— Не знаю, милорд; я оставил его в лесу, он рыл могилу молодому дворянину, которого мы убили.
Лицо барона слегка покраснело, он попытался что-то сказать, но с губ его срывались нечленораздельные звуки; он отвернулся и сделал убийце знак выйти из своих покоев.
Тот ничего другого и не желал; держась за стены, он вышел.
— Мертв! — прошептал барон с непередаваемым волнением и повторил: — Мертв! — Побледнев как смерть, он продолжал бормотать слабеющим голосом: — Мертв, мертв!
Теперь оставим Фиц-Олвина мучаться тайными угрызениями взбудораженной совести и поищем того человека, которого он предназначил в супруги своей дочери.
Сэр Тристрам не покидал замка и собирался оставаться в нем до самого конца недели.
Барон желал, чтобы венчание его дочери состоялось в часовне замка, а сэр Тристрам, хотя и боялся какого-нибудь коварного покушения на свою особу, непременно хотел пышно венчаться в Линтонском аббатстве, расположенном примерно в миле от Ноттингема.
— Дорогой друг, — сказал лорд Фиц-Олвин не допускающим возражения тоном, когда обсуждался этот вопрос, — вы глупец и упрямец, потому что не видите ни моих добрых намерений, ни собственных интересов. Не стоит думать, что моя дочь жаждет вам принадлежать и что она с радостью пойдет к алтарю. Не могу вам сказать почему, но я предчувствую, что в Линтонском аббатстве произойдет некое событие, губительное для исполнения наших взаимных обязательств. Мы здесь в опасной близости от шайки разбойников, и они под началом своего решительного атамана вполне способны окружить и ограбить нас.
— Я возьму с собой свою охрану, — ответил сэр Тристрам, — она многочисленна, и это испытанные и храбрые люди.
— Как нам будет угодно, — сказал барон. — Но если случится несчастье, не жалуйтесь.
— Оставьте беспокойство, я беру на себя всю вину за свою ошибку, если она будет совершена мною при выборе места брачной церемонии.
— А кстати, — заметил барон, — не забудьте, прошу вас, что накануне этого торжества вы должны вручить мне миллион золотых.
— Сундук, в котором заперта эта огромная сумма, Фиц-Олвин, находится в моей комнате, — тяжело вздыхая, ответил сэр Тристрам, — и в день свадьбы его перенесут в ваши покои.
— Накануне, — возразил барон, — накануне, как мы условились.
— Хорошо, накануне.
С этим старики и расстались: один пошел ухаживать за леди Кристабель, а другой погрузился в мечты о своем будущем величии.
В замке Барнсдейл царила великая печаль: старый сэр Гай, его жена и дочери днем, как могли, утешали друг друга, пытаясь смириться с исчезновением бедного Уилла, а ночью оплакивали его.
На следующее утро после чудесного спасения Уилла вся семья сидела в зале и грустно беседовала о том, что же случилось с Уильямом, как вдруг у ворот замка громко и радостно затрубил охотничий рожок.
— Это Робин! — воскликнула Марианна, подбежав к окну.
— И конечно, с добрыми вестями, — подхватила Барбара. — Ну же, милая Мод, крепитесь и надейтесь, Уильям скоро вернется!
— Увы! Вы говорите неправду, дорогая сестрица!
— Я правду сказала, правду! — закричала Барбара. — Это Уилл и Робин, а с ними еще какой-то молодой человек, наверное, их друг.
Мод бросилась к дверям; Марианна узнала брата (Аллан уже оправился от удара и чувствовал себя превосходно), побежала вместе с Мод и упала в его объятия.
Мод, словно безумная, повторяла одно и то же:
— Уилл! Уилл! Милый Уилл!
А Марианна, обвив руками шею брата, не могла вымолвить ни слова.
Не станем даже пытаться изобразить радость этой счастливой семьи. Господь еще раз вернул этим людям целым и невредимым человека, которого они не надеялись больше увидеть и горько оплакивали.
Улыбки стерли даже воспоминания о слезах, и все дети, обменявшись объятиями и поцелуями, были по очереди прижаты к материнской груди. Сэр Гай благословил Уилла и его спасителя, а леди Гэмвелл с улыбкой обняла прелестную Мод.
— Ну разве я была не права, когда говорила, что Робин привез добрые вести? — спросила Барбара, целуя Уилла.
— О, вы были безусловно правы, дорогая Барбара, — ответила Марианна, сжимая руки Аллана.
— Хотелось бы мне, — продолжала шалунья Барбара, — перепутать Уилла и Робина и поцеловать Робина от всей души.
— Такой способ выражать признательность послужит нам дурным примером, дорогая Барби, — со смехом подхватила Марианна, — мы все будем вынуждены поступить как вы, и Робин умрет от счастья.
— И это будет для меня блаженная смерть, вам не кажется, леди Марианна?
Девушка покраснела.
По лицу Аллана Клера скользнула едва заметная улыбка.
— Рыцарь, — сказал Уилл, подходя поближе к молодому человеку, — вы видите, какие теплые чувства внушает Робин моим сестрам, и он эти чувства заслужил. Рассказывая вам о наших несчастьях, Робин скрыл от вас, что он спас от смерти моих отца и мать; не поведал вам, с какой бесконечной преданностью он относится к Барбаре и Уинифред; умолчал о том, что нежно, как лучший друг, заботился о моей невесте Мод. И говоря о леди Марианне, Робин не добавил: «Я заботился о счастье той, что была далеко от вас; в моем лице она имела верного друга, самоотверженного брата…»
— Прошу вас, Уильям, — прервал его Робин, — пощадите мою скромность, хоть леди Марианна и говорит, что я разучился краснеть, я чувствую, как мое лицо начинает пылать.
— Дорогой Робин, — сказал рыцарь и в волнении сжал руки молодого человека, — за мной давно огромный долг признательности по отношению к вам, и я счастлив, что могу теперь его засвидетельствовать. Мне не нужно было слов Уилла, чтобы увидеть, как достойно выполнили вы трудную задачу, доверенную вашей чести, ибо тому порукой были и есть все ваши поступки.
— О милый брат, — воскликнула Марианна, — если бы вы знали, как он был добр и щедр ко всем нам! Если бы вы знали, насколько достойно похвал его поведение по отношению ко мне, вы бы его почитали и любили, как…
— … как его любишь ты, да? — спросил, нежно улыбаясь, Аллан.
— Да, как я его люблю, — ответила Марианна и на ее лице отразилось чувство огромной гордости, а ее мелодичный голос задрожал от волнения, — и я не боюсь признаться в чувстве к великодушному человеку, разделившему со мной все мои печали. Робин любит меня, дорогой Аллан, и любит меня так же сильно и давно, как я люблю его. Я обещала свою руку Робин Гуду, и мы ждали твоего приезда, чтобы освятить наши чувства перед алтарем.
— Мне приходится краснеть за свой эгоизм, Марианна, — сказал Аллан, — и этот стыд заставляет меня вдвойне ценить безупречное поведение Робина. Твой единственный защитник был далеко от тебя, он тебя забыл, а ты, дорогая сестра, продолжала помнить о нем и ожидать его возвращения, полагая, что без него ты не имеешь права на счастье. Простите мне, и вы и он, мою невольную жестокость;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163