– Она мокрая.
Пэйс. Дора едва не рассмеялась от радости. Она взяла влажное дитя из его рук и потянулась к стопке пеленок возле постели. Он здесь с ней, он не рыщет в ночи. Дору охватило ощущение счастья, на которое она не имела права.
– Я не слышала, как ты вошел.
– Ну, ты спала как бревно. И я не хотел тебя беспокоить.
И Пэйс отодвинулся от постели, в то время как она ловко развернула промокшую пеленку, омыла скулящее дитя и завернула в сухое.
– Но это и твоя постель. Ты имеешь все основания в ней спать.
Дора старалась говорить обыденным, прозаичным тоном, не позволяя проявить страх, любопытство или что бы она ни чувствовала в данный момент. Все, что между ними происходило, раздражало ее и ранило. Она опасалась сказать что-нибудь не то, разрушить более нежные чувства и заставить его снова уехать в ночь или, что еще хуже, вновь отдаться порыву дремлющей злобы. Ей очень хотелось, чтобы все наладилось, но как же этого достичь?
– Тебе нужно выспаться, – пробормотал он, но не отодвинулся подальше, когда Дора расстегнула халат и подставила грудь ищущему ротику ребенка.
Если она и смутилась, то темнота надежно скрывала смущение от того, как зачмокала дочь. Дора поправила подушку за спиной и откинулась назад, наслаждаясь их сиюминутной близостью. Она никогда ни с кем не испытывала такого чувства близости, как с Пэйсом, а он так долго держал ее на расстоянии, что Дора с жадностью ловила каждое проявление человечности с его стороны. Быть рядом с Пэйсом и держать своего ребенка на руках было райским блаженством.
Она осторожно заметила:
– Но ты мне не помешаешь, Пэйс. Ложись и немного отдохни.
Пэйс заколебался, но затем подошел к свободной половине постели и сел, чтобы снять сапоги.
– Я положу ребенка в колыбель, когда кончишь кормить. Тебе еще не надо вставать, но я не посмел беспокоить Энни, у нее и так забот полон рот с матерью и по хозяйству.
– Но я не инвалид и сама могу ее положить. Ты теперь без помощи Солли совсем замучился. Ложись и поспи, Пэйс.
Она услышала в темноте шорох снимаемой одежды, он больше не мог противиться усталости, хотя и возражал. Ей хотелось видеть его, но она удовлетворилась сознанием, что он здесь, с ней. На сегодня этого достаточно.
– Почему ты теперь говоришь не как прежде? – спросил он с любопытством, опускаясь на постель.
Более заинтересованная широтой его плеч и мощью бицепсов, чем словами, которые он только что произнес, Дора тем не менее задумалась. Она не знала, что отвечать.
– Ты имеешь в виду строй речи, как у квакеров, и их обращение ко всем на «ты»?
Он ждал.
– Не знаю. Я говорю чаще, как все остальные. У меня же квакерская речь не от рождения. И, наверное, ты тоже оказываешь на меня дурное влияние.
Она подняла младенца, чтобы он срыгнул; Пэйс продолжал пристально ее рассматривать, повернувшись к ней лицом и опираясь на локоть. Дора ощутила его непреодолимое желание дотронуться до нее. Ей хотелось того же и так же.
– Смайты умерли. Ты больше не посещаешь собраний. Никто и не узнает, что ты изъясняешься, как все прочие. Зачем ты все еще держишься за свою манеру?
Ребенок отрыгнул. Дора потерла спинку девочки пальцем и дала ей другую грудь, поморщившись, когда Фрэнсис больно схватила воспаленный сосок. Однако нахлынувшее вслед за этим удовольствие смягчило боль. А когда Пэйс погладил темный пушок на головке ребенка, Дора ощутила теплую волну нежности. Так и должно быть. Этого она и хотела.
– Хочешь, чтобы я перестала говорить, как квакеры? – спросила Дора с любопытством.
Его пальцы погладили младенца по щеке, затем, словно сравнивая гладкость кожи, грудь Доры и неохотно вернулись восвояси.
– Нет, мне нравится твоя манера разговаривать. И голос у тебя успокаивающий. Дело даже не в том, как ты говоришь, а что. Вот это имеет для меня значение. Просто мне кажется, ты не должна чувствовать себя обязанной говорить, как квакеры.
Он лег, откинулся на подушку и стал смотреть в потолок.
А его краткое прикосновение показало, как податливы ее чувства. Дора отчаянно хотела Пэйса как мужа, как любовника, как лучшего друга. Она же играет сейчас с дьяволом в поддавки, но все равно она хочет быть с ним. До боли, так сильно, что вообразила, будто он чувствует то же самое.
– Но мне будет не легче – все время помнить, что надо говорить, как все остальные.
– Да, это понятно. – И Пэйс опять вопросительно взглянул на Дору. – А ты не хочешь опять посещать собрания?
– Я не могу.
Дора уже привычным жестом снова подняла вверх почти спящего ребенка.
– Я вышла замуж не за квакера, без одобрения старейшин.
Пэйс пробормотал неразборчивое проклятие и опять прикоснулся к ребенку.
– Да, есть одна область, в которой я преуспел: портить жизнь другим людям.
Потом свесил ноги с постели, взял Фрэнсис и отнес ее в колыбель. Девочке это не понравилось, и Пэйс стал качать ее, пока она не успокоилась.
– Но мою жизнь ты не испортил, Пэйс Николлз, – ответила Дора, вздохнув с облегчением и удобно устроившись в постели, натянув на себя одеяло.
– Я сама сделала выбор и ни о чем не жалею. А теперь иди и ложись в постель.
Он опять поколебался, затем лег, осторожно, стараясь ее не задеть.
– Значит, ты еще безумнее, чем я думал.
– Благодарствую, – ответила Дора и повернулась к нему спиной.
Через несколько дней Дора уже встала, но еще не решалась спускаться вниз. Харриет как-то решила выйти из своей спальни взглянуть на ребенка, и сегодня Дора решила вернуть ей визит. Пожилая женщина, казалось, несколько помолодела и стала живее, чем когда-либо, но комнату свою все еще покидала неохотно.
Глядя, как Дора укачивает хныкающего младенца, Харриет сказала, надувшись:
– Это очень эгоистично со стороны Джози уехать и забрать с собой Деллу, ведь она же знает, что ты нуждаешься в помощи. Как ты еще что-то успеваешь делать, не спуская ребенка с рук?
Втайне Дора только радовалась, что ей не приходится оставлять дочку на попечение беззаботной и небрежной Деллы, но она не хотела раздражать свекровь, высказывая нежелательные возражения. Дора улыбнулась, похлопала ребенка по задку и ответила:
– Я все гадаю, что бы придумать. У нас осенью был хороший урожай яблок. И те, что в мешках, подвяли. Что, если я сделаю яблочный соус? Я смогу его продать в городе. На вырученные деньги я куплю банки, а когда соберу клубнику и, может, чернику, то сварю джем. За мои джемы всегда хорошо платили.
Харриет фыркнула и бросила на Дору язвительный взгляд:
– Надеюсь, ты не строишь планы работы на табачной плантации, словно ты цветная. Не знаю, куда идет мир.
– Мир меняется, Харриет, – тихо ответила Дора. – Я не могу взваливать только на Пэйса необходимость содержать семью. Он платит Эрнестине и ее старшему сыну за работу на плантации.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107