАДЦАТЫЙ
Я придумал дело для Марии! Вернее, «придумал» — не то слово. Придумать можно дело такое, которое никому не нужно, только для того, чтобы человек был занят. Нет. Я нашёл! Тоже не то. Впрочем, какая разница, как сказать.
Я предложил ей разузнать, какие у нас есть семена, и что нужно растениям для нормального роста. Конечно, имеются в виду земные условия. Но я уверен, что рано или поздно мы куда-нибудь прилетим, и тогда у нас будет готовый агроном.
Мысли мои идут дальше. Я уж: слишком стар (относительно, конечно), чтобы изучать что-либо заново, да и возни будет много со всякими устройствами. Мартин — прирождённый инженер. Честно говоря, когда я думаю о конце полёта, то только на него и надеюсь.
А из Марии выйдет прекрасный агроном и биолог — недаром большую часть своей жизни на Земле она прожила в лесу, ей близок мир природы.
Сабину же придётся приучать к медицине. Врач будет нам необходим. Уже сейчас я или Мартин стараемся незаметно подсунуть ей какой-либо рассказ про врача или больного, спрашиваем её, не помнит ли она, что такое аспирин, мол, нам надо составить препарат.
Джек? О нем думать рано, он ещё мал, склонности его пока не проявились. С ним решать будем позже.
Перечитал свою запись и удивился: впервые в моем дневнике появились надежды и планы на будущее.
ДЕНЬ ДЕВЯТЬСОТ ВОСЕМЬДЕСЯТ ПЕРВЫЙ
Мартин давно обогнал меня в работе. У парня просто талант. Он уже свободно владеет категориями высшей математики и решает любые задачи по астрономии, а я все ещё «плаваю» в двойных и тройных интегралах. Частенько приходится просить его разъяснить мне тот или иной раздел. Если бы он мог учиться в любом университете на Земле, из него вышел бы большой учёный.
А вообще, в последнее время я немного охладел к математике, меня больше занимают социальные науки. Все своё библиотечное время я трачу на эти труды и ещё прихватываю по вечерам. Как жаль, что на Земле я не был знаком с коммунистами. Они теперь мне гораздо понятнее и ближе. Хотя, с другой стороны, на Земле, у меня просто не нашлось бы времени, чтобы изучить все эти книги, а, значит, они не были бы мне ближе и по… Фу ты, совсем запутался.
ДЕНЬ ТЫСЯЧА ТРИДЦАТЬ ВТОРОЙ
Этот день я запомню на всю жизнь — день рождения Марии.
Когда был готов праздничный обед, она вдруг вышла к нам не в обычном своём комбинезоне, а в прекрасном белом платье. И тут я заметил впервые, что это уже не ребёнок! Нет, передо мной была вполне сложившаяся девушка. До сих пор я думал, что она совсем девчонка. Теперь я понял, как я ошибался.
Впечатление было неотразимое. Даже Март, который всегда относился к ней как к товарищу, — как если бы она была мальчишкой, вдруг стал скованным и необычно почтительным. Сабина безудержно радовалась успеху старшей подруги. Теперь мне понятно, зачем они вдвоём уединялись.
Чёрные, как смоль, волосы Марии, аккуратно уложены вокруг головы, блестящие от волнения глаза, чуть приоткрытый рот, белоснежные зубы — все говорило о том, что она очень довольна впечатлением, произведённым на нас.
Я даже поймал себя на том, что несколько раз обратился к ней как к незнакомой девушке, встреченной впервые…
ДЕНЬ ТЫСЯЧА СОРОКОВЫЙ
Никак не идёт Мария у меня из головы.
Я стал интересоваться, чем она занимается в свои библиотечные часы, то есть я и раньше знал, что она делает, но сейчас стал уделять ей особое внимание.
Оказалось, что она, кроме собственных занятий по растениеводству, занимается вместе с Сабиной домашними делами — шитьём и —приготовлением пищи, а также изучением биологии. Это их увлечение и обрадовало меня, и удивило.
Я спросил её, зачем она уделяет биологии столько времени. Сабина была не в счёт — она просто следует примеру старшей подруги.
— Когда мы прилетим, — ответила Мария, — я буду заниматься растениями, вы ведь сами поручили мне это, папа Роб.
ДЕНЬ ТЫСЯЧА СОРОК ЧЕТВЁРТЫЙ
Я сидел в библиотеке и читал «Капитал». Настолько увлёкся, что не слышал, как вошла Мария.
— Папа Роб, — сказала она. — Можно, я отвлеку вас на минутку?
— Да, пожалуйста.
— Папа Роб, я обидела вас чем-нибудь?
— Что за странный вопрос, — ответил я, — откуда ты это взяла?
— А почему вы не так со мной говорите, как раньше? Как-то сухо и казённо. Я в чем-нибудь провинилась?
Я резко повернулся к ней. Её широко раскрытые глаза смотрели прямо в мои. Я смотрел и смотрел в её глаза. В них были слезы и скорбь, и… Я не знаю, что ещё в них было, но я забыл про все на свете и никак не мог оторвать свой взгляд от этих широко раскрытых карих глаз. Я хотел ей сказать, что она совсем не та, что была раньше, что «гадкий утёнок» из старой Андерсеновой сказки превратился в ослепительно красивого лебедя… Но ничего этого я не сказал, а, напротив, нахмурил брови:
— Не придумывай глупостей! Я тебя люблю, как и раньше… — я не смог удержаться и добавил — даже ещё больше!
Я не понял, как это случилось, но ока вдруг оказалась в моих объятиях, губы наши слились…
Я счастлив, как никогда в жизни!
ДЕНЬ ТЫСЯЧА ДЕВЯНОСТО ПЯТЫЙ
Отпраздновали Новый год.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
Сабина была в восторге и прыгала до потолка, что в наших условиях не так уж трудно.
Потом был праздничный обед, мы пили вишнёвый сок и говорили, что это вино, а ведь эти дети не представляли себе, что такое вино. Да и я сам уже почти забыл вкус алкоголя и табака: на складах «Ласточки» их не было, а те несколько штук сигарет, что были у меня в кармане, кончились в первые же дни.
Сейчас я со смехом вспоминаю свои «муки», а тогда мне было не до смеха.
ДЕНЬ ВОСЕМЬСОТ ДЕВЯНОСТО ПЕРВЫЙ
Профессор был прав, высоко оценивая способности Мартина! Я думал, что он так же, как и я, занимается началами анализа бесконечно малых, как вдруг оказалось, что он ушёл гораздо дальше меня и свободно оперирует такими понятиями, как «правило Лопиталя, теорема Ролля,» и т.д.! И когда он успел? Я только приступил к высшей математике!
Ему же принадлежит честь раскрытия тайны нашего горючего. Он наконец-то разобрался в расчётах профессора. Оказывается, наши маршевые двигатели работают на молекулярном гелии! Только за счёт разрыва молекулы высвобождается огромное количество энергии, он мне называл цифры — около 200000 килокалорий на грамм вещества, а по скорости истечения газов наше горючее не уступает ядерному! Теперь понятно, как профессору удалось поднять такую махину — без малого 200 тонн.
Мартен определил скорость (тут я не совсем его понял) по смещению звёзд. Какие-то параллаксы, замерял… Слаб я в этих вещах… Скорость наша 0,8 с. Март говорит, что это очень много. Может быть и так, может быть и не так — я должен ему верить.
ДЕНЬ ДЕВЯТЬСОТ ДВЕНАДЦАТЫЙ
Я придумал дело для Марии! Вернее, «придумал» — не то слово. Придумать можно дело такое, которое никому не нужно, только для того, чтобы человек был занят. Нет. Я нашёл! Тоже не то. Впрочем, какая разница, как сказать.
Я предложил ей разузнать, какие у нас есть семена, и что нужно растениям для нормального роста. Конечно, имеются в виду земные условия. Но я уверен, что рано или поздно мы куда-нибудь прилетим, и тогда у нас будет готовый агроном.
Мысли мои идут дальше. Я уж: слишком стар (относительно, конечно), чтобы изучать что-либо заново, да и возни будет много со всякими устройствами. Мартин — прирождённый инженер. Честно говоря, когда я думаю о конце полёта, то только на него и надеюсь.
А из Марии выйдет прекрасный агроном и биолог — недаром большую часть своей жизни на Земле она прожила в лесу, ей близок мир природы.
Сабину же придётся приучать к медицине. Врач будет нам необходим. Уже сейчас я или Мартин стараемся незаметно подсунуть ей какой-либо рассказ про врача или больного, спрашиваем её, не помнит ли она, что такое аспирин, мол, нам надо составить препарат.
Джек? О нем думать рано, он ещё мал, склонности его пока не проявились. С ним решать будем позже.
Перечитал свою запись и удивился: впервые в моем дневнике появились надежды и планы на будущее.
ДЕНЬ ДЕВЯТЬСОТ ВОСЕМЬДЕСЯТ ПЕРВЫЙ
Мартин давно обогнал меня в работе. У парня просто талант. Он уже свободно владеет категориями высшей математики и решает любые задачи по астрономии, а я все ещё «плаваю» в двойных и тройных интегралах. Частенько приходится просить его разъяснить мне тот или иной раздел. Если бы он мог учиться в любом университете на Земле, из него вышел бы большой учёный.
А вообще, в последнее время я немного охладел к математике, меня больше занимают социальные науки. Все своё библиотечное время я трачу на эти труды и ещё прихватываю по вечерам. Как жаль, что на Земле я не был знаком с коммунистами. Они теперь мне гораздо понятнее и ближе. Хотя, с другой стороны, на Земле, у меня просто не нашлось бы времени, чтобы изучить все эти книги, а, значит, они не были бы мне ближе и по… Фу ты, совсем запутался.
ДЕНЬ ТЫСЯЧА ТРИДЦАТЬ ВТОРОЙ
Этот день я запомню на всю жизнь — день рождения Марии.
Когда был готов праздничный обед, она вдруг вышла к нам не в обычном своём комбинезоне, а в прекрасном белом платье. И тут я заметил впервые, что это уже не ребёнок! Нет, передо мной была вполне сложившаяся девушка. До сих пор я думал, что она совсем девчонка. Теперь я понял, как я ошибался.
Впечатление было неотразимое. Даже Март, который всегда относился к ней как к товарищу, — как если бы она была мальчишкой, вдруг стал скованным и необычно почтительным. Сабина безудержно радовалась успеху старшей подруги. Теперь мне понятно, зачем они вдвоём уединялись.
Чёрные, как смоль, волосы Марии, аккуратно уложены вокруг головы, блестящие от волнения глаза, чуть приоткрытый рот, белоснежные зубы — все говорило о том, что она очень довольна впечатлением, произведённым на нас.
Я даже поймал себя на том, что несколько раз обратился к ней как к незнакомой девушке, встреченной впервые…
ДЕНЬ ТЫСЯЧА СОРОКОВЫЙ
Никак не идёт Мария у меня из головы.
Я стал интересоваться, чем она занимается в свои библиотечные часы, то есть я и раньше знал, что она делает, но сейчас стал уделять ей особое внимание.
Оказалось, что она, кроме собственных занятий по растениеводству, занимается вместе с Сабиной домашними делами — шитьём и —приготовлением пищи, а также изучением биологии. Это их увлечение и обрадовало меня, и удивило.
Я спросил её, зачем она уделяет биологии столько времени. Сабина была не в счёт — она просто следует примеру старшей подруги.
— Когда мы прилетим, — ответила Мария, — я буду заниматься растениями, вы ведь сами поручили мне это, папа Роб.
ДЕНЬ ТЫСЯЧА СОРОК ЧЕТВЁРТЫЙ
Я сидел в библиотеке и читал «Капитал». Настолько увлёкся, что не слышал, как вошла Мария.
— Папа Роб, — сказала она. — Можно, я отвлеку вас на минутку?
— Да, пожалуйста.
— Папа Роб, я обидела вас чем-нибудь?
— Что за странный вопрос, — ответил я, — откуда ты это взяла?
— А почему вы не так со мной говорите, как раньше? Как-то сухо и казённо. Я в чем-нибудь провинилась?
Я резко повернулся к ней. Её широко раскрытые глаза смотрели прямо в мои. Я смотрел и смотрел в её глаза. В них были слезы и скорбь, и… Я не знаю, что ещё в них было, но я забыл про все на свете и никак не мог оторвать свой взгляд от этих широко раскрытых карих глаз. Я хотел ей сказать, что она совсем не та, что была раньше, что «гадкий утёнок» из старой Андерсеновой сказки превратился в ослепительно красивого лебедя… Но ничего этого я не сказал, а, напротив, нахмурил брови:
— Не придумывай глупостей! Я тебя люблю, как и раньше… — я не смог удержаться и добавил — даже ещё больше!
Я не понял, как это случилось, но ока вдруг оказалась в моих объятиях, губы наши слились…
Я счастлив, как никогда в жизни!
ДЕНЬ ТЫСЯЧА ДЕВЯНОСТО ПЯТЫЙ
Отпраздновали Новый год.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81