– смеясь, спросил Жиак.
– Я удовлетворю его, – ответил Л'Иль-Адан, – сегодняшний вечер идет в счет.
Они вышли.
Спустя некоторое время зала, в которой только что стоял смутный гул, которая искрилась, сверкала, погрузилась в темноту и безмолвие.
Если нам удалось дать читателю точное представление о характере Изабеллы Баварской, то он легко представит себе, что новость, принесенная Жаном Бургундским, лишившая ее последних надежд, произвела на королеву действие, обратное тому, которое, как мы уже видели, она произвела на герцога; хладнокровный в бою, герцог, когда пришлось подводить итоги, впал в гнев, тот вылился в слова и вместе с ними иссяк. Не то Изабелла: она выслушала рассказ полная ненависти, но с рассчитанным хладнокровием истинного политика. Он добавил горечи, которою ее сердце уже было полно; оно молчаливо копило обиды, скрывая их, ожидая лишь подходящего момента, чтобы выплеснуть все разом, как вулкан, который в один прекрасный день извергается и выбрасывает наружу свое содержимое и то, что в разное время бросала в него рука человека.
Но только когда Изабелла вошла к себе, ее лицо было бледно, руки судорожно сжаты, зубы стиснуты. Она не могла сесть, ибо была слишком взволнована, но не могла и стоять: так ее била дрожь; тогда она конвульсивным движением ухватилась за одну из колонн у постели, уронила голову на руку, вцепившуюся в эту колонну, и позвала Шарлотту. В груди у нее горело, дыхание спирало.
Прошло несколько секунд. Ответа не последовало, в соседней комнате ничто не шелохнулось, – никакого движения, свидетельствовавшего о том, что Изабеллу услышали.
– Шарлотта! – снова позвала она и топнула ногой, ее голос прозвучал глухо и невнятно: не то любовный зов, не то рык хищника; трудно было представить себе, что это обыкновенное имя вырвалось из человеческих уст.
Спустя миг на пороге появилась, дрожа от страха, девушка, которую звали. Она без труда различила в голосе своей госпожи знакомую ей гневную интонацию.
– Вы разве не слышали, что я зову вас? – сказала королева. – Вас надо всякий раз приглашать дважды.
– Прошу прощения, госпожа, но я была… там… с…
– С кем?
– С молодым человеком, которого вы знаете, которого вы видели и которым вы, будучи так милостивы, интересовались.
– Да кто же это?
– Перине Леклерк.
– Леклерк! – воскликнула королева. – Откуда он взялся тут?
– Он приехал из Парижа.
– Я хочу видеть его.
– Он тоже, ваше величество, хотел вас видеть и просил разрешения говорить с вами, но я не посмела…
– Говорят же тебе, пусть войдет. Немедленно! Сию секунду! Где он?
– Он там, – сказала девушка и, приподняв полог, крикнула: – Перине Леклерк!
Леклерк, едва вошел, бросился к королеве: они оказались лицом к лицу.
Второй раз в своей жизни бедный торговец оружием стоял, как равный перед равным, перед гордой королевой Франции. Однажды, несмотря на различие положений, одни и те же чувства уже приводили их друг к другу с противоположных концов социальной лестницы. Только в первый раз речь шла о любви, а теперь – о мщении.
– Перине! – сказала королева.
– Ваше величество! – отвечал тот, пристально глядя в глаза повелительнице и не опуская своих.
– Я с тех пор тебя не видела, – добавила королева.
– Так ведь и ни к чему. Вы сказали: если его живым перевезут в другую тюрьму, я должен следовать за ним до самых ее дверей; если его тело погребут, я должен сопровождать его до самой могилы; но мертв ли он, живой ли, я должен вернуться к вам и сказать: «Он там». Королева, они предусмотрели все: что вы можете похитить и пленника и труп, – они бросили его живого и искалеченного в Сену.
– Почему же ты, несчастный, не спас его и не отомстил за него?
– Я был один, их – шестеро, двое мертвы. Я сделал, что мог. Теперь я надеюсь сделать больше.
– Увидим, – сказала королева.
– О, этот коннетабль! Ведь вы ненавидите его, не правда ли, ваше величество? И вы хотели бы овладеть Парижем. Так разве вы не пожалуете своей милостью человека, который предложит себя, чтобы взять Париж и отомстить коннетаблю.
Королева улыбнулась с тем выражением, кое присуще было лишь ей.
– О! – сказала она. – Все, чего ни попросит этот человек… Все, половину моей жизни, моей крови. Только где он?
– Кто?
– Этот человек!
– Я перед вами, госпожа.
– Вы! Ты! – вскричала в удивлении Изабелла.
– Да, я.
– Но каким образом?
– Я сын эшевена Леклерка; ночью мой отец кладет ключи от города под подушку. В один прекрасный вечер я иду к нему, обнимаю, сажусь за стол, потом прячусь в доме, а ночью… ночью вхожу в его комнату, беру ключи и открываю ворота.
Шарлотта легонько вскрикнула, Перине сделал вид, что не слышал ее, королева также пропустила ее возглас мимо ушей.
Подумав, она молвила:
– Ну что ж, пускай.
– Я сделаю, как сказал, – повторил Леклерк.
– Но, – робко проговорила Шарлотта, – вдруг, когда вы будете брать ключи, ваш отец проснется.
От этого предположения у Леклерка волосы зашевелились на голове, а на лбу выступил пот. Но тут он положил руку на рукоять кинжала и произнес следующие три слова:
– Я усыплю его.
Шарлотта снова вскрикнула и упала в кресло.
– Да, – сказал Леклерк, не обращая внимания на свою возлюбленную, которая лежала почти без чувств, – да, я могу стать предателем и отцеубийцей, но я буду отомщен.
– Но что они тебе сделали? – сказала Изабелла, приблизившись к нему; она взяла Леклерка за руку и взглянула на него с той улыбкой, с какой смотрит женщина, когда ею владеет жажда мести, как бы жестока она ни была и чего бы ни стоила.
– Пусть это останется моей тайной, королева, вам нет до того дела. Знайте лишь, что я сдержу свое слово, но вы сдержите свое.
– Прекрасно, я слушаю тебя. Ты ведь любишь Шарлотту?
Перине с горьким смешком покачал головой.
– Тогда золото? Ты его получишь.
– Нет, – отвечал Перине.
– Может быть, звание, почести? Как только мы возьмем Париж, я назначу тебя его комендантом, ты станешь графом.
– Нет, речь не о том, – прошептал Леклерк.
– Так о чем же? – спросила королева.
– Ведь вы регентша Франции?
– Да.
– Вы вольны карать, вольны миловать?
– Да.
– И у вас есть печать, а тот, кто владеет грамотой с королевской печатью, облечен королевской властью, не так ли?
– Так.
– Вот я и хотел бы иметь такую грамоту, чтобы она отдала в мои руки жизнь, которой я распоряжусь по своему усмотрению, не спрашивая ни у кого на то соизволения, и чтобы даже палач не оспаривал ее у меня.
Королева побледнела.
– Но это не касается ни дофина Карла, ни короля?
– Нет.
– Пергамент мне и королевскую печать! – с живостью воскликнула королева.
Леклерк взял со стола то и другое и протянул королеве. Та написала: «Мы, Изабелла Баварская, божьей милостью регентша Франции, коей вверено по причине занятости его величества короля управление королевством, уступаем торговцу оружием на Пти-Пон Перине Леклерку наше право на жизнь и на смерть…»
– Имя?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106
– Я удовлетворю его, – ответил Л'Иль-Адан, – сегодняшний вечер идет в счет.
Они вышли.
Спустя некоторое время зала, в которой только что стоял смутный гул, которая искрилась, сверкала, погрузилась в темноту и безмолвие.
Если нам удалось дать читателю точное представление о характере Изабеллы Баварской, то он легко представит себе, что новость, принесенная Жаном Бургундским, лишившая ее последних надежд, произвела на королеву действие, обратное тому, которое, как мы уже видели, она произвела на герцога; хладнокровный в бою, герцог, когда пришлось подводить итоги, впал в гнев, тот вылился в слова и вместе с ними иссяк. Не то Изабелла: она выслушала рассказ полная ненависти, но с рассчитанным хладнокровием истинного политика. Он добавил горечи, которою ее сердце уже было полно; оно молчаливо копило обиды, скрывая их, ожидая лишь подходящего момента, чтобы выплеснуть все разом, как вулкан, который в один прекрасный день извергается и выбрасывает наружу свое содержимое и то, что в разное время бросала в него рука человека.
Но только когда Изабелла вошла к себе, ее лицо было бледно, руки судорожно сжаты, зубы стиснуты. Она не могла сесть, ибо была слишком взволнована, но не могла и стоять: так ее била дрожь; тогда она конвульсивным движением ухватилась за одну из колонн у постели, уронила голову на руку, вцепившуюся в эту колонну, и позвала Шарлотту. В груди у нее горело, дыхание спирало.
Прошло несколько секунд. Ответа не последовало, в соседней комнате ничто не шелохнулось, – никакого движения, свидетельствовавшего о том, что Изабеллу услышали.
– Шарлотта! – снова позвала она и топнула ногой, ее голос прозвучал глухо и невнятно: не то любовный зов, не то рык хищника; трудно было представить себе, что это обыкновенное имя вырвалось из человеческих уст.
Спустя миг на пороге появилась, дрожа от страха, девушка, которую звали. Она без труда различила в голосе своей госпожи знакомую ей гневную интонацию.
– Вы разве не слышали, что я зову вас? – сказала королева. – Вас надо всякий раз приглашать дважды.
– Прошу прощения, госпожа, но я была… там… с…
– С кем?
– С молодым человеком, которого вы знаете, которого вы видели и которым вы, будучи так милостивы, интересовались.
– Да кто же это?
– Перине Леклерк.
– Леклерк! – воскликнула королева. – Откуда он взялся тут?
– Он приехал из Парижа.
– Я хочу видеть его.
– Он тоже, ваше величество, хотел вас видеть и просил разрешения говорить с вами, но я не посмела…
– Говорят же тебе, пусть войдет. Немедленно! Сию секунду! Где он?
– Он там, – сказала девушка и, приподняв полог, крикнула: – Перине Леклерк!
Леклерк, едва вошел, бросился к королеве: они оказались лицом к лицу.
Второй раз в своей жизни бедный торговец оружием стоял, как равный перед равным, перед гордой королевой Франции. Однажды, несмотря на различие положений, одни и те же чувства уже приводили их друг к другу с противоположных концов социальной лестницы. Только в первый раз речь шла о любви, а теперь – о мщении.
– Перине! – сказала королева.
– Ваше величество! – отвечал тот, пристально глядя в глаза повелительнице и не опуская своих.
– Я с тех пор тебя не видела, – добавила королева.
– Так ведь и ни к чему. Вы сказали: если его живым перевезут в другую тюрьму, я должен следовать за ним до самых ее дверей; если его тело погребут, я должен сопровождать его до самой могилы; но мертв ли он, живой ли, я должен вернуться к вам и сказать: «Он там». Королева, они предусмотрели все: что вы можете похитить и пленника и труп, – они бросили его живого и искалеченного в Сену.
– Почему же ты, несчастный, не спас его и не отомстил за него?
– Я был один, их – шестеро, двое мертвы. Я сделал, что мог. Теперь я надеюсь сделать больше.
– Увидим, – сказала королева.
– О, этот коннетабль! Ведь вы ненавидите его, не правда ли, ваше величество? И вы хотели бы овладеть Парижем. Так разве вы не пожалуете своей милостью человека, который предложит себя, чтобы взять Париж и отомстить коннетаблю.
Королева улыбнулась с тем выражением, кое присуще было лишь ей.
– О! – сказала она. – Все, чего ни попросит этот человек… Все, половину моей жизни, моей крови. Только где он?
– Кто?
– Этот человек!
– Я перед вами, госпожа.
– Вы! Ты! – вскричала в удивлении Изабелла.
– Да, я.
– Но каким образом?
– Я сын эшевена Леклерка; ночью мой отец кладет ключи от города под подушку. В один прекрасный вечер я иду к нему, обнимаю, сажусь за стол, потом прячусь в доме, а ночью… ночью вхожу в его комнату, беру ключи и открываю ворота.
Шарлотта легонько вскрикнула, Перине сделал вид, что не слышал ее, королева также пропустила ее возглас мимо ушей.
Подумав, она молвила:
– Ну что ж, пускай.
– Я сделаю, как сказал, – повторил Леклерк.
– Но, – робко проговорила Шарлотта, – вдруг, когда вы будете брать ключи, ваш отец проснется.
От этого предположения у Леклерка волосы зашевелились на голове, а на лбу выступил пот. Но тут он положил руку на рукоять кинжала и произнес следующие три слова:
– Я усыплю его.
Шарлотта снова вскрикнула и упала в кресло.
– Да, – сказал Леклерк, не обращая внимания на свою возлюбленную, которая лежала почти без чувств, – да, я могу стать предателем и отцеубийцей, но я буду отомщен.
– Но что они тебе сделали? – сказала Изабелла, приблизившись к нему; она взяла Леклерка за руку и взглянула на него с той улыбкой, с какой смотрит женщина, когда ею владеет жажда мести, как бы жестока она ни была и чего бы ни стоила.
– Пусть это останется моей тайной, королева, вам нет до того дела. Знайте лишь, что я сдержу свое слово, но вы сдержите свое.
– Прекрасно, я слушаю тебя. Ты ведь любишь Шарлотту?
Перине с горьким смешком покачал головой.
– Тогда золото? Ты его получишь.
– Нет, – отвечал Перине.
– Может быть, звание, почести? Как только мы возьмем Париж, я назначу тебя его комендантом, ты станешь графом.
– Нет, речь не о том, – прошептал Леклерк.
– Так о чем же? – спросила королева.
– Ведь вы регентша Франции?
– Да.
– Вы вольны карать, вольны миловать?
– Да.
– И у вас есть печать, а тот, кто владеет грамотой с королевской печатью, облечен королевской властью, не так ли?
– Так.
– Вот я и хотел бы иметь такую грамоту, чтобы она отдала в мои руки жизнь, которой я распоряжусь по своему усмотрению, не спрашивая ни у кого на то соизволения, и чтобы даже палач не оспаривал ее у меня.
Королева побледнела.
– Но это не касается ни дофина Карла, ни короля?
– Нет.
– Пергамент мне и королевскую печать! – с живостью воскликнула королева.
Леклерк взял со стола то и другое и протянул королеве. Та написала: «Мы, Изабелла Баварская, божьей милостью регентша Франции, коей вверено по причине занятости его величества короля управление королевством, уступаем торговцу оружием на Пти-Пон Перине Леклерку наше право на жизнь и на смерть…»
– Имя?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106