— Тут я с тобой не спорю. Но уж тебе-то, я полагал, известно об этом.
— Если я не знал этого раньше, то знаю теперь. Благодаря тебе.
Неожиданно он разозлился.
— Нет, не знаешь. Ничего ты не знаешь. Я помог тебе разбогатеть. Не забывай об этом.
— Остынь, Сэм, — осадил его я. — утверждал, деньги — еще не все.
Он помолчал.
Ты же только что — Дай мне сигарету.
— Зачем? Ты же не куришь, — я усмехнулся. — Кроме того, этот твой трюк я уже видел. Может, с тысячу раз.
Он понимал, о чем я говорю.
— Я хочу покурить.
— Бери, — я открыл ящичек между сидениями.
Когда он прикуривал, его пальцы дрожали. Мы начали спуск по серпантину мимо Мемориального парка Уилла Роджерса к шоссе, идущему вдоль побережья.
Солнце поднялось уже высоко, когда я выехал на шоссе. Сэм собрался бросить окурок в окно, но я остановил его, указав на пепельницу.
— Идиотская у вас погода, знаешь ли, — пробурчал он. — Дождь не идет по сто дней, и все вспыхивает, как порох. А если уж с неба льет, так как из ведра, смывая все и вся.
— Все хорошо только в раю, — улыбнулся я. — Как далеко желаешь ты отъехать от Лос-Анджелеса?
— Давай остановимся. Хочу размять ноги.
Я свернул на ближайшую автостоянку. Мы вылезли из машины, подошли к обрыву, взглянули на пляж.
Белый песок, синяя вода, волны мерной чередой накатывающие на берег. Любители серфинга уже толпились около маленького костерка, некоторые в облегающих гидрокостюмах. Были среди них и девушки, но парни смотрели не на них, а на воду, оценивая высоту и направление волн.
— Бред какой-то, — покачал головой Сэм. — Купаться в разгаре зимы.
Я усмехнулся, закуривая. Сложил ладони, чтобы уберечь огонек от ветра. Он похлопал меня по плечу. Я повернулся и тут же ветер задул язычок пламени.
— Ты знаешь, сколько мне лет?
— Конечно. Шестьдесят два.
— Шестьдесят семь, — он смотрел на меня в упор.
— Хорошо, шестьдесят семь.
— Я с давних пор лгал насчет своего возраста. Даже тогда мне казалось, что я слишком стар. И я скинул пять лет.
— А в чем, собственно, разница? — я пожал плечами.
— Я устал.
— Если ты сам не скажешь об этом, никто и не заметит.
— Мое сердце заметило.
Тут уж я повернулся к нему.
— Я не могу поддерживать прежний ритм.
— Пореже трахайся.
Он заулыбался.
— С этим я давно завязал. Даже с минетом. А то кровь приливает к голове.
— Если ты намекаешь, что собрался помирать, то для меня это не новость. Я всегда знал, что ты — не бессмертный.
На лице его отразилось изумление. А в голосе зазвучала обида.
— Но я-то полагал себя таковым.
Я повернулся спиной к ветру, закурил. Парни, с досками в руках, уже вошли в воду.
— Я продаю свою долю, Стив. И тебе говорю об этом первому.
— Почему мне?
— Все так же, как три года тому назад. Я огляделся, а рядом только ты. Только роли переменились. Я не могу Причинить тебе вреда, а ты — можешь.
— Не понимаю.
— Я хочу, чтобы ты вернулся.
— Нет, — без малейшего промедления ответил я. — Я никогда не вернусь.
Он положил руку мне на плечо.
— Ты должен меня выслушать, а уж потом будешь решать.
Я не ответил.
— За мою долю в компании я могу получить тридцать два миллиона от «Паломар Плейт».
— Так получай.
— Получу, но при одном условии. Они хотят преемственности. И готовы заплатить, если ты займешь мое место.
Я ответил долгим взглядом.
— Твое предложение меня не заинтересовало.
— Ты должен вернуться, — настаивал он. — Если б ты знал, чего мне стоили последние годы, когда ты сидел в своем доме, пересчитывал денежки да трахался в свое удовольствие. Все шло у меня наперекосяк. Ничего не получалось. Но потом мне повезло. Я попал в точку. И все заговорили, что к Сэму Бенджамину вернулась прежняя хватка. Но и я и ты знали, что это не так. Ту сделку подготовил ты, и я провернул ее лишь потому, что мне дали кредит. Хватка была не моя, но твоя. А теперь я знаю, что не способен на большее, даже если встану на голову и буду писать вверх.
Он достал из кармана пачку жевательной резинки, развернул одну пластинку, положил в рот, вторую протянул мне.
— Диетическая. Без сахара.
Я покачал головой.
Он жевал, словно раздумывая, с какой стороны подобраться ко мне.
— Все у меня не так. Когда-то я думал, что смогу опереться на детей. Теперь мне ясно, что я тешил себя ложными надеждами. Мы хотели взвалить на них слишком тяжелую ношу. Ожидали, что они ответят на наши вопросы, а им дай бог разобраться со своими. Ты знаешь, где сейчас Младший? — ответил он сам, не дожидаясь, пока я разлеплю губы. — В Хейт-Эшбюри.
Вчера, перед тем как прилететь сюда, мы, его мать и я, ездили к нему. «Дениз, — сказал я ей, — ты оставайся в отеле. Тем более, что идет дождь. Я его найду». Я взял напрокат лимузин и шофер повез меня в город. Потом я остановил машину и прошелся по улицам. Я никогда не видел такого обилия молодежи. И вскоре мне начало казаться, что все они — мои дети. Голова у меня пошла кругом. А потому я обратился к здоровенному негру-полицейскому и через двадцать минут поднялся на четвертый этаж в холодную, как могила, квартиру. Младший был там, в компании еще дюжины парней и девиц.
Отрастил бороду, как Иисус, дырки в башмаках заложил бумагой. Он сидел на полу, привалившись спиной к стене. Не сказал ни слова, когда я вошел, только смотрел на меня.
«Тебе не холодно?» — спросил я.
«Нет», — ответил он.
«А мне представляется, что ты совсем синий. Твоя мать в отеле. Я хочу, чтобы ты поехал к ней».
«Нет», — ответил он.
«Почему нет?» — спросил я.
Но ответа не получил.
«Я могу позвать копов и они вытащат тебя отсюда. Тебе еще девятнадцать лет, и ты должен делать то, что я тебе скажу».
«Возможно, — отвечает он. — Но ты не сможешь контролировать меня каждую минуту. И я уйду».
«А что ты здесь нашел? Зачем мерзнуть в этом холодильнике, когда дома тебя ждет теплая комната?»
Он смотрит на меня с минуту, а потом зовет: «Дженни!»
Из соседней комнаты выходит девчушка. Ты понимаешь, длинные волосы, бледное лицо, огромные глаза. Лет пятнадцати, не старше, и уже с налезающим на нос животом.
«Да, Самюэль?»
«Как ты сегодня?» — спрашивает он ее.
«Отлично, — она радостно улыбается. — Ребенок пинается, словно заправский футболист».
«Это старо, как мир, — говорю ему я. — Я-то полагал, что ты умнее. Ребенок не твой, ты появился здесь позже».
Он опять долго смотрит на меня, печально качает головой.
«До тебя все еще не доходит».
«Что ты хочешь этим сказать?»
«Какая разница, чей ребенок? Это ребенок, не так ли?
И как у любого ребенка, появившегося на свет в этом мире, родители для него — те, кто его любит. Это наш ребенок. Всех нас. Потому что мы уже любим его».
Я посмотрел на своего сына и понял, что попал в иной мир, абсолютно мне незнакомый. Я достал из кармана два банкнота по сто долларов и положил перед ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82