Эми делала, что хотела при явном поощрении со стороны бабушки.
– Ладно, сейчас принесу из кухни кошку, чтобы она поймала мышку, – ответила беспечно Дора, – но, может быть, удастся уговорить мышку пойти со мной на кухню и что-нибудь погрызть?
Миссис Николлз серьезно кивнула головой в чепце. Годы были к ней немилосердны. Лицо обмякло и покрылось глубокими морщинами. Волосы стали редкими, седина отдавала желтизной. Но она могла уже сидеть в кресле, за последние несколько лет ее здоровье улучшилось. Харриет была не такой ширококостной, как ее муж. Пэйс унаследовал от нее более тонкое, чем у брата, сложение, но маленькой женщиной ее тоже нельзя было назвать, и она умела выглядеть внушительно, когда хотела.
– Вымани отсюда мышку. Подозреваю, что в этой суете ей не дали поесть вообще. В последнее время в доме стоят шум и гам, как в преисподней.
Дора могла с этим согласиться, но не вслух. Она поманила пальцем любопытную девчушку и на цыпочках вышла из комнаты. Эми засеменила за Дорой.
К тому времени как Дора втолкнула в кроху пюре из картофеля и весеннего зеленого горошка, Эми успела не только сама вымазаться, но и испачкать Дору, стащить с нее чепчик, растеребить липкими пальчиками волосы и насквозь промочить свои панталончики и юбку Доры. А когда Делла пришла за ней, чтобы отнести в экипаж, девочка почти спала.
Пригладив свои коротко остриженные локоны, Дора смотрела, как Джози и Эми покатили по подъездной аллее. Она должна бы привыкнуть к тому, что все ее покидают и никогда не возвращаются. Грызущая боль разлуки и чувство одиночества должны уже стать привычны, но каждый уход прорывал новую дыру в ткани ее существования. И, несмотря на все ее попытки держаться поодаль, ей будет не хватать этой маленькой златокудрой проказницы и пилящей всех постоянно Джози.
Когда повозка скрылась за деревьями, Дора поднялась наверх с таким чувством, словно осиротела. У нее не было цели жизни, никому она не нужна, никому и дела не будет, если она сию минуту растает, как невесомое облако в небе. С тем же результатом она вообще могла бы не существовать на свете, никто бы ее не хватился.
Она поднялась к себе в комнату, чтобы смыть с лица следы пюре, оставленные ручонками Эми, и переменить промокшее платье. Поймав свое отражение в маленьком зеркале над умывальником, она стала внимательно себя разглядывать. Без чепчика она сразу потеряла свой привычный вид. Лицо маленькое, глаза слишком большие, ресницы чересчур темные по сравнению с ее светлыми волосами. Лишь волосы свидетельствовали о ее бунтарских наклонностях. Они были очень тонкие, легкие и не хотели завиваться колечками, они не желали также укладываться в пучок. От огромного капора, который Дора надевала, выходя из дома, голова сильно потела. Вот поэтому-то она все время подстригала свою копну и позволяла волосам виться, как им заблагорассудится. Никто на это не обращал внимания, никто ничего не замечал. Вот и весь бунт.
Дора мимолетно полюбопытствовала, а как бы она выглядела в бледно-голубом шелковом платье с кружевной отделкой и, может быть, даже ленточкой в волосах, вместо того чтобы вечно пребывать в некрасивых серых платьях с круглым воротничком? Но к чему все это? Что бы это изменило? Никто бы внимания не обратил, спустись она по лестнице и совершенно голая. Дора усовершенствовала умение казаться невидимкой до степени высокого искусства, и теперь придется всегда жить с этим умением. А если бы девушка воплотилась в зримый образ, никто бы не задержался и на минуту, чтобы посмотреть.
В отличие от Пэйса Дэвид был ей верен и регулярно посылал вести о себе, но Дора сумела развить в себе эмоциональную невосприимчивость к его письмам. Он старался бодриться, но Дора хорошо научилась читать между строк. Дэвид ненавидел войну, насилие и бессмысленное разрушение. Ей хотелось сопереживать его боли, желать, чтобы он вернулся поскорее домой, плакать в разлуке с ним, но она не могла. Он ушел из ее жизни. Люди, которые ее покидали, уже никогда не возвращались. Это было в порядке вещей. И, может быть, самое лучшее, что она может сейчас сделать, это уехать отсюда. Если ее здесь не будет, тогда, может быть, Пэйс, и Чарли, и Дэвид вернутся живыми домой. Все так просто. И, наверное, ей надо подумать, куда же уехать навсегда.
Дора предполагала, что подобные мысли – следствие глупых предрассудков, но она никак не могла отделаться от ощущения, что на ней лежит проклятие – приносить несчастье. А может быть, ей следует добровольно, как Клара Бартон, отправиться во фронтовой госпиталь – ухаживать за ранеными? Конечно, и там ее роковое проклятие будет влиять на судьбы, но умрет ли пациент или выздоровеет и уедет домой, Дора так и так его больше никогда не увидит.
Она, конечно, не настолько далеко зашла в своих глупых предположениях, чтобы не понимать, как они смешны и абсурдны, но от этого понимания ей не становилось легче. И возможно, стать сестрой милосердия, санитаркой или няней в военном госпитале – самое лучшее, что она может придумать.
В чистом платье, с тщательно вымытым лицом Дора вошла в комнату больной посмотреть, как себя чувствует Харриет Николлз.
Ее подопечная лежала в постели и крепко спала. На одеяле Дора увидела сложенную газету и взяла ее в руки, чтобы та не упала на пол. Она еще не читала сегодняшний номер. Она боялась разворачивать страницы извещений. Наступление Гранта на Ричмонд, продвижение Шермана к Атланте и список пострадавших в боях солдат из Кентукки. Дора всегда читала списки, это был хороший способ заставить себя не слишком спокойно относиться к событиям.
Девушка не стала читать о последнем сражении. От репортажей стыла кровь в жилах. Она посмотрела прямо на список пострадавших, словно кто-то направил ее взгляд. Ей даже не понадобилось вчитываться, чтобы сразу узнать знакомое имя под заголовком «Убиты в бою»:
Дэвид.
Глава 10
Странолюбия не забывайте, ибо через него некоторые,
не зная, оказали гостеприимство Ангелам.
апостол Павел Послание к евреям.
Июнь 1864 года
Единственная слеза высохла на запылившейся щеке Доры, пока она ехала в повозке, сидя рядом с пожилым джентльменом в зимнем сюртуке. Широкие поля капора затеняли ее лицо, а сама она сидела вытянувшись в струну, словно тяжелое бремя печали не давило ей плечи. Ей надо было выйти замуж за Дэвида и заставить его не покидать дома. Тогда он был бы сегодня жив – в том случае, если бы она следовала наставлениям Старших Братьев, а не своим собственным представлениям о Внутреннем Свете.
– Ты должна знать, что мы охотно окажем тебе гостеприимство, сестра Дора, – сказал мягко джентльмен.
– Я знаю и благодарна вам. Если бы не ты и не другие братья и сестры, я бы сейчас чувствовала себя одинокой и бесприютной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107
– Ладно, сейчас принесу из кухни кошку, чтобы она поймала мышку, – ответила беспечно Дора, – но, может быть, удастся уговорить мышку пойти со мной на кухню и что-нибудь погрызть?
Миссис Николлз серьезно кивнула головой в чепце. Годы были к ней немилосердны. Лицо обмякло и покрылось глубокими морщинами. Волосы стали редкими, седина отдавала желтизной. Но она могла уже сидеть в кресле, за последние несколько лет ее здоровье улучшилось. Харриет была не такой ширококостной, как ее муж. Пэйс унаследовал от нее более тонкое, чем у брата, сложение, но маленькой женщиной ее тоже нельзя было назвать, и она умела выглядеть внушительно, когда хотела.
– Вымани отсюда мышку. Подозреваю, что в этой суете ей не дали поесть вообще. В последнее время в доме стоят шум и гам, как в преисподней.
Дора могла с этим согласиться, но не вслух. Она поманила пальцем любопытную девчушку и на цыпочках вышла из комнаты. Эми засеменила за Дорой.
К тому времени как Дора втолкнула в кроху пюре из картофеля и весеннего зеленого горошка, Эми успела не только сама вымазаться, но и испачкать Дору, стащить с нее чепчик, растеребить липкими пальчиками волосы и насквозь промочить свои панталончики и юбку Доры. А когда Делла пришла за ней, чтобы отнести в экипаж, девочка почти спала.
Пригладив свои коротко остриженные локоны, Дора смотрела, как Джози и Эми покатили по подъездной аллее. Она должна бы привыкнуть к тому, что все ее покидают и никогда не возвращаются. Грызущая боль разлуки и чувство одиночества должны уже стать привычны, но каждый уход прорывал новую дыру в ткани ее существования. И, несмотря на все ее попытки держаться поодаль, ей будет не хватать этой маленькой златокудрой проказницы и пилящей всех постоянно Джози.
Когда повозка скрылась за деревьями, Дора поднялась наверх с таким чувством, словно осиротела. У нее не было цели жизни, никому она не нужна, никому и дела не будет, если она сию минуту растает, как невесомое облако в небе. С тем же результатом она вообще могла бы не существовать на свете, никто бы ее не хватился.
Она поднялась к себе в комнату, чтобы смыть с лица следы пюре, оставленные ручонками Эми, и переменить промокшее платье. Поймав свое отражение в маленьком зеркале над умывальником, она стала внимательно себя разглядывать. Без чепчика она сразу потеряла свой привычный вид. Лицо маленькое, глаза слишком большие, ресницы чересчур темные по сравнению с ее светлыми волосами. Лишь волосы свидетельствовали о ее бунтарских наклонностях. Они были очень тонкие, легкие и не хотели завиваться колечками, они не желали также укладываться в пучок. От огромного капора, который Дора надевала, выходя из дома, голова сильно потела. Вот поэтому-то она все время подстригала свою копну и позволяла волосам виться, как им заблагорассудится. Никто на это не обращал внимания, никто ничего не замечал. Вот и весь бунт.
Дора мимолетно полюбопытствовала, а как бы она выглядела в бледно-голубом шелковом платье с кружевной отделкой и, может быть, даже ленточкой в волосах, вместо того чтобы вечно пребывать в некрасивых серых платьях с круглым воротничком? Но к чему все это? Что бы это изменило? Никто бы внимания не обратил, спустись она по лестнице и совершенно голая. Дора усовершенствовала умение казаться невидимкой до степени высокого искусства, и теперь придется всегда жить с этим умением. А если бы девушка воплотилась в зримый образ, никто бы не задержался и на минуту, чтобы посмотреть.
В отличие от Пэйса Дэвид был ей верен и регулярно посылал вести о себе, но Дора сумела развить в себе эмоциональную невосприимчивость к его письмам. Он старался бодриться, но Дора хорошо научилась читать между строк. Дэвид ненавидел войну, насилие и бессмысленное разрушение. Ей хотелось сопереживать его боли, желать, чтобы он вернулся поскорее домой, плакать в разлуке с ним, но она не могла. Он ушел из ее жизни. Люди, которые ее покидали, уже никогда не возвращались. Это было в порядке вещей. И, может быть, самое лучшее, что она может сейчас сделать, это уехать отсюда. Если ее здесь не будет, тогда, может быть, Пэйс, и Чарли, и Дэвид вернутся живыми домой. Все так просто. И, наверное, ей надо подумать, куда же уехать навсегда.
Дора предполагала, что подобные мысли – следствие глупых предрассудков, но она никак не могла отделаться от ощущения, что на ней лежит проклятие – приносить несчастье. А может быть, ей следует добровольно, как Клара Бартон, отправиться во фронтовой госпиталь – ухаживать за ранеными? Конечно, и там ее роковое проклятие будет влиять на судьбы, но умрет ли пациент или выздоровеет и уедет домой, Дора так и так его больше никогда не увидит.
Она, конечно, не настолько далеко зашла в своих глупых предположениях, чтобы не понимать, как они смешны и абсурдны, но от этого понимания ей не становилось легче. И возможно, стать сестрой милосердия, санитаркой или няней в военном госпитале – самое лучшее, что она может придумать.
В чистом платье, с тщательно вымытым лицом Дора вошла в комнату больной посмотреть, как себя чувствует Харриет Николлз.
Ее подопечная лежала в постели и крепко спала. На одеяле Дора увидела сложенную газету и взяла ее в руки, чтобы та не упала на пол. Она еще не читала сегодняшний номер. Она боялась разворачивать страницы извещений. Наступление Гранта на Ричмонд, продвижение Шермана к Атланте и список пострадавших в боях солдат из Кентукки. Дора всегда читала списки, это был хороший способ заставить себя не слишком спокойно относиться к событиям.
Девушка не стала читать о последнем сражении. От репортажей стыла кровь в жилах. Она посмотрела прямо на список пострадавших, словно кто-то направил ее взгляд. Ей даже не понадобилось вчитываться, чтобы сразу узнать знакомое имя под заголовком «Убиты в бою»:
Дэвид.
Глава 10
Странолюбия не забывайте, ибо через него некоторые,
не зная, оказали гостеприимство Ангелам.
апостол Павел Послание к евреям.
Июнь 1864 года
Единственная слеза высохла на запылившейся щеке Доры, пока она ехала в повозке, сидя рядом с пожилым джентльменом в зимнем сюртуке. Широкие поля капора затеняли ее лицо, а сама она сидела вытянувшись в струну, словно тяжелое бремя печали не давило ей плечи. Ей надо было выйти замуж за Дэвида и заставить его не покидать дома. Тогда он был бы сегодня жив – в том случае, если бы она следовала наставлениям Старших Братьев, а не своим собственным представлениям о Внутреннем Свете.
– Ты должна знать, что мы охотно окажем тебе гостеприимство, сестра Дора, – сказал мягко джентльмен.
– Я знаю и благодарна вам. Если бы не ты и не другие братья и сестры, я бы сейчас чувствовала себя одинокой и бесприютной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107