Но его солдаты отказывались сражаться за него, и это вынудило короля сдаться в плен. Его препроводили в Лондонскую тюрьму с необычайно толстыми стенами. Было проведено следствие по делу короля, он был низложен обеими палатами, а граф Дерби провозглашен королем Генрихом IV. Он получил корону и скипетр из рук того, кого он лишил власти.
Эту новость принесла во Францию госпожа де Куси, приближенная королевы Изабеллы; бедняжка, познавшая в любви лишь разочарование, а в обладании властью – одно лишь горе, возвращалась во Францию вдовой при живом еще, но уже осужденном на смерть муже. Каждый понимал: короне Франции брошен вызов, и это не должно оставаться безнаказанным, но что было делать, когда в стране не хватало ни денег, ни людей. Герцога Орлеанского огорчала эта беспомощность, но он был настолько взбешен наглостью графа Дерби, что послал к нему от своего имени вызвать его на поединок герольда своего Орлеана и начальника своих герольдов Шампаня, герцог предлагал драться до последнего, не щадя друг друга, место и оружие пусть укажет сам король. Генрих IV ответил отказом.
Что касается герцога Орлеанского, то он был таким управителем, который, по словам мудрого историка Ювенала, сам нуждается в управителе; чтобы ни он сам, ни королева ни в чем не ущемлялись, герцог придумывал все новые налоги: не успевали уплатить один, как уже следовал другой. Выкачав все из простого люда, герцог взялся за духовенство. Но не желая, чтобы его сочли вымогателем, герцог объявил о заеме. Эта мера разделила духовенство на два лагеря: одни отказались от взносов, и только силой у них удалось изъять из амбаров четверть собранного урожая; другие же, прихлебатели и подпевалы герцога Орлеанского, изгнали из общины тех, кто не подчинился приказу. Регента подобный скандал отнюдь не привел в восторг, раскол в духовенстве побудил его огласить новую сумму, общую для всех: для знати, для духовенства и для народа. С этим якобы согласились герцоги Бургундский, Бурбонский, Беррийский, в чьем присутствии, как уверял регент, и был подписан эдикт.
Однако герцоги Бурбонский и Беррийский заявили, что их приплели напрасно; герцог Бургундский был занят выкупом своего сына и, услышав, что граф Невэрский возвращается в Париж, решил тоже отправиться туда, дабы самому уличить во лжи своего племянника.
Узнав, что герцог Бургундский тронулся в путь, герцог Орлеанский смекнул, что при таком обороте событий ему несдобровать, и тут же от имени короля издал новый указ, отменявший предыдущий, на чем, мол, настаивали королева и он сам, – таким образом, последний налог не превышал предыдущего. Но это не остановило герцога Филиппа; в акте отступления он усмотрел признание в слабости своего противника и решил воспользоваться ею. Едва прибыв в Париж, он свиделся с герцогами Бурбонским и Беррийским, которые так же, как и он, были скомпрометированы; самым почтительным образом они попеняли королю и добились созыва совета. Совету надлежало выбрать, кому из двух герцогов управлять страной, а чтобы у него не были связаны руки присутствием претендентов, герцог Филипп соглашался не появляться на ассамблее, но при условии, чтобы и его племянника там не было.
Герцог Орлеанский согласился, хотя и предполагал, что решение будет не в его пользу: за ним охотно признавали качества, присущие славному и смелому рыцарю, но в большинстве случаев отказывались видеть в нем человека государственного ума, – вот почему он был скорее раздосадован, нежели удивлен, когда ему сообщили, что партия герцога Бургундского взяла верх, а что ему советуют заниматься своими делами и не лезть в чужие.
Итак, соперники оказались лицом друг к другу с новой занозой в сердце, но их было уже так много до этого, что одной меньше, одной больше, не имело, как им казалось, значения. Герцог Орлеанский как будто бы нашел утешение в открытом и настойчивом ухаживании за графиней Невэрской, невесткой герцога. Таким образом он мстил за свое поражение. Дальше мы увидим, как отомстил за себя граф Невэрский.
С выкупом у Баязета пяти пленников, – а их осталось только пять, – все было улажено. Пять, потому что сир де Куси умер в плену, о чем не переставали сокрушаться его друзья; император вернул свободу мессиру Жаку де Хелли, всячески превознося его мужество и верность слову. И вот в день отбытия на родину, каковое было разрешено императором, рыцари пришли к нему прощаться. От имени своих друзей и от себя лично граф Невэрский выразил признательность императору, ибо он обращался с ними с надлежащей учтивостью. Тогда Баязет сделал знак приблизиться к нему, граф хотел преклонить колено, но Баязет удержал его, взяв за руку, и сказал по-турецки, а переводчик перевел на латынь такие слова:
– Жак, мне известно, что у себя на родине ты всеми почитаемый человек. Ты сын благородных родителей, у твоего отца предки – королевской крови. Ты молод, и, возможно, по возвращении на родину, тебя начнут порицать, насмехаться над тобой за то, что произошло, – ведь этот поход был как бы твоим посвящением в рыцари, – а ты, дабы уйти от позора, созовешь великое множество людей для нового, как вы говорите, крестового похода. Если б я боялся тебя, то заставил бы тебя, равно как и твоих друзей, поклясться своей верой и своей честью никогда больше не выступать против меня. Но мне это ни к чему, возвращайся к себе на Запад и поступай, как тебе заблагорассудится. Можешь опять собрать огромную армию и опять пойти на меня, я встречу тебя во всеоружии, и ты увидишь, готов ли я для новой битвы. Предупреждаю не только тебя, но всех, кому ты сочтешь нужным это передать. Я рожден для ратных подвигов. Мое дело – завоевывать.
Сказав так, – и тот, кто слышал эти слова, вспоминал их всю жизнь, – Баязет передал пленников сеньорам Метленскому и Абидосскому, которым было поручено вести переговоры, что они и сделали как нельзя лучше. Люди императора проводили их до самых галер и покинули их только тогда, когда увидали, что якорь поднят. Флотилия взяла курс на Метлен, куда она и прибыла без всяких происшествий.
Там их с нетерпением ждали. Им был оказан пышный прием женой губернатора, которая состояла в свите императрицы Константинополя. Она довольно наслышалась о Франции и была польщена, что ей досталось принимать знатных господ. Она велела приготовить для них самые роскошные покои дворца, и там, вместо своих старых, истрепанных костюмов, они нашли новые, в греческом духе, одежды, сшитые из лучших материй Азии. Не успели они переодеться, как возвестили о прибытии маршала Родоса мессира Жака де Бракмон. Он должен был препроводить рыцарей на остров Родос, где их с радостным нетерпением ждал великий приор. Рыцари распрощались с сеньором и сеньорой Метленскими, которые так радушно приняли их, и отплыли на остров Родос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106
Эту новость принесла во Францию госпожа де Куси, приближенная королевы Изабеллы; бедняжка, познавшая в любви лишь разочарование, а в обладании властью – одно лишь горе, возвращалась во Францию вдовой при живом еще, но уже осужденном на смерть муже. Каждый понимал: короне Франции брошен вызов, и это не должно оставаться безнаказанным, но что было делать, когда в стране не хватало ни денег, ни людей. Герцога Орлеанского огорчала эта беспомощность, но он был настолько взбешен наглостью графа Дерби, что послал к нему от своего имени вызвать его на поединок герольда своего Орлеана и начальника своих герольдов Шампаня, герцог предлагал драться до последнего, не щадя друг друга, место и оружие пусть укажет сам король. Генрих IV ответил отказом.
Что касается герцога Орлеанского, то он был таким управителем, который, по словам мудрого историка Ювенала, сам нуждается в управителе; чтобы ни он сам, ни королева ни в чем не ущемлялись, герцог придумывал все новые налоги: не успевали уплатить один, как уже следовал другой. Выкачав все из простого люда, герцог взялся за духовенство. Но не желая, чтобы его сочли вымогателем, герцог объявил о заеме. Эта мера разделила духовенство на два лагеря: одни отказались от взносов, и только силой у них удалось изъять из амбаров четверть собранного урожая; другие же, прихлебатели и подпевалы герцога Орлеанского, изгнали из общины тех, кто не подчинился приказу. Регента подобный скандал отнюдь не привел в восторг, раскол в духовенстве побудил его огласить новую сумму, общую для всех: для знати, для духовенства и для народа. С этим якобы согласились герцоги Бургундский, Бурбонский, Беррийский, в чьем присутствии, как уверял регент, и был подписан эдикт.
Однако герцоги Бурбонский и Беррийский заявили, что их приплели напрасно; герцог Бургундский был занят выкупом своего сына и, услышав, что граф Невэрский возвращается в Париж, решил тоже отправиться туда, дабы самому уличить во лжи своего племянника.
Узнав, что герцог Бургундский тронулся в путь, герцог Орлеанский смекнул, что при таком обороте событий ему несдобровать, и тут же от имени короля издал новый указ, отменявший предыдущий, на чем, мол, настаивали королева и он сам, – таким образом, последний налог не превышал предыдущего. Но это не остановило герцога Филиппа; в акте отступления он усмотрел признание в слабости своего противника и решил воспользоваться ею. Едва прибыв в Париж, он свиделся с герцогами Бурбонским и Беррийским, которые так же, как и он, были скомпрометированы; самым почтительным образом они попеняли королю и добились созыва совета. Совету надлежало выбрать, кому из двух герцогов управлять страной, а чтобы у него не были связаны руки присутствием претендентов, герцог Филипп соглашался не появляться на ассамблее, но при условии, чтобы и его племянника там не было.
Герцог Орлеанский согласился, хотя и предполагал, что решение будет не в его пользу: за ним охотно признавали качества, присущие славному и смелому рыцарю, но в большинстве случаев отказывались видеть в нем человека государственного ума, – вот почему он был скорее раздосадован, нежели удивлен, когда ему сообщили, что партия герцога Бургундского взяла верх, а что ему советуют заниматься своими делами и не лезть в чужие.
Итак, соперники оказались лицом друг к другу с новой занозой в сердце, но их было уже так много до этого, что одной меньше, одной больше, не имело, как им казалось, значения. Герцог Орлеанский как будто бы нашел утешение в открытом и настойчивом ухаживании за графиней Невэрской, невесткой герцога. Таким образом он мстил за свое поражение. Дальше мы увидим, как отомстил за себя граф Невэрский.
С выкупом у Баязета пяти пленников, – а их осталось только пять, – все было улажено. Пять, потому что сир де Куси умер в плену, о чем не переставали сокрушаться его друзья; император вернул свободу мессиру Жаку де Хелли, всячески превознося его мужество и верность слову. И вот в день отбытия на родину, каковое было разрешено императором, рыцари пришли к нему прощаться. От имени своих друзей и от себя лично граф Невэрский выразил признательность императору, ибо он обращался с ними с надлежащей учтивостью. Тогда Баязет сделал знак приблизиться к нему, граф хотел преклонить колено, но Баязет удержал его, взяв за руку, и сказал по-турецки, а переводчик перевел на латынь такие слова:
– Жак, мне известно, что у себя на родине ты всеми почитаемый человек. Ты сын благородных родителей, у твоего отца предки – королевской крови. Ты молод, и, возможно, по возвращении на родину, тебя начнут порицать, насмехаться над тобой за то, что произошло, – ведь этот поход был как бы твоим посвящением в рыцари, – а ты, дабы уйти от позора, созовешь великое множество людей для нового, как вы говорите, крестового похода. Если б я боялся тебя, то заставил бы тебя, равно как и твоих друзей, поклясться своей верой и своей честью никогда больше не выступать против меня. Но мне это ни к чему, возвращайся к себе на Запад и поступай, как тебе заблагорассудится. Можешь опять собрать огромную армию и опять пойти на меня, я встречу тебя во всеоружии, и ты увидишь, готов ли я для новой битвы. Предупреждаю не только тебя, но всех, кому ты сочтешь нужным это передать. Я рожден для ратных подвигов. Мое дело – завоевывать.
Сказав так, – и тот, кто слышал эти слова, вспоминал их всю жизнь, – Баязет передал пленников сеньорам Метленскому и Абидосскому, которым было поручено вести переговоры, что они и сделали как нельзя лучше. Люди императора проводили их до самых галер и покинули их только тогда, когда увидали, что якорь поднят. Флотилия взяла курс на Метлен, куда она и прибыла без всяких происшествий.
Там их с нетерпением ждали. Им был оказан пышный прием женой губернатора, которая состояла в свите императрицы Константинополя. Она довольно наслышалась о Франции и была польщена, что ей досталось принимать знатных господ. Она велела приготовить для них самые роскошные покои дворца, и там, вместо своих старых, истрепанных костюмов, они нашли новые, в греческом духе, одежды, сшитые из лучших материй Азии. Не успели они переодеться, как возвестили о прибытии маршала Родоса мессира Жака де Бракмон. Он должен был препроводить рыцарей на остров Родос, где их с радостным нетерпением ждал великий приор. Рыцари распрощались с сеньором и сеньорой Метленскими, которые так радушно приняли их, и отплыли на остров Родос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106