А потом поднял меч к небу и издал победоносный крик, подхваченный эхом, — крик резкий и пронзительный, как боевой рог… и этот звук пронесся над морем крови, пролившимся у подножия холма.
Возродившийся легион, чеканя шаг, приблизился к огромным камням, следуя за славным знаменем, что вызвало солдат из тьмы забвения и привело к победе. Древко держал Кустенин, и серебряная голова дракона сверкала в лучах солнца, стоявшего высоко в небе. На вершине холма Кустенин спешился и воткнул древко знамени в землю — рядом с Ромулом. И крикнул:
— Да здравствует Цезарь! Да здравствует сын Дракона! Да здравствует Пендрагон!
И жестом приказал четверым воинам подойти ближе. Они скрестили четыре копья, положили на них огромный круглый щит — и помогли Ромулу встать на него. А потом подняли копья на плечи, как это делали кельты, — чтобы все могли видеть Ромула. Кустенин начал ритмично ударять мечом по своему щиту, и весь легион последовал его примеру: сотни мечей застучали в металл щитов, сотни голосов загремели, повторяя снова и снова:
— Да здравствует Цезарь! Да здравствует Пендрагон!
Кровь Вульфилы алела на лбу Ромула, сверкающий меч был зажат в его руке, и победившие солдаты увидели в юном воине то самое существо, появление которого было предсказано давним пророчеством. Неумолчные крики воинов, тысячекратно умножаемые эхом, зажгли в глазах Ромула гордое пламя, — но все равно его взгляд искал поверх голов легионеров тех, кто так долго был с ним рядом, искал своих друзей… и без них триумф вдруг показался Ромулу пустым и ненужным. Его радость угасла, подавленная другими чувствами, — и он спрыгнул на землю и побежал через ряды солдат, с готовностью расступавшихся и дававших ему дорогу. И над долиной повисла тишина, когда Ромул, молчаливый и ошеломленный, шагал через долину, усыпанную трупами варваров. Ромул оглядывал мертвых и умирающих, всматривался в мешанину тел, продолжавшихся цепляться друг за друга даже в смерти. Он увидел своих друзей, павших в неравной битве: Ватрена, приколоченного к дереву копьями врагов… его глаза все еще были открыты, словно он искал за горизонтом свою несбывшуюся мечту… увидел Деметра и Оросия, нераздельных в жизни и объединившихся в смерти… Бесчисленные враги валялись вокруг них, враги, дорого заплатившие за гибель друзей.
И Ливия. Она была жива, но в ее боку торчала стрела, и лицо девушки искажала боль.
Ромул закричал, горячие слезы хлынули из его глаз, потекли по щекам при виде раненных и погибших друзей, которых ему больше не суждено было увидеть. Он шел вперед, почти ничего не видя перед собой, пока не добрался до берега озера. Легкие волны бежали по поверхности воды, подгоняемые ветром к берегу, и они коснулись усталых ног Ромула, лизнули острие меча, с которого еще капала кровь. И необъятное желание мира и покоя охватило мальчика, омыв, как теплый весенний ветерок. Он крикнул:
— Не будет больше войны! Не будет больше крови!
И окунул меч в озеро, несколько раз подряд, — пока лезвие не засверкало, как хрусталь. А потом Ромул поднял меч над головой и начал раскручивать его — сильнее, еще сильнее, — и вдруг изо всех сил швырнул в озеро. Меч пронесся в воздухе, сверкнув на солнце, и погрузился в поросший мхом древний камень, что высился в середине озера. Последнее дыхание ветра затихло именно в этот момент, и озеро замерло в безмятежном покое, отразив волшебное зрелище: торжественную фигуру старого наставника императора, невесть откуда возникшую. Маленькая серебряная веточка омелы висела на его груди. И голос друида прозвучал почти неузнаваемо, когда он произнес:
— Вот и все, сынок, мой господин, мой король. Отныне никто больше не посмеет поднять на тебя руку, потому что ты прошел сквозь лед, огонь и кровь, как тот меч, что рассек камень. Ты — сын дракона. Ты — Пендрагон.
ЭПИЛОГ
Вот так произошла битва у горы Mons Badonicus, которую мы называем горой Бадон, и так эта битва была выиграна. И победа пришла под командованием Аврелия Амброзия Вентида, скромного человека, последнего настоящею римлянина. И таким образом осуществилось пророчество, то пророчество, что ввергло меня в путешествие, которое все считали просто невозможным: сначала из моей родной страны в Италию, а потом, много лет спустя, из Италии назад в мою родную Британию. Мой воспитанник, всего несколько дней бывший римским императором, а затем проведший долгое время в заключении, стал королем Британии под именем Пендрагона, «сына дракона», как его назвали солдаты последнего легиона в день его победы. Аврелий оставался рядом с ним, заменив мальчику отца, пока не убедился, что имя «Пендрагон» окончательно заменило имя «Ромул», и что любовь к Игрейне полностью заняла сердце его приемного сына. И тогда он уехал вместе с Ливией, единственной женщиной, которую любил по-настоящему в своей жизни, и больше мне о них ничего не известно. Мне хочется думать, что они вернулись в тот маленький городок в лагуне — в Венецию, — и что жили там, как истинные римляне, не принимая варварских законов и обычаев, и что они строили будущее мирное и свободное.
Корнелий Батиат уехал вместе с ними, на том же самом корабле, но, возможно, позже он повернул в другую сторону. Может быть, он остановился у Геркулесовых Столпов — ворот своей родной земли, Африки. Мне никогда не забыть того, как он согрел теплом своего сердца и теплом своего тела моего безжизненного мальчика, — там, среди заснеженных альпийских вершин. Пусть Господь дарует ему на жизненном пути встречу с людьми такими же благородными и щедрыми, как он сам.
Семя, принесенное из умирающего мира, дало росток и пустило корни, а затем принесло и плоды на далеком острове, на самом краю земли. Сыну Пендрагона и Игрейны исполнилось пять лет к тому времени, как я закончил эту рукопись. Его при рождении назвали Артуром, а это производное от Арктурус — что значит «рожденный под созвездием Медведицы». Лишь тот, кто явился из южных морей, мог дать своему сыну такое имя, — а это доказывает, что какая судьба ни выпала бы человеку, его воспоминания всегда останутся с ним, до самого дня смерти.
Наши враги были отброшены, и королевство расширило свои границы на юг, включив в свои пределы и город Карлеон, первый, в котором мы очутились, вернувшись в Британию… но я предпочитаю оставаться здесь, чтобы размышлять в башне Великой стены, вглядываясь в дали, прислушиваясь к голосам, почти затихшим со временем. Чудесный меч все так же торчит в камне, с того самого дня крови и славы. Лишь я знаю точно, что написано на нем, потому что я прочел эту надпись давным-давно, увидев этот меч впервые… меч Юлия Цезаря.
Основная часть этой надписи теперь скрыта в камне, а те буквы, что остались снаружи, за долгие годы затянулись лишайниками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127
Возродившийся легион, чеканя шаг, приблизился к огромным камням, следуя за славным знаменем, что вызвало солдат из тьмы забвения и привело к победе. Древко держал Кустенин, и серебряная голова дракона сверкала в лучах солнца, стоявшего высоко в небе. На вершине холма Кустенин спешился и воткнул древко знамени в землю — рядом с Ромулом. И крикнул:
— Да здравствует Цезарь! Да здравствует сын Дракона! Да здравствует Пендрагон!
И жестом приказал четверым воинам подойти ближе. Они скрестили четыре копья, положили на них огромный круглый щит — и помогли Ромулу встать на него. А потом подняли копья на плечи, как это делали кельты, — чтобы все могли видеть Ромула. Кустенин начал ритмично ударять мечом по своему щиту, и весь легион последовал его примеру: сотни мечей застучали в металл щитов, сотни голосов загремели, повторяя снова и снова:
— Да здравствует Цезарь! Да здравствует Пендрагон!
Кровь Вульфилы алела на лбу Ромула, сверкающий меч был зажат в его руке, и победившие солдаты увидели в юном воине то самое существо, появление которого было предсказано давним пророчеством. Неумолчные крики воинов, тысячекратно умножаемые эхом, зажгли в глазах Ромула гордое пламя, — но все равно его взгляд искал поверх голов легионеров тех, кто так долго был с ним рядом, искал своих друзей… и без них триумф вдруг показался Ромулу пустым и ненужным. Его радость угасла, подавленная другими чувствами, — и он спрыгнул на землю и побежал через ряды солдат, с готовностью расступавшихся и дававших ему дорогу. И над долиной повисла тишина, когда Ромул, молчаливый и ошеломленный, шагал через долину, усыпанную трупами варваров. Ромул оглядывал мертвых и умирающих, всматривался в мешанину тел, продолжавшихся цепляться друг за друга даже в смерти. Он увидел своих друзей, павших в неравной битве: Ватрена, приколоченного к дереву копьями врагов… его глаза все еще были открыты, словно он искал за горизонтом свою несбывшуюся мечту… увидел Деметра и Оросия, нераздельных в жизни и объединившихся в смерти… Бесчисленные враги валялись вокруг них, враги, дорого заплатившие за гибель друзей.
И Ливия. Она была жива, но в ее боку торчала стрела, и лицо девушки искажала боль.
Ромул закричал, горячие слезы хлынули из его глаз, потекли по щекам при виде раненных и погибших друзей, которых ему больше не суждено было увидеть. Он шел вперед, почти ничего не видя перед собой, пока не добрался до берега озера. Легкие волны бежали по поверхности воды, подгоняемые ветром к берегу, и они коснулись усталых ног Ромула, лизнули острие меча, с которого еще капала кровь. И необъятное желание мира и покоя охватило мальчика, омыв, как теплый весенний ветерок. Он крикнул:
— Не будет больше войны! Не будет больше крови!
И окунул меч в озеро, несколько раз подряд, — пока лезвие не засверкало, как хрусталь. А потом Ромул поднял меч над головой и начал раскручивать его — сильнее, еще сильнее, — и вдруг изо всех сил швырнул в озеро. Меч пронесся в воздухе, сверкнув на солнце, и погрузился в поросший мхом древний камень, что высился в середине озера. Последнее дыхание ветра затихло именно в этот момент, и озеро замерло в безмятежном покое, отразив волшебное зрелище: торжественную фигуру старого наставника императора, невесть откуда возникшую. Маленькая серебряная веточка омелы висела на его груди. И голос друида прозвучал почти неузнаваемо, когда он произнес:
— Вот и все, сынок, мой господин, мой король. Отныне никто больше не посмеет поднять на тебя руку, потому что ты прошел сквозь лед, огонь и кровь, как тот меч, что рассек камень. Ты — сын дракона. Ты — Пендрагон.
ЭПИЛОГ
Вот так произошла битва у горы Mons Badonicus, которую мы называем горой Бадон, и так эта битва была выиграна. И победа пришла под командованием Аврелия Амброзия Вентида, скромного человека, последнего настоящею римлянина. И таким образом осуществилось пророчество, то пророчество, что ввергло меня в путешествие, которое все считали просто невозможным: сначала из моей родной страны в Италию, а потом, много лет спустя, из Италии назад в мою родную Британию. Мой воспитанник, всего несколько дней бывший римским императором, а затем проведший долгое время в заключении, стал королем Британии под именем Пендрагона, «сына дракона», как его назвали солдаты последнего легиона в день его победы. Аврелий оставался рядом с ним, заменив мальчику отца, пока не убедился, что имя «Пендрагон» окончательно заменило имя «Ромул», и что любовь к Игрейне полностью заняла сердце его приемного сына. И тогда он уехал вместе с Ливией, единственной женщиной, которую любил по-настоящему в своей жизни, и больше мне о них ничего не известно. Мне хочется думать, что они вернулись в тот маленький городок в лагуне — в Венецию, — и что жили там, как истинные римляне, не принимая варварских законов и обычаев, и что они строили будущее мирное и свободное.
Корнелий Батиат уехал вместе с ними, на том же самом корабле, но, возможно, позже он повернул в другую сторону. Может быть, он остановился у Геркулесовых Столпов — ворот своей родной земли, Африки. Мне никогда не забыть того, как он согрел теплом своего сердца и теплом своего тела моего безжизненного мальчика, — там, среди заснеженных альпийских вершин. Пусть Господь дарует ему на жизненном пути встречу с людьми такими же благородными и щедрыми, как он сам.
Семя, принесенное из умирающего мира, дало росток и пустило корни, а затем принесло и плоды на далеком острове, на самом краю земли. Сыну Пендрагона и Игрейны исполнилось пять лет к тому времени, как я закончил эту рукопись. Его при рождении назвали Артуром, а это производное от Арктурус — что значит «рожденный под созвездием Медведицы». Лишь тот, кто явился из южных морей, мог дать своему сыну такое имя, — а это доказывает, что какая судьба ни выпала бы человеку, его воспоминания всегда останутся с ним, до самого дня смерти.
Наши враги были отброшены, и королевство расширило свои границы на юг, включив в свои пределы и город Карлеон, первый, в котором мы очутились, вернувшись в Британию… но я предпочитаю оставаться здесь, чтобы размышлять в башне Великой стены, вглядываясь в дали, прислушиваясь к голосам, почти затихшим со временем. Чудесный меч все так же торчит в камне, с того самого дня крови и славы. Лишь я знаю точно, что написано на нем, потому что я прочел эту надпись давным-давно, увидев этот меч впервые… меч Юлия Цезаря.
Основная часть этой надписи теперь скрыта в камне, а те буквы, что остались снаружи, за долгие годы затянулись лишайниками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127