— закричал барон. — К оружию! Верные норманны, уничтожьте этих разбойников!
Но в солдат полетели тучи стрел. Обезумев от страха, барон вскочил на лошадь и, что-то громко выкрикивая, понесся к замку. Испуганные жители Ноттингема бросились за своим сеньором, а солдаты, поддавшись всеобщей панике, понеслись за бароном.
— Лес и Робин Гуд! — кричали веселые лесные братья, со смехом преследуя врагов.
Горожане, лесники и солдаты вперемешку пронеслись по городу, причем первые онемели от ужаса, вторые смеялись, а третьи были в бешенстве. Барон первым влетел во двор замка, а все остальные за ним. Снаружи остались только лесные братья, громкими веселыми возгласами провожавшие своих малодушных противников.
Когда Робин Гуд и его люди возвращались в лес, горожане, ни один из которых не был ранен и нисколько не пострадал в этой необычайной стычке, единодушно признали, что молодой предводитель разбойников смел и в несчастье верен другу.
К этому дружному хвалебному хору присоединились и нежные девичьи голоса, а одна из девушек даже заявила, что лесники кажутся ей такими приветливыми и доброжелательными, что отныне она не побоится идти лесом совсем одна.
III
Убедившись, что Робин Гуд не намеревается осаждать замок, разбитый физически лорд Фиц-Олвин, в голове которого теснились невыполнимые планы — один фантастичнее другого, удалился в свои покои.
Там барон стал размышлять об удивительной смелости Робин Гуда: среди белого дня, не имея другого оружия, кроме меча, обнаженного им только для того, чтобы перерезать веревки осужденного, с замечательным присутствием духа он сумел держать на почтительном расстоянии большой отряд солдат. Ему вспомнилось постыдное бегство солдат, и, забыв, что он первый подал тому пример, барон проклял их трусость.
— Какой непристойный страх! — восклицал он. — Какой нелепый испуг! Что подумают горожане? Им позволительно было бежать, ведь им нечем было защищаться, но солдаты, дисциплинированные, вооруженные до зубов! Это неслыханное происшествие навсегда испортило мою репутацию человека доблестного и храброго.
От этих размышлений, весьма тягостных для его самолюбия, барон перешел к совершенно другим. Он настолько преувеличивал позор поражения, что в конце концов всю вину за него взвалил на солдат; в его воображении он не возглавил паническое бегство, а прикрыл отступление и только благодаря собственному мужеству проложил себе дорогу сквозь ряды окруживших его разбойников. И как только он окончательно подменил действительность своими измышлениями, его ярость достигла крайнего предела, он выскочил из комнаты во двор, где солдаты стояли группками и с огорчением говорили о своем позорном бегстве, обвиняя в нем своего господина. Барон влетел в толпу как бомба, приказал всем встать вокруг него и произнес длинную речь об их подлой трусости. После этого он привел солдатам несколько вымышленных примеров беспочвенной паники, прибавив, что память человеческая не упомнит трусости, сравнимой с той, какую они ставят себе в упрек. Барон говорил так горячо и возмущенно, так умело напустил на себя вид непоколебимого и недооцененного мужества, что солдаты, поддавшись чувству уважения к своему господину, в конце концов поверили в свою полную и неоспоримую виновность. Ярость барона показалась им благородным гневом. Они опустили головы и признали себя робкими людьми, боящимися собственной тени. Когда барон наконец кончил свою напыщенную речь, один из солдат предложил преследовать разбойников до их тайного убежища. Все остальные радостными криками приветствовали это предложение; солдат, высказавший столь воинственную идею, стал умолять храброго краснобая возглавить отряд. Но тот вовсе не был расположен поддаваться на эти неуместные просьбы и ответил, что он благодарен за оказанное ему доверие, но в настоящую минуту ему куда более приятно оставаться дома.
— Мои храбрецы, — добавил барон, — осторожность требует, чтобы мы дождались более благоприятного случая для захвата Робин Гуда. Я полагаю, что мы должны воздержаться, по крайней мере, в эту минуту, от любых необдуманных действий. Сейчас — осторожности, а в час битвы — смелости — вот все, что я от вас требую.
Сказав это, барон, опасаясь настойчивости своих солдат, оставил их строить планы победы. Успокоившись относительно своей репутации храброго вояки, барон забыл о Робин Гуде и стал думать о своих личных интересах и о претендентах на руку своей дочери. Само собой разумеется, что лорд Фиц-Олвин полагался на испытанную не раз ловкость Черного Питера; по его мнению, Аллан Клер уже не существовал на свете. Правда, Робин Гуд сообщил ему о смерти его кровавого порученца, но барону и дела не было до того, что Питер заплатил жизнью за услугу, оказанную им своему господину и повелителю. Раз он избавился от Аллана Клера, то между леди Кристабель и сэром Тристрамом больше не стояло никаких преград, а этот последний был настолько близок к могиле, что новобрачная должна была, так сказать, со дня на день сменить свадебные одежды на темное вдовье покрывало. Молодая и необыкновенно красивая, совершенно свободная, сказочно богатая леди Кристабель тогда нашла бы себе партию, достойную ее красоты и богатства. И барон спрашивал себя, кто это будет. Горя неуемным честолюбием, он мысленно искал такого супруга для дочери, который соответствовал бы его высоким притязаниям. Старому гордецу уже мерещилось великолепие королевского двора и он стал подумывать о сыновьях Генриха II. В то время, когда непрестанная борьба враждующих партий раздирала Английское королевство, постоянная нехватка денег превратила их в огромную силу, и возвышение леди Кристабель до ранга члена королевской семьи не было невозможным. И эта пленительная надежда в мозгу лорда Фиц-Олвина приняла очертания замысла, уже близкого к осуществлению. Барон уже видел себя дедом короля Англии и думал о том, на принцессах каких королевских дворов было бы выгодно женить своих внуков и правнуков, как вдруг он вспомнил слова Робина, и весь его воздушный замок рухнул. А вдруг Аллан Клер еще жив?!
— Надо немедленно нее выяснить! — вскричал барон, выведенный из себя самой этой мыслью.
Он яростно стал звонить в колокольчик, день и ночь стоявший у него под рукой. Пришел слуга.
— Черный Питер в замке?
— Нет, милорд, он вчера ушел с двумя своими людьми, и они вернулись без него, причем один из них серьезно ранен, а другой полумертв.
— Пришлите ко мне того, кто еще стоит на ногах.
— Слушаюсь, милорд.
Вскоре человек, которого спрашивал барон, предстал перед ним: голова его была забинтована, а левая рука висела на перевязи.
— Где Черный Питер? — спросил барон, не удостоив беднягу даже сочувственным взглядом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163
Но в солдат полетели тучи стрел. Обезумев от страха, барон вскочил на лошадь и, что-то громко выкрикивая, понесся к замку. Испуганные жители Ноттингема бросились за своим сеньором, а солдаты, поддавшись всеобщей панике, понеслись за бароном.
— Лес и Робин Гуд! — кричали веселые лесные братья, со смехом преследуя врагов.
Горожане, лесники и солдаты вперемешку пронеслись по городу, причем первые онемели от ужаса, вторые смеялись, а третьи были в бешенстве. Барон первым влетел во двор замка, а все остальные за ним. Снаружи остались только лесные братья, громкими веселыми возгласами провожавшие своих малодушных противников.
Когда Робин Гуд и его люди возвращались в лес, горожане, ни один из которых не был ранен и нисколько не пострадал в этой необычайной стычке, единодушно признали, что молодой предводитель разбойников смел и в несчастье верен другу.
К этому дружному хвалебному хору присоединились и нежные девичьи голоса, а одна из девушек даже заявила, что лесники кажутся ей такими приветливыми и доброжелательными, что отныне она не побоится идти лесом совсем одна.
III
Убедившись, что Робин Гуд не намеревается осаждать замок, разбитый физически лорд Фиц-Олвин, в голове которого теснились невыполнимые планы — один фантастичнее другого, удалился в свои покои.
Там барон стал размышлять об удивительной смелости Робин Гуда: среди белого дня, не имея другого оружия, кроме меча, обнаженного им только для того, чтобы перерезать веревки осужденного, с замечательным присутствием духа он сумел держать на почтительном расстоянии большой отряд солдат. Ему вспомнилось постыдное бегство солдат, и, забыв, что он первый подал тому пример, барон проклял их трусость.
— Какой непристойный страх! — восклицал он. — Какой нелепый испуг! Что подумают горожане? Им позволительно было бежать, ведь им нечем было защищаться, но солдаты, дисциплинированные, вооруженные до зубов! Это неслыханное происшествие навсегда испортило мою репутацию человека доблестного и храброго.
От этих размышлений, весьма тягостных для его самолюбия, барон перешел к совершенно другим. Он настолько преувеличивал позор поражения, что в конце концов всю вину за него взвалил на солдат; в его воображении он не возглавил паническое бегство, а прикрыл отступление и только благодаря собственному мужеству проложил себе дорогу сквозь ряды окруживших его разбойников. И как только он окончательно подменил действительность своими измышлениями, его ярость достигла крайнего предела, он выскочил из комнаты во двор, где солдаты стояли группками и с огорчением говорили о своем позорном бегстве, обвиняя в нем своего господина. Барон влетел в толпу как бомба, приказал всем встать вокруг него и произнес длинную речь об их подлой трусости. После этого он привел солдатам несколько вымышленных примеров беспочвенной паники, прибавив, что память человеческая не упомнит трусости, сравнимой с той, какую они ставят себе в упрек. Барон говорил так горячо и возмущенно, так умело напустил на себя вид непоколебимого и недооцененного мужества, что солдаты, поддавшись чувству уважения к своему господину, в конце концов поверили в свою полную и неоспоримую виновность. Ярость барона показалась им благородным гневом. Они опустили головы и признали себя робкими людьми, боящимися собственной тени. Когда барон наконец кончил свою напыщенную речь, один из солдат предложил преследовать разбойников до их тайного убежища. Все остальные радостными криками приветствовали это предложение; солдат, высказавший столь воинственную идею, стал умолять храброго краснобая возглавить отряд. Но тот вовсе не был расположен поддаваться на эти неуместные просьбы и ответил, что он благодарен за оказанное ему доверие, но в настоящую минуту ему куда более приятно оставаться дома.
— Мои храбрецы, — добавил барон, — осторожность требует, чтобы мы дождались более благоприятного случая для захвата Робин Гуда. Я полагаю, что мы должны воздержаться, по крайней мере, в эту минуту, от любых необдуманных действий. Сейчас — осторожности, а в час битвы — смелости — вот все, что я от вас требую.
Сказав это, барон, опасаясь настойчивости своих солдат, оставил их строить планы победы. Успокоившись относительно своей репутации храброго вояки, барон забыл о Робин Гуде и стал думать о своих личных интересах и о претендентах на руку своей дочери. Само собой разумеется, что лорд Фиц-Олвин полагался на испытанную не раз ловкость Черного Питера; по его мнению, Аллан Клер уже не существовал на свете. Правда, Робин Гуд сообщил ему о смерти его кровавого порученца, но барону и дела не было до того, что Питер заплатил жизнью за услугу, оказанную им своему господину и повелителю. Раз он избавился от Аллана Клера, то между леди Кристабель и сэром Тристрамом больше не стояло никаких преград, а этот последний был настолько близок к могиле, что новобрачная должна была, так сказать, со дня на день сменить свадебные одежды на темное вдовье покрывало. Молодая и необыкновенно красивая, совершенно свободная, сказочно богатая леди Кристабель тогда нашла бы себе партию, достойную ее красоты и богатства. И барон спрашивал себя, кто это будет. Горя неуемным честолюбием, он мысленно искал такого супруга для дочери, который соответствовал бы его высоким притязаниям. Старому гордецу уже мерещилось великолепие королевского двора и он стал подумывать о сыновьях Генриха II. В то время, когда непрестанная борьба враждующих партий раздирала Английское королевство, постоянная нехватка денег превратила их в огромную силу, и возвышение леди Кристабель до ранга члена королевской семьи не было невозможным. И эта пленительная надежда в мозгу лорда Фиц-Олвина приняла очертания замысла, уже близкого к осуществлению. Барон уже видел себя дедом короля Англии и думал о том, на принцессах каких королевских дворов было бы выгодно женить своих внуков и правнуков, как вдруг он вспомнил слова Робина, и весь его воздушный замок рухнул. А вдруг Аллан Клер еще жив?!
— Надо немедленно нее выяснить! — вскричал барон, выведенный из себя самой этой мыслью.
Он яростно стал звонить в колокольчик, день и ночь стоявший у него под рукой. Пришел слуга.
— Черный Питер в замке?
— Нет, милорд, он вчера ушел с двумя своими людьми, и они вернулись без него, причем один из них серьезно ранен, а другой полумертв.
— Пришлите ко мне того, кто еще стоит на ногах.
— Слушаюсь, милорд.
Вскоре человек, которого спрашивал барон, предстал перед ним: голова его была забинтована, а левая рука висела на перевязи.
— Где Черный Питер? — спросил барон, не удостоив беднягу даже сочувственным взглядом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163