Встреча с Шоном О'Тулом вывела его из состояния равновесия, и его желудок грозил извергнуть содержимое при каждой новой волне.
Месть О Тула была неумолимой. Джонни не мог забыть ту ночь, когда он проснулся и обнаружил лезвие его ножа у себя между ног. Когда Килдэр узнает о беременности Нэн, не вернется ли он вместе со своим ножом?
Шон О'Тул за штурвалом «Серы-1» какое-то время думал о Джонни Монтегью, и эти мысли поневоле были исполнены уважения. Шон понимал, что и без сотрудничества Джонни он бы все равно выполнил задуманное. Но одно оставалось очевидным. Джонни Монтегью перестал быть слабаком.
Килдэр вернулся в Грейстоунс поздно. Он осторожно поднялся наверх и тихо вошел в свою спальню. И все-таки Эмерелд села в постели и зажгла лампу возле кровати.
— Прости меня, любовь моя, я не хотел тебя тревожить. Бедовые зеленые глаза дразнили его из-под черных ресниц.
— Как же мы не похожи, ведь я как раз собиралась потревожить вас, милорд. Ради самого трепетного в жизни удовольствия.
Шон стянул свою кожаную куртку и сбросил полотняную рубашку.
— Судя по всему, вечерний отдых вернул тебя к жизни. — Он сделал шаг по направлению к ванной комнате.
— И вернул мне аппетит. Не мойся. Я хочу попробовать тебя на вкус и понюхать.
Эти слова, произнесенные хриплым голосом, остановили его на полдороге. Постоянное желание Шона оставаться безупречно чистым впервые изменило ему после возвращения из тюрьмы.
Глава 29
Когда зима сменила осень, Эмерелд возблагодарила Бога, что Ирландия не оказалась во власти холодного льда и снега. Стояли дождливые и промозглые дни, солнце показывалось редко, но зато вечера стали длиннее.
Обычно Шон и Эмерелд рано поднимались наверх, закрываясь от всего света, не нуждаясь ни в ком, кроме друг друга. Порой они даже обедали у себя в спальне, а потом играли в шахматы, вместе читали или занимались любовью.
Теперь беременность Эмерелд была уже заметна, но, подобно большинству миниатюрных женщин, она хорошо выглядела и не казалась неуклюжей. Располневшая фигура только подчеркнула ее женственность. Неделя бежала за неделей, и Шон окружал ее все более нежной заботой и защитой. Он часто носил ее на руках, массировал ей бедра и спину, заставляя Эмерелд почувствовать, что ее лелеют.
Пока О'Тулу удавалось подавлять мысли о том, что Эмерелд придется вернуть семье. Это было делом отдаленного будущего. Но грядущее неумолимо становилось настоящим.
С тех пор как Шон после долгих лет, проведенных в заточении, вернулся в Ирландию, он каждый день приходил на могилу матери. Молодой О'Тул никогда не забывал принести свежих цветов и опускался на колени под ивой в саду, окруженном каменной стеной. И вдруг Шон начал избегать этого места, у него в душе шла непрекращающаяся война. Долгими ночами он лежал, обнимая Эмерелд, ему необходимо было чувствовать ее присутствие, пока он то засыпал беспокойным сном, то вновь просыпался.
Смириться с тем, что Шон считал себя обязанным сделать, оказалось невероятно трудно, тяжелее всего, с чем ему приходилось столкнуться в жизни. Он в тысячный раз высчитывал, когда Эмерелд должна родить. Она сообщила ему о ребенке в мае, а сейчас уже подходил к концу ноябрь.
По подсчетам О'Тула, малыш должен был родиться в феврале. Но он впервые овладел ею в апреле, и если Эмерелд тут же забеременела, то роды могут начаться и в январе. Путешествие по морю будет представлять опасность для ее здоровья, если он станет и дальше откладывать его. Его измученный мозг гонял мысли по кругу. Но одно он решил твердо: Эмерелд проведет с ним Рождество, они вместе встретят его в Грейстоунсе. Он упрямо отказывался думать о том, что будет после веселых праздников.
Стоило ему принять решение, как Шон, собрав всю силу воли, отбросил в сторону дурные предчувствия и мрачные мысли.
Настроение у него немного улучшилось, и он присоединился к Эмерелд и прислуге, решившим организовать на Рождество настоящий праздник.
Огромный дом украсили остролистом, плющом, омелой и ветвями вечнозеленых растений. Тара снова приехала в Грейстоунс. Мэг, Мэгги и Мэген провели здесь каждая по месяцу, и теперь Тара настояла на том, что снова пришел ее черед. Она часами просиживала в кладовой, изготовляя ароматные свечи и горшочки с душистой смесью, колдуя над ликерами из груш, айвы и абрикосов.
Весь декабрь, как только в гавань заходил один из кораблей О'Тулов, всю команду Фитцжеральдов приглашали отведать праздничного угощения, над которым с утра до вечера трудилась Мэри Мелоун. Мистер Берк приносил из погребов эль и виски, и дом наполнялся смехом и музыкой.
Даже Шеймус позволял Шону или Пэдди снести себя вниз со своей башни, чтобы присоединиться к веселью. Он беззлобно дразнил Эмерелд, называя ее рождественским пудингом, и она тоже добродушно его поддразнивала, отвечая шуткой на шутку.
В Ирландии ночь Рождества — церковный праздник, поэтому в Грейстоунсе после вечерней трапезы все отправились в домовую церковь, чтобы спеть рождественские гимны и прослушать полуночную мессу. Конечно, все, за исключением Эмерелд и Шона. Они вместе задули свечи на высокой ели, а потом Шон подхватил Эмерелд на руки, прижав к своему сердцу, и отнес ее наверх.
— Ты сожалеешь о том, что не ходишь в церковь? — мягко спросила она.
Шон усмехнулся:
— Нет. Религия для невежд.
— Я однажды ходила, когда Нэн гостила у нас. Отец Фитц отказался причастить меня.
О'Тул опустил ее на ковер и уставился на нее:
— Ты действительно почувствовала потребность пойти туда?
— Мне хотелось помолиться за ребенка и за твою безопасность, потому что ты вышел в море в шторм.
— Это все твои капризы. Не существует нашего личного Бога, чтобы присматривать за нами и оберегать нас от беды, Эмерелд. Враги научили меня полагаться на самого себя, и я пытался научить этому и тебя.
— Священник сердится на тебя за то, что ты ни разу не заходил в церковь после возвращения домой.
— Что тебе сказал отец Фитц?
Эмерелд колебалась, не в силах повторить брошенные ей обвинения. Но Шон требовательно схватил ее за плечи:
— Скажи мне.
— Отец Фитц сказал, что твоя душа почернела от грехов, а ты не выказываешь раскаяния.
Шон резко рассмеялся:
— Он сказал правду. Что еще наговорил этот старик, размахивающий кадилом?
Эмерелд не стала повторять, в каких именно смертных грехах обвинил Шона священник, и не сказала, что, по его мнению, Богом Шона стала месть. Она испугалась, что он охотно признает, что все это правда. Эмерелд решила закрыть эту тему. Она привстала на цыпочки и прижалась губами к его губам.
— Отец Фитц велел мне использовать свое влияние на тебя.
— Ты это и делаешь, каждый день и каждую ночь. — Его голос сразу стал хриплым.
— Ну, конечно, я на тебя влияю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104
Месть О Тула была неумолимой. Джонни не мог забыть ту ночь, когда он проснулся и обнаружил лезвие его ножа у себя между ног. Когда Килдэр узнает о беременности Нэн, не вернется ли он вместе со своим ножом?
Шон О'Тул за штурвалом «Серы-1» какое-то время думал о Джонни Монтегью, и эти мысли поневоле были исполнены уважения. Шон понимал, что и без сотрудничества Джонни он бы все равно выполнил задуманное. Но одно оставалось очевидным. Джонни Монтегью перестал быть слабаком.
Килдэр вернулся в Грейстоунс поздно. Он осторожно поднялся наверх и тихо вошел в свою спальню. И все-таки Эмерелд села в постели и зажгла лампу возле кровати.
— Прости меня, любовь моя, я не хотел тебя тревожить. Бедовые зеленые глаза дразнили его из-под черных ресниц.
— Как же мы не похожи, ведь я как раз собиралась потревожить вас, милорд. Ради самого трепетного в жизни удовольствия.
Шон стянул свою кожаную куртку и сбросил полотняную рубашку.
— Судя по всему, вечерний отдых вернул тебя к жизни. — Он сделал шаг по направлению к ванной комнате.
— И вернул мне аппетит. Не мойся. Я хочу попробовать тебя на вкус и понюхать.
Эти слова, произнесенные хриплым голосом, остановили его на полдороге. Постоянное желание Шона оставаться безупречно чистым впервые изменило ему после возвращения из тюрьмы.
Глава 29
Когда зима сменила осень, Эмерелд возблагодарила Бога, что Ирландия не оказалась во власти холодного льда и снега. Стояли дождливые и промозглые дни, солнце показывалось редко, но зато вечера стали длиннее.
Обычно Шон и Эмерелд рано поднимались наверх, закрываясь от всего света, не нуждаясь ни в ком, кроме друг друга. Порой они даже обедали у себя в спальне, а потом играли в шахматы, вместе читали или занимались любовью.
Теперь беременность Эмерелд была уже заметна, но, подобно большинству миниатюрных женщин, она хорошо выглядела и не казалась неуклюжей. Располневшая фигура только подчеркнула ее женственность. Неделя бежала за неделей, и Шон окружал ее все более нежной заботой и защитой. Он часто носил ее на руках, массировал ей бедра и спину, заставляя Эмерелд почувствовать, что ее лелеют.
Пока О'Тулу удавалось подавлять мысли о том, что Эмерелд придется вернуть семье. Это было делом отдаленного будущего. Но грядущее неумолимо становилось настоящим.
С тех пор как Шон после долгих лет, проведенных в заточении, вернулся в Ирландию, он каждый день приходил на могилу матери. Молодой О'Тул никогда не забывал принести свежих цветов и опускался на колени под ивой в саду, окруженном каменной стеной. И вдруг Шон начал избегать этого места, у него в душе шла непрекращающаяся война. Долгими ночами он лежал, обнимая Эмерелд, ему необходимо было чувствовать ее присутствие, пока он то засыпал беспокойным сном, то вновь просыпался.
Смириться с тем, что Шон считал себя обязанным сделать, оказалось невероятно трудно, тяжелее всего, с чем ему приходилось столкнуться в жизни. Он в тысячный раз высчитывал, когда Эмерелд должна родить. Она сообщила ему о ребенке в мае, а сейчас уже подходил к концу ноябрь.
По подсчетам О'Тула, малыш должен был родиться в феврале. Но он впервые овладел ею в апреле, и если Эмерелд тут же забеременела, то роды могут начаться и в январе. Путешествие по морю будет представлять опасность для ее здоровья, если он станет и дальше откладывать его. Его измученный мозг гонял мысли по кругу. Но одно он решил твердо: Эмерелд проведет с ним Рождество, они вместе встретят его в Грейстоунсе. Он упрямо отказывался думать о том, что будет после веселых праздников.
Стоило ему принять решение, как Шон, собрав всю силу воли, отбросил в сторону дурные предчувствия и мрачные мысли.
Настроение у него немного улучшилось, и он присоединился к Эмерелд и прислуге, решившим организовать на Рождество настоящий праздник.
Огромный дом украсили остролистом, плющом, омелой и ветвями вечнозеленых растений. Тара снова приехала в Грейстоунс. Мэг, Мэгги и Мэген провели здесь каждая по месяцу, и теперь Тара настояла на том, что снова пришел ее черед. Она часами просиживала в кладовой, изготовляя ароматные свечи и горшочки с душистой смесью, колдуя над ликерами из груш, айвы и абрикосов.
Весь декабрь, как только в гавань заходил один из кораблей О'Тулов, всю команду Фитцжеральдов приглашали отведать праздничного угощения, над которым с утра до вечера трудилась Мэри Мелоун. Мистер Берк приносил из погребов эль и виски, и дом наполнялся смехом и музыкой.
Даже Шеймус позволял Шону или Пэдди снести себя вниз со своей башни, чтобы присоединиться к веселью. Он беззлобно дразнил Эмерелд, называя ее рождественским пудингом, и она тоже добродушно его поддразнивала, отвечая шуткой на шутку.
В Ирландии ночь Рождества — церковный праздник, поэтому в Грейстоунсе после вечерней трапезы все отправились в домовую церковь, чтобы спеть рождественские гимны и прослушать полуночную мессу. Конечно, все, за исключением Эмерелд и Шона. Они вместе задули свечи на высокой ели, а потом Шон подхватил Эмерелд на руки, прижав к своему сердцу, и отнес ее наверх.
— Ты сожалеешь о том, что не ходишь в церковь? — мягко спросила она.
Шон усмехнулся:
— Нет. Религия для невежд.
— Я однажды ходила, когда Нэн гостила у нас. Отец Фитц отказался причастить меня.
О'Тул опустил ее на ковер и уставился на нее:
— Ты действительно почувствовала потребность пойти туда?
— Мне хотелось помолиться за ребенка и за твою безопасность, потому что ты вышел в море в шторм.
— Это все твои капризы. Не существует нашего личного Бога, чтобы присматривать за нами и оберегать нас от беды, Эмерелд. Враги научили меня полагаться на самого себя, и я пытался научить этому и тебя.
— Священник сердится на тебя за то, что ты ни разу не заходил в церковь после возвращения домой.
— Что тебе сказал отец Фитц?
Эмерелд колебалась, не в силах повторить брошенные ей обвинения. Но Шон требовательно схватил ее за плечи:
— Скажи мне.
— Отец Фитц сказал, что твоя душа почернела от грехов, а ты не выказываешь раскаяния.
Шон резко рассмеялся:
— Он сказал правду. Что еще наговорил этот старик, размахивающий кадилом?
Эмерелд не стала повторять, в каких именно смертных грехах обвинил Шона священник, и не сказала, что, по его мнению, Богом Шона стала месть. Она испугалась, что он охотно признает, что все это правда. Эмерелд решила закрыть эту тему. Она привстала на цыпочки и прижалась губами к его губам.
— Отец Фитц велел мне использовать свое влияние на тебя.
— Ты это и делаешь, каждый день и каждую ночь. — Его голос сразу стал хриплым.
— Ну, конечно, я на тебя влияю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104