Вот каков был, вероятно, ход мыслей хозяина. Но ведь это же нелогично. В противном случае можно было бы сделать вывод, что если упадешь в реку, обязательно утонешь. Если поешь гречневой лапши, получишь понос. Если получаешь зарплату, обязательно ходишь на службу. Если читаешь книги, обязательно поумнеешь. Такое положение устроило бы далеко не всех. Меня лично не устраивает тезис: если кота ударить, он обязательно мяукнет. Какой смысл родиться котом, если тебя превращают в храмовый колокол? Разгромив мысленно хозяина, я, как было заказано, мяукнул.
— А теперь скажи, — обратился хозяин к жене, — вот это самое «мяу» — это что, междометие или наречие?
Вопрос был совершенно неожиданным и поставил хозяйку в тупик. Я, грешным делом, даже подумал, что у хозяина еще не прошло банное умопомрачение. Вообще, в округе за хозяином прочно укрепилась репутация странного человека. Некоторые даже утверждают, что он душевнобольной. Но хозяин был необычайно самоуверен. Он упорно повторял, что душевнобольной не он, а все остальные. Когда соседи называли хозяина собакой, он — вероятно, из чувства справедливости — в свою очередь называл их свиньями. Хозяин всегда старался быть справедливым. Беда с ним, да и только. Конечно, будучи таким странным человеком, он не находил в своем вопросе ничего странного, но на посторонний взгляд могло бы показаться, что он находится на грани помешательства. Вот почему жена только остолбенело глядела на него и не проронила ни слова. А мне тем более нечем было ответить. Внезапно хозяин заорал:
— Эй!
— Да, да? — испуганно отозвалась жена.
— Вот это твое «да-да» — междометие или наречие? Как ты полагаешь?
— Что за глупый вопрос? Не все ли равно?
— Нет, не все равно. Это величайший вопрос, занимающий сейчас умы наших филологов.
— Что такое? Это мяукание кошки-то? Глупости. Разве кошки мяукают по-японски?
— В том-то и дело. В этом вся трудность. Это называется сравнительным языкознанием.
— Ну что ж, — хозяйка была умна и не интересовалась такими глупостями. — Ну, и разобрались?
— В таком важном вопросе быстро не разберешься, — ответил хозяин, пережевывая печеную рыбу. Затем он принялся за тушеную свинину с картофелем. — Это что, свинина?
— Да, свинина.
— Хм… — произнес хозяин с величайшим презрением, проглотил кусок и протянул жене чашечку. — Выпью-ка еще одну.
— Что-то вы сегодня много пьете. Глядите, как покраснели.
— Ну и буду пить. Да, ты знаешь, какое слово самое длинное в мире?
— Знаю. Саки-но-кампаку-дадзё-дайдзин.
— Это имя. А я спрашиваю о самом длинном слове.
— Длинное, когда пишется по-европейски?
— Да.
— Не знаю. Хватит вам пить. Принимайтесь за еду.
— А вот буду пить. Хочешь, скажу самое длинное слово?
— Скажите. И кушайте, пожалуйста.
— Вот оно: архаиомелесидонофруникерата [128].
— Белиберда какая-то.
— Не белиберда, а греческий язык.
— И что же это значит по-японски?
— Значения не знаю. Знаю только, как пишется. Если писать размашисто, можно растянуть на три с половиной вершка.
Странно, то, что люди обычно говорят только спьяна, он говорит в трезвом состоянии. Впрочем, сегодня он много выпил. Уже четыре рюмки вместо обычных двух. У него и после двух рюмок сильно краснеет физиономия, а сегодня она пламенела, как раскаленная кочерга, и ему, видимо, было нехорошо. Но он, очевидно, не собирался на этом остановиться и снова взялся за рюмку:
— Еще одну!
— Хватит с вас, — сердито сказала хозяйка. — Вам будет дурно.
— Пусть будет дурно. Надо привыкать. Омати Кэйгэцу сказал: «Пей!»
— Подумаешь — Кэйгэцу! — по мнению жены, знаменитый Кэйгэцу не стоил ни гроша.
— Кэйгэцу — это первый критик нашего времени. Он говорит «пей!» — значит, нужно пить.
— Ерунда все это. Пусть он не лезет не в свое дело, этот Кэйгэцу или Байгэцу, как его там… Что за чушь, пить, чтобы потом мучиться?
— Не только пить. Он говорил еще: «Общайтесь, гуляйте, путешествуйте».
— Ужас! А еще первый критик называется. Семейному человеку предлагает гулять…
— Гулять — это хорошо. Я и без Кэйгэцу гулял бы, если бы были деньги.
— Хорошо, что их нет. Вот был бы ужас, если бы вы начали теперь гулять.
— Ну, если ты говоришь, что ужас — не буду. Но зато заботься о муже как следует и угощай получше.
— Лучше того, что я подаю, у нас нет.
— Так уж и нет? Ладно, обязательно стану гулять, как только заведутся деньги. Ну, на сегодня хватит, — сказал хозяин и попросил рису. Кажется, он съел три чашки риса. Мне же достались три кусочка свинины и голова печеной рыбы.
Глава VIII
Кажется, я уже упоминал о бамбуковой изгороди, окружающей двор хозяина, когда объяснял спортивное упражнение «обход ограды». Но если вы думаете, что дом соседа Дзиро-тяна [129] находится сразу за этой изгородью, вы глубоко ошибаетесь. Правда, арендная плата за наш дом не велика, но ведь в нем живет Кусями-сэнсэй! И от соседей — всяких там «тянов» — Ет-тяна и Дзиро-тяна его отделяет не только тощая ограда, так что он не допускает с ними никакого панибратства. Нет, за нашей оградой с юга раскинулся пустырь шириной метров в десять, на окраине которого растут густые криптомерии. С веранды эти криптомерии кажутся лесом. Хозяин выглядит отшельником, отказавшимся от мирской славы, живущим в уединении с безвестным котом, своим единственным другом. Впрочем, криптомерии не такие уж густые, как я их расписываю, и между ними бесстыдно выставила свою крышу дешевая гостиница с превосходным и гордым названием «Гункакукан» — «Дом журавлиной стаи». И представлять себе хозяина таким, каким я его только что изобразил, тоже, конечно, дело нелегкое. Но уж если дешевая гостиница называется «Домом журавлиной стаи», то обиталище сэнсэя достойно названия «Гарюкуцу» — «Логово отдыхающего дракона». Названия налогами не облагаются, так будем же выдумывать гордые и красивые названия. Пустырь, шириной метров в десять, тянется на запад и на восток метров на двадцать, там вдруг загибается двумя крючьями и охватывает «Логово отдыхающего дракона» с севера. Этот участок пустыря на северной стороне и является яблоком раздора. Пройдешь один пустырь, и начинается другой — казалось бы, следует гордиться, что дом отгорожен от мира с двух сторон. Да не тут-то было, не только хозяин «Логова отдыхающего дракона», но и я, Святой Кот, обитающий в этом логове, — мы оба страдаем из-за этого пустыря. Подобно тому как на краю южного пустыря горделиво высятся криптомерии, с северной стороны выстроились семь или восемь павлоний. Это большие павлонии, с диаметром ствола в целый фут, и мастер, изготовляющий гэта, дал бы за них хорошую цену. Но как это ни печально, мы только арендуем этот участок. Никакие деловые планы осуществить здесь невозможно. Жаль хозяина. Недавно курьер из гимназии срезал ветку и в следующий раз явился к нам в новых павлониевых гэта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130
— А теперь скажи, — обратился хозяин к жене, — вот это самое «мяу» — это что, междометие или наречие?
Вопрос был совершенно неожиданным и поставил хозяйку в тупик. Я, грешным делом, даже подумал, что у хозяина еще не прошло банное умопомрачение. Вообще, в округе за хозяином прочно укрепилась репутация странного человека. Некоторые даже утверждают, что он душевнобольной. Но хозяин был необычайно самоуверен. Он упорно повторял, что душевнобольной не он, а все остальные. Когда соседи называли хозяина собакой, он — вероятно, из чувства справедливости — в свою очередь называл их свиньями. Хозяин всегда старался быть справедливым. Беда с ним, да и только. Конечно, будучи таким странным человеком, он не находил в своем вопросе ничего странного, но на посторонний взгляд могло бы показаться, что он находится на грани помешательства. Вот почему жена только остолбенело глядела на него и не проронила ни слова. А мне тем более нечем было ответить. Внезапно хозяин заорал:
— Эй!
— Да, да? — испуганно отозвалась жена.
— Вот это твое «да-да» — междометие или наречие? Как ты полагаешь?
— Что за глупый вопрос? Не все ли равно?
— Нет, не все равно. Это величайший вопрос, занимающий сейчас умы наших филологов.
— Что такое? Это мяукание кошки-то? Глупости. Разве кошки мяукают по-японски?
— В том-то и дело. В этом вся трудность. Это называется сравнительным языкознанием.
— Ну что ж, — хозяйка была умна и не интересовалась такими глупостями. — Ну, и разобрались?
— В таком важном вопросе быстро не разберешься, — ответил хозяин, пережевывая печеную рыбу. Затем он принялся за тушеную свинину с картофелем. — Это что, свинина?
— Да, свинина.
— Хм… — произнес хозяин с величайшим презрением, проглотил кусок и протянул жене чашечку. — Выпью-ка еще одну.
— Что-то вы сегодня много пьете. Глядите, как покраснели.
— Ну и буду пить. Да, ты знаешь, какое слово самое длинное в мире?
— Знаю. Саки-но-кампаку-дадзё-дайдзин.
— Это имя. А я спрашиваю о самом длинном слове.
— Длинное, когда пишется по-европейски?
— Да.
— Не знаю. Хватит вам пить. Принимайтесь за еду.
— А вот буду пить. Хочешь, скажу самое длинное слово?
— Скажите. И кушайте, пожалуйста.
— Вот оно: архаиомелесидонофруникерата [128].
— Белиберда какая-то.
— Не белиберда, а греческий язык.
— И что же это значит по-японски?
— Значения не знаю. Знаю только, как пишется. Если писать размашисто, можно растянуть на три с половиной вершка.
Странно, то, что люди обычно говорят только спьяна, он говорит в трезвом состоянии. Впрочем, сегодня он много выпил. Уже четыре рюмки вместо обычных двух. У него и после двух рюмок сильно краснеет физиономия, а сегодня она пламенела, как раскаленная кочерга, и ему, видимо, было нехорошо. Но он, очевидно, не собирался на этом остановиться и снова взялся за рюмку:
— Еще одну!
— Хватит с вас, — сердито сказала хозяйка. — Вам будет дурно.
— Пусть будет дурно. Надо привыкать. Омати Кэйгэцу сказал: «Пей!»
— Подумаешь — Кэйгэцу! — по мнению жены, знаменитый Кэйгэцу не стоил ни гроша.
— Кэйгэцу — это первый критик нашего времени. Он говорит «пей!» — значит, нужно пить.
— Ерунда все это. Пусть он не лезет не в свое дело, этот Кэйгэцу или Байгэцу, как его там… Что за чушь, пить, чтобы потом мучиться?
— Не только пить. Он говорил еще: «Общайтесь, гуляйте, путешествуйте».
— Ужас! А еще первый критик называется. Семейному человеку предлагает гулять…
— Гулять — это хорошо. Я и без Кэйгэцу гулял бы, если бы были деньги.
— Хорошо, что их нет. Вот был бы ужас, если бы вы начали теперь гулять.
— Ну, если ты говоришь, что ужас — не буду. Но зато заботься о муже как следует и угощай получше.
— Лучше того, что я подаю, у нас нет.
— Так уж и нет? Ладно, обязательно стану гулять, как только заведутся деньги. Ну, на сегодня хватит, — сказал хозяин и попросил рису. Кажется, он съел три чашки риса. Мне же достались три кусочка свинины и голова печеной рыбы.
Глава VIII
Кажется, я уже упоминал о бамбуковой изгороди, окружающей двор хозяина, когда объяснял спортивное упражнение «обход ограды». Но если вы думаете, что дом соседа Дзиро-тяна [129] находится сразу за этой изгородью, вы глубоко ошибаетесь. Правда, арендная плата за наш дом не велика, но ведь в нем живет Кусями-сэнсэй! И от соседей — всяких там «тянов» — Ет-тяна и Дзиро-тяна его отделяет не только тощая ограда, так что он не допускает с ними никакого панибратства. Нет, за нашей оградой с юга раскинулся пустырь шириной метров в десять, на окраине которого растут густые криптомерии. С веранды эти криптомерии кажутся лесом. Хозяин выглядит отшельником, отказавшимся от мирской славы, живущим в уединении с безвестным котом, своим единственным другом. Впрочем, криптомерии не такие уж густые, как я их расписываю, и между ними бесстыдно выставила свою крышу дешевая гостиница с превосходным и гордым названием «Гункакукан» — «Дом журавлиной стаи». И представлять себе хозяина таким, каким я его только что изобразил, тоже, конечно, дело нелегкое. Но уж если дешевая гостиница называется «Домом журавлиной стаи», то обиталище сэнсэя достойно названия «Гарюкуцу» — «Логово отдыхающего дракона». Названия налогами не облагаются, так будем же выдумывать гордые и красивые названия. Пустырь, шириной метров в десять, тянется на запад и на восток метров на двадцать, там вдруг загибается двумя крючьями и охватывает «Логово отдыхающего дракона» с севера. Этот участок пустыря на северной стороне и является яблоком раздора. Пройдешь один пустырь, и начинается другой — казалось бы, следует гордиться, что дом отгорожен от мира с двух сторон. Да не тут-то было, не только хозяин «Логова отдыхающего дракона», но и я, Святой Кот, обитающий в этом логове, — мы оба страдаем из-за этого пустыря. Подобно тому как на краю южного пустыря горделиво высятся криптомерии, с северной стороны выстроились семь или восемь павлоний. Это большие павлонии, с диаметром ствола в целый фут, и мастер, изготовляющий гэта, дал бы за них хорошую цену. Но как это ни печально, мы только арендуем этот участок. Никакие деловые планы осуществить здесь невозможно. Жаль хозяина. Недавно курьер из гимназии срезал ветку и в следующий раз явился к нам в новых павлониевых гэта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130