Спрятал их в куче старого хвороста и, выскользнув из чащи, уже обнаженный легко побежал вперед. Его тонкое, поджарое тело, облитое лунным светом, подобно ночному призраку, своевольному лесному духу, бесшумно мелькало меж черных стволов.
Мальчик никогда не понимал, да и не мог понять сути живущего в нем чужого создания. Хотя смутно, на уровне подсознательных ощущений все же догадывался о его присутствии. Но он считал, что это просто не очень понятная часть его собственного "я". Он просто ощущал себя не совсем таким, как остальные. И это понимание он принимал как данность, существовавшую в нем всегда, от самого рождения. Ведь он не помнил и не мог помнить про тот роковой поцелуй, которым наградил его перед смертью седой вожак волчьей стаи. Но мальчик всегда его любил, это таинственное и всемогущее создание, помогавшее ему. Он не был виноват в том, что создание жило внутри него, и не старался догадаться – почему оно живет именно в нем.
Он называл его – ЭТО.
И тем более он не мог осознать, что ЭТО – Зло.
И также ему не дано было понять, что чужое, неземное создание, внедрившееся в него почти тринадцать лет назад, уже давно ведет свою незримую кропотливую работу, перестраивая его организм по заранее заданной чужим, давно умершим Разумом программе. Он не догадывался, что даже его метаболизм радикально и неотвратимо изменился и продолжал изменяться, придавая его человеческому естеству невероятные, сверхнормальные качества, которыми не обладал ни один живущий на земле человек.
Он незаметно, неощутимо для себя становился морфом – существом, умеющим изменяться, морфироваться и практически мгновенно принимать любой продиктованный обстоятельствами и внешними условиями облик. Тот облик, который навязывало ему инопланетное сознание, воплотившееся в крохотном кристаллике, который угнездился глубоко в мозгу мальчика. Он ничего этого не знал. И поэтому воспринимал продолжающуюся внутри него перестройку как совершенно естественное, закономерное явление.
Когда в прошлом году во время очередной ночной пробежки по лесу он случайно оступился на поваленном сосновом стволе и упал в лесное озерцо, то, уйдя под воду, не вынырнул в панике, как сделал бы на его месте любой другой ребенок, а спокойно дал своему телу опуститься на дно.
Страха не было. Он лежал, наполовину погрузившись в мягкий холодный ил, и широко раскрытыми глазами смотрел наверх, на тонкую пленку воды в трех метрах над ним. По ней еще расходились серебряно-черные дрожащие круги – след его падения. Он смотрел и свободно, ровно дышал. Но не легкими, как там, на поверхности, на земле. Воздух входил в его легкие и выходил, проникая сквозь странные узкие щели, в тысячные доли секунды после его ухода под воду образовавшиеся у него в основании шеи, по обеим сторонам. Руки и ноги тоже уменьшились в размерах, съежились – он увидел у себя между пальцами возникшие прямо на глазах тонкие прозрачные перепонки. Кожа покрылась мягкой, но плотной мелкой чешуей. Вдоль позвоночника – от затылка до самого крестца и чуть дальше – у него мгновенно вырос длинный, гибкий гребень. Он слегка напряг мышцы спины, пошевелил этим гребнем и, легко оторвавшись от дна, поплыл в темной тишине. Он стал водяным существом, полурыбой-полуамфибией, похожим одновременно на гигантского тритона и на ископаемую кистеперую рыбу.
Когда потом, вволю наплававшись под водой, он вылез на берег, то гребень, чешуя, перепонки между пальцев и щели на шее исчезли в одно мгновение, и он стал таким же, как прежде. Он догадался, что ЭТО может сделать для него все, что угодно. И новое ощущение – ощущение своей способности мгновенно чудесным образом перевоплотиться в другое существо – привело его в неописуемый восторг.
Поэтому сейчас два создания – мальчик и ЭТО, живущее в мальчике, – самозабвенно и беззаботно играли друг с другом и с этим лесом в бесконечную, только им понятную и уже привычную игру.
Их общий разум давно знал каждую кочку, каждую вымоину, каждую поляну на многие километры лесного массива вокруг академпоселка, и сейчас мальчик уверенно свернул к краю большой поляны, где в мерцающей под луной черной траве осторожно шебуршилась мелкая ночная живность. Внезапный восторг переполнил все существо мальчика, и он, ничком повалившись в густую траву под старой корявой березой, начал кататься, купаясь в обильной холодной росе и в дурманящих запахах лесных растений. Он чувствовал, обонял каждое из них в отдельности и угадывал не то что по запаху – по легкому намеку на запах, на большом расстоянии, – этот дар тоже приходил к нему теми странными ночами. В те моменты, когда он, катаясь, поворачивался лицом к небу, перед ним сквозь черный узор ветвей косо мелькала полная луна. Казалось, она ему ободряюще и ласково улыбалась.
Он раскинулся в прохладной траве, замер и уловил еле слышный удаляющийся топоток. И в ту же секунду инстинктивно выкинул руку в его направлении. Ощутил ладонью горячее дрожащее тельце, и тут же пальцы сомкнулись, ухватили маленькое теплое существо. Когда он поднес добычу к лицу, полевка отчаянно запищала, тараща крохотные глазки. И это трепещущее от ужаса тельце мгновенно вызвало древнюю волчью реакцию.
К нему снова пришло – на краткий, но сладостный миг – ЭТО.
Привычно заострившиеся в доли секунды зубы прокусили тонкую меховую шкурку, и он в несколько жадных сосущих глотков выпил теплую солоноватую жизнь, не испытав ничего, кроме пьянящего чувственного наслаждения. Полевка дернулась и вытянулась у него в кулаке: жизнь навсегда ушла из нее, и маленькие глазки-бусинки удивленно остекленели.
Он, уже не торопясь, с наслаждением похрустывая по-птичьи хрупкими косточками, съел ее – всю, почти без остатка, не доев только тоненький хвостик и кончики лапок с коготками. Он почему-то никогда не доедал до конца полевок и других мелких животных, которых ловил во время своих ночных вылазок. Почему – он не знал. Просто ЭТО велело делать ему именно так, а не иначе.
Он вытер тыльной стороной ладони окровавленный рот, по-звериному гибко поднялся на ноги и снова побежал по ночному лесу. Он неутомимо бегал до самого рассвета. После купания в росе тело его было переполнено бодрящей прохладой и хотело еще и еще лететь наперегонки с самим собой по лесной чаще. Но, увы, пора было возвращаться, пока в детском доме никто не обнаружил его отсутствия. Такое нарушение режима могло повлечь за собой весьма неприятное наказание. И поэтому он, повинуясь безошибочному инстинкту, развернулся и побежал обратно. Быстро нашел старую ель и достал из-под хвороста одежду. Оделся и бесшумно побежал к усадьбе.
Тем же путем, что и уходил, он неслышно проскользнул в окно, закрыл за собой фрамуги и, через пару минут оказавшись под простыней в постели, вытянулся и замер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117
Мальчик никогда не понимал, да и не мог понять сути живущего в нем чужого создания. Хотя смутно, на уровне подсознательных ощущений все же догадывался о его присутствии. Но он считал, что это просто не очень понятная часть его собственного "я". Он просто ощущал себя не совсем таким, как остальные. И это понимание он принимал как данность, существовавшую в нем всегда, от самого рождения. Ведь он не помнил и не мог помнить про тот роковой поцелуй, которым наградил его перед смертью седой вожак волчьей стаи. Но мальчик всегда его любил, это таинственное и всемогущее создание, помогавшее ему. Он не был виноват в том, что создание жило внутри него, и не старался догадаться – почему оно живет именно в нем.
Он называл его – ЭТО.
И тем более он не мог осознать, что ЭТО – Зло.
И также ему не дано было понять, что чужое, неземное создание, внедрившееся в него почти тринадцать лет назад, уже давно ведет свою незримую кропотливую работу, перестраивая его организм по заранее заданной чужим, давно умершим Разумом программе. Он не догадывался, что даже его метаболизм радикально и неотвратимо изменился и продолжал изменяться, придавая его человеческому естеству невероятные, сверхнормальные качества, которыми не обладал ни один живущий на земле человек.
Он незаметно, неощутимо для себя становился морфом – существом, умеющим изменяться, морфироваться и практически мгновенно принимать любой продиктованный обстоятельствами и внешними условиями облик. Тот облик, который навязывало ему инопланетное сознание, воплотившееся в крохотном кристаллике, который угнездился глубоко в мозгу мальчика. Он ничего этого не знал. И поэтому воспринимал продолжающуюся внутри него перестройку как совершенно естественное, закономерное явление.
Когда в прошлом году во время очередной ночной пробежки по лесу он случайно оступился на поваленном сосновом стволе и упал в лесное озерцо, то, уйдя под воду, не вынырнул в панике, как сделал бы на его месте любой другой ребенок, а спокойно дал своему телу опуститься на дно.
Страха не было. Он лежал, наполовину погрузившись в мягкий холодный ил, и широко раскрытыми глазами смотрел наверх, на тонкую пленку воды в трех метрах над ним. По ней еще расходились серебряно-черные дрожащие круги – след его падения. Он смотрел и свободно, ровно дышал. Но не легкими, как там, на поверхности, на земле. Воздух входил в его легкие и выходил, проникая сквозь странные узкие щели, в тысячные доли секунды после его ухода под воду образовавшиеся у него в основании шеи, по обеим сторонам. Руки и ноги тоже уменьшились в размерах, съежились – он увидел у себя между пальцами возникшие прямо на глазах тонкие прозрачные перепонки. Кожа покрылась мягкой, но плотной мелкой чешуей. Вдоль позвоночника – от затылка до самого крестца и чуть дальше – у него мгновенно вырос длинный, гибкий гребень. Он слегка напряг мышцы спины, пошевелил этим гребнем и, легко оторвавшись от дна, поплыл в темной тишине. Он стал водяным существом, полурыбой-полуамфибией, похожим одновременно на гигантского тритона и на ископаемую кистеперую рыбу.
Когда потом, вволю наплававшись под водой, он вылез на берег, то гребень, чешуя, перепонки между пальцев и щели на шее исчезли в одно мгновение, и он стал таким же, как прежде. Он догадался, что ЭТО может сделать для него все, что угодно. И новое ощущение – ощущение своей способности мгновенно чудесным образом перевоплотиться в другое существо – привело его в неописуемый восторг.
Поэтому сейчас два создания – мальчик и ЭТО, живущее в мальчике, – самозабвенно и беззаботно играли друг с другом и с этим лесом в бесконечную, только им понятную и уже привычную игру.
Их общий разум давно знал каждую кочку, каждую вымоину, каждую поляну на многие километры лесного массива вокруг академпоселка, и сейчас мальчик уверенно свернул к краю большой поляны, где в мерцающей под луной черной траве осторожно шебуршилась мелкая ночная живность. Внезапный восторг переполнил все существо мальчика, и он, ничком повалившись в густую траву под старой корявой березой, начал кататься, купаясь в обильной холодной росе и в дурманящих запахах лесных растений. Он чувствовал, обонял каждое из них в отдельности и угадывал не то что по запаху – по легкому намеку на запах, на большом расстоянии, – этот дар тоже приходил к нему теми странными ночами. В те моменты, когда он, катаясь, поворачивался лицом к небу, перед ним сквозь черный узор ветвей косо мелькала полная луна. Казалось, она ему ободряюще и ласково улыбалась.
Он раскинулся в прохладной траве, замер и уловил еле слышный удаляющийся топоток. И в ту же секунду инстинктивно выкинул руку в его направлении. Ощутил ладонью горячее дрожащее тельце, и тут же пальцы сомкнулись, ухватили маленькое теплое существо. Когда он поднес добычу к лицу, полевка отчаянно запищала, тараща крохотные глазки. И это трепещущее от ужаса тельце мгновенно вызвало древнюю волчью реакцию.
К нему снова пришло – на краткий, но сладостный миг – ЭТО.
Привычно заострившиеся в доли секунды зубы прокусили тонкую меховую шкурку, и он в несколько жадных сосущих глотков выпил теплую солоноватую жизнь, не испытав ничего, кроме пьянящего чувственного наслаждения. Полевка дернулась и вытянулась у него в кулаке: жизнь навсегда ушла из нее, и маленькие глазки-бусинки удивленно остекленели.
Он, уже не торопясь, с наслаждением похрустывая по-птичьи хрупкими косточками, съел ее – всю, почти без остатка, не доев только тоненький хвостик и кончики лапок с коготками. Он почему-то никогда не доедал до конца полевок и других мелких животных, которых ловил во время своих ночных вылазок. Почему – он не знал. Просто ЭТО велело делать ему именно так, а не иначе.
Он вытер тыльной стороной ладони окровавленный рот, по-звериному гибко поднялся на ноги и снова побежал по ночному лесу. Он неутомимо бегал до самого рассвета. После купания в росе тело его было переполнено бодрящей прохладой и хотело еще и еще лететь наперегонки с самим собой по лесной чаще. Но, увы, пора было возвращаться, пока в детском доме никто не обнаружил его отсутствия. Такое нарушение режима могло повлечь за собой весьма неприятное наказание. И поэтому он, повинуясь безошибочному инстинкту, развернулся и побежал обратно. Быстро нашел старую ель и достал из-под хвороста одежду. Оделся и бесшумно побежал к усадьбе.
Тем же путем, что и уходил, он неслышно проскользнул в окно, закрыл за собой фрамуги и, через пару минут оказавшись под простыней в постели, вытянулся и замер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117