– А ты не был ранен? Да что я спрашиваю, я и сама знаю, что нет. Может, ты болен?
– Нет. Конечно, я болел в детстве – корью, потом еще в юности у меня был гнойник на спине. Но все это ерунда.
Длинные ресницы Карлотты задрожали, а ее рука, лежавшая на подушке, вздрогнула, когда пальцы другой руки прошлись по шраму.
– Гарри, – прошептала она, – ты знаешь Зулейму?
– Ты говоришь про эту ведьму-магометанку, которую я купил для тебя у Дабронса на аукционе?
Ее голос зазвучал тихо и нежно:
– Я была очень добра к ней, и поэтому она рассказала мне, что на ее родине отец Зулеймы был хакимом, знатоком чародейства и медицины.
– Ну и что? – улыбнулся он.
Отец Зулеймы был известным врачом в городе под названием Каир. Арабам известны многие тайны фармацевтики и хирургии, которые еще и не снились западным врачам.
Он откинулся на подушки и с любопытством слушал ее.
– Вчера речь зашла о бесплодии, – продолжала Карлотта, опустив глаза, – И Зулейма говорила о каком-то составе, который может вернуть способность к отцовству любому, кроме евнуха.
Гамак скрипнул, когда Морган неожиданно выпрямился:
– Ты не шутишь?
– Нет, любовь моя.
– Тогда добудь его для меня! Немедленно. Клянусь Богом, если только мне удастся зачать ребенка, я… я освобожу Зулейму и награжу ее по-царски.
Прозрачная ткань зашуршала, когда Карлотта поднялась и отступила немного назад.
– У Зулеймы его очень немного, и две ночи назад ты выпил это снадобье в бокале с малагой.
В свете звезд Морган казался выше ростом. Он уставился прямо ей в глаза.
– Как ты посмела так поступить, не спросив моего согласия?
– Потому что я люблю тебя, Гарри, – выдохнула она. – Я схожу с ума от желания повторить твой образ в ребенке и любить вас обоих.
– Это правда? – Он неожиданно схватил ее за плечи и приподнял.
Ей понадобилось все присутствие духа, чтобы спокойно встретить его свирепый взгляд.
– Я надеюсь и буду молиться всем святым, Гарри, чтоб отец Зулеймы был хорошим врачом.
Глава 20
ДОНИСЕЛЛА МЕРСЕДЕС
Сладкозвучные колокола на колокольне Эль-Конвенто-де-ла-Мерседес громко оповестили всех о начале вечерни. Чистые, ясные звуки эхом отдались во влажном, неподвижном воздухе города и замерли в холмах за пределами Панамы. К хору на колокольне Эль-Конвенто присоединились высокие и менее мелодичные колокола монастыря Санто-Доминго. В их звоне было что-то заносчивое, как и во всем ордене доминиканцев.
В общую мелодию ворвался частый перезвон колоколов в монастыре Сан-Франциско и обители Ла-Компанья, они торопились, словно солдаты, опаздывающие на поверку. На этот звук отовсюду появлялись почти все жители Панамы, чье население составляло около тысячи белых, три с половиной тысячи свободных негров и еще несколько тысяч рабов – негров и индейцев.
Все лица обратились к массивной высокой башне, которая возвышалась над огромным кафедральным собором города. Это здание, построенное всего в нескольких ярдах от берега, было обращено к бескрайним просторам Южного моря . Раздалось постукивание четок, когда масса черных и коричневых тел упала на колени прямо на улицах и склонила головы, вознося вечернюю молитву самому католическому Богу, который защищал благочестивых жителей Испании, Италии и Португалии.
Поскольку горький опыт убедил его, что лучше не выделяться из толпы, раб по имени Дэвид Армитедж тоже преклонил колена и шепотом повторил английскую епископскую молитву, которая была удивительно похожа на испанские.
– Всемогущий Отец, я благодарю тебя, – с искренним чувством шептал он, – за твою бесконечную милость, что даже в руках моих врагов ты уберег меня.
У него действительно были причины для благодарности. Ему часто вспоминалась судьба его товарищей по плену; один погиб в пламени жестокого аутодафе ; другому поставили на лбу клеймо «Л» – «лютеранин», а потом сослали рабом на золотые рудники в Верагуа.
– Научи меня мудрости, о небесный Отец, – продолжал Армитедж, – позволь мне научиться искусству врачевания у моих врагов.
В главном доме, за кухонным садом, глубокий голос дона Андреаса де Мартинеса де Амилеты, судьи здешней провинции, смешивался с высокими голосами доньи Елены и ее дочерей, читавших молитвы.
– Благослови, о, Господи, – от всей души попросил виргинец, – моего хозяина дона Андреаса, его добрую жену, их сына Фелипе и, больше всего, дониселлу Мерседес.
Он исключил из своей молитвы дона Эрнандо, старшего сына и капитана отряда городской артиллерии, который постоянно твердил отцу, что опасно, если не греховно, держать в доме собаку лютеранина, даже такого замечательного врача, как этот раб по имени Давидо. Также Армитедж не чувствовал ни малейшего желания призывать благословение на голову старшей дочери дона Андреаса, дониселлы Инессы. Ограниченная, самодовольная ханжа и фанатичка, Инесса считала своим долгом отдать этого англичанина в руки трибунала святой инквизиции.
Закончив свою молитву, Дэвид не сразу поднялся с колен, а еще какое-то время прислушивался к нежному голосу дониселлы Мерседес, тихой и веселой шестнадцатилетней девочки.
Однажды она возникла перед ним, любопытная и быстрая, словно белочка, и спросила его, откуда он родом. Она с изумлением узнала, что он, Давидо, самый настоящий англичанин, но никогда в жизни не бывал в Англии, а родился в месте под названием Виргиния.
– Конечно, – застенчиво сказала она,, – твоя родина не может быть плохой, потому что ее назвали в честь Святой Девственницы .
И Дэвиду совершенно не хотелось разубеждать ее и объяснять, что его страна названа по имени великой королевы, а «девственность» сохранилась только в ее имени,
– Я еще приду завтра, – пообещала она, разглаживая пышную желтую юбку, – а ты расскажешь мне об этой Виргинии. Adios. – И девочка выскочила из дверей лачуги, которую он использовал как аптеку и как место для ночлега.
Армитедж продолжил размалывать корни мечоакана. С их помощью он надеялся ослабить приступы головокружения, которые уже год мучили добрую донью Елену. Он знал, что его благосостояние целиком зависело от состояния здоровья доньи Елены. Своеобразный парадокс заключался в том, что если его лекарство окажется удачным и донья Елена выздоровеет, то это может послужить сигналом к его аресту и передаче религиозным властям, которые горели желанием устроить над ним судилище.
Пачкая свободные черные штаны из хлопка, Дэвид оперся о низкую глиняную стену и выглянул на улицу Санто-Доминго. Все было как всегда: негры-погонщики гнали скот с городских пастбищ; рабы из дома дона Андреаса несли ведра, чтобы наполнить их водой из водовозной бочки, потому что вода в городских колодцах Панамы была грязной, ржавой и совершенно непригодной для питья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142