Сидя за письменным столом, Элеонора закрыла замысловатую инкрустацию по дереву своими бумагами и снова начала их изучать.
Но на сей раз наивные советы не вызывали у нее улыбки, а лишь раздражение на саму себя от того, что она собралась ловить сына дьявола с помощью оружия, предназначенного для обычного человека. Лист бумаги в руке Элеоноры задрожал, и слова стали размытыми. Ночные кошмары, бесконечно ужасные, темные, бурные сны, в огромном количестве заполнявшие ее раннее детство, преследовали ее. Каждый темный угол должен был освещаться, в каждом новом лице чудилось сходство с дьяволом, и даже теперь эти сны касались всех сторон ее жизни. Напряженность пребывания на людях. Дискомфорт одиночества. Элеонора терпеливо переносила все это, усвоив ненависть и недоверие, ставшие правом ее семьи, впитав яд, передавшийся ей и ее братьям. Лишь однажды она позволила одному человеку приблизиться к ней, но он умер… и она вернулась к фамильному наследию.
С тех пор как она услышала, что ее маленькая племянница – милая, невинная София – крича, просыпается по ночам от преследующих ее дьяволов, она поняла, что это нужно остановить. Не важно, какой ценой. Дьявол мертв, и то, что он сделал, не может быть смыто, но его сын должен заплатить за совершенное и освободить ее семью.
Родные выбрали ее, чтобы она заманила сына дьявола и привела его к ответу. Какая еще польза есть от женщины, которая не смогла родить мужу детей?
Внутри Элеоноры возникла боль, перекрывшая ненависть, и она положила руку вниз на живот, словно что-то прикрывая. В глазах открыто блеснули слезы. Элеонора вернулась к семейной боли. У нее есть долг – это единственное, что у нее осталось, и она выполнит его.
В девять часов разбудить «мадам Батни» пришла служанка с чашкой горячего шоколада и корзинкой свежевыпеченных булочек. Она была удивлена, найдя мадам уже вставшей, и откровенно поинтересовалась судьбой шелкового платья цвета морской волны, казалось, не слишком заботясь о том, может ли гостья иметь залитое шампанским платье, валяющееся скомканным на полу.
Девушка вскрикнула, увидев ярко-розовые царапины на кремовой коже груди Элеоноры, и смело бросилась замазывать их пудрой и лосьоном, но Элеонора позволила служанке только помочь быстро одеться, потом выпроводила ее и вернулась к работе.
Было почти десять, когда царапанье в дверь снова оторвало Элеонору от ее занятия. В комнату заглянула тетушка Женевьева.
– Доброе утро! – сказала она и юркнула в комнату. – Я рада, что ты уже проснулась.
Элеонора перевернула верхний лист бумаги так, чтобы прикрыть остальные, встала, поприветствовала пожилую женщину поцелуем в щеку и, приглашая рукой сесть, сказала:
– Вы явно в хорошем настроении, тетушка.
Женевьева села, слегка поправляя прическу.
– Вчера вечером я выиграла в фаро десять тысяч франков! Спасибо святым! Только я могу вернуть часть тех драгоценностей, которые я потеряла… – Она умолкла, потом потерла руки. – Но это совсем не имеет значения. Я пришла спросить… ах, я помешала тебе, – сказала она, выгибая шею, стараясь разглядеть бумаги на столе. – Это случайно не новые ноты?
– Нет, тетушка, – ответила Элеонора, возвращаясь на стул у стола. Она подняла страницу, как бы собираясь дать ее пожилой женщине. – Это доклад моего управляющего, рекомендующего, чтобы новый дренажный канал был…
– Дренаж! Нет, моя дорогая, – воскликнула Женевьева, отмахиваясь от бумаги, которую держала Элеонора. – Ты здесь, чтобы развлекаться, – начала она, всем своим видом напоминая человека, собирающегося говорить длинную обличительную речь.
Чтобы опередить ее, Элеонора схватила принесенный служанкой поднос и поднесла его к женщине.
– Булочку, тетушка? Никогда таких не пробовала. Вы, должно быть, очень гордитесь своим кондитером. – И она отломила кусочек, как бы подтверждая свою точку зрения.
Сбитая с мысли Женевьева снова поправила прическу.
– О-о, да! Я выкрала его у мадам де Вульте. – Она хихикнула и состроила комичную мину. – Ну, по правде говоря, мадам выкинула его вон, когда обнаружила в постели своего мужа. А я подобрала его практически у ее порога. – Она печально вздохнула. – Конечно, я не беспокоюсь о его отношениях с моим мужем, хотя подозреваю, что старший лакей…
Элеонора так и не донесла кусочек булочки до рта.
Потрясенная, она долго не могла ничего сказать.
– Тетушка… – начала она, бросила булочку на поднос и начала снова: – Вы хотели спросить меня о чем-то, когда вошли?
Женевьева сложила руки вместе.
– Ох, да, дорогая! Ты помнишь, я упоминала предстоящий концерт? – Элеонора кивнула. – Ну так вот, сестра мужа собиралась сыграть пьесу Бонни для клавикордов, а теперь решила не участвовать. – Женевьева фыркнула. – Если ты спросишь меня… она играет эту роль будучи давно беременной. И это в ее возрасте, подумать только, в тридцать девять! – Она на мгновение умолкла, будто пытаясь погасить свое возмущение.
Решив утешить ее, Элеонора улыбнулась:
– Возможно, ее муж хочет, чтобы она поберегла себя.
– Ее муж? Может ли он вообще что-либо сказать? Она не видела его уже три года. Нет, она лишь хочет порисоваться и привлечь к себе всеобщее внимание.
Элеонора ошеломленно опустилась на стул. Весь свет был сумасшедшим! Как легко они позволяли себя соблазнять и как охотно они играли роль оскорбленной добродетели! Может быть, граф Д'Ажене был прав, когда говорил, что любой француз сделал бы то же самое.
– Моя дорогая?
– Извините, тетушка, что вы сказали?
– Я спросила, не могла бы ты сыграть на клавикордах?
– Конечно, тетушка. – Возможно, от всего этого сумасшествия она сможет укрыться в музыке.
Женевьева была сама любезность, когда встала.
– Замечательно, моя дорогая. Уверена, ты сыграешь превосходно, – сказала она, направляясь к двери. – Ах да, если ты не возражаешь, я пришлю тебе немного косметики, более подходящей для тебя. У тебя такая необычная бледно-матовая кожа, моя дорогая, жаль превращать ее в слишком розовую. – Женевьева наклонила голову на один бок. – Вообще-то говоря, я не знаю, где я видела точно такой оттенок. Нет, нет, видела, но где?.. А! Конечно, да… но это не имеет значения. – Она отвернулась со смущенным видом.
– У кого, тетушка Женевьева? Может быть, я смогу попросить ее дать мне имя своего аптекаря.
– Нет, не думаю, что это будет умно, моя дорогая. – Женевьева пожала плечами и открыла дверь. – Матери графа Д'Ажене здесь нет.
Легкий полуденный бриз игриво теребил переливающийся золотом длинный шарф Элеоноры, когда она брела по дорожке, ведущей в сад, где под открытым небом подавался обед. Впереди открылась большая круглая лужайка, окруженная статуями и фигурно подстриженными кустами, образующими колоннаду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
Но на сей раз наивные советы не вызывали у нее улыбки, а лишь раздражение на саму себя от того, что она собралась ловить сына дьявола с помощью оружия, предназначенного для обычного человека. Лист бумаги в руке Элеоноры задрожал, и слова стали размытыми. Ночные кошмары, бесконечно ужасные, темные, бурные сны, в огромном количестве заполнявшие ее раннее детство, преследовали ее. Каждый темный угол должен был освещаться, в каждом новом лице чудилось сходство с дьяволом, и даже теперь эти сны касались всех сторон ее жизни. Напряженность пребывания на людях. Дискомфорт одиночества. Элеонора терпеливо переносила все это, усвоив ненависть и недоверие, ставшие правом ее семьи, впитав яд, передавшийся ей и ее братьям. Лишь однажды она позволила одному человеку приблизиться к ней, но он умер… и она вернулась к фамильному наследию.
С тех пор как она услышала, что ее маленькая племянница – милая, невинная София – крича, просыпается по ночам от преследующих ее дьяволов, она поняла, что это нужно остановить. Не важно, какой ценой. Дьявол мертв, и то, что он сделал, не может быть смыто, но его сын должен заплатить за совершенное и освободить ее семью.
Родные выбрали ее, чтобы она заманила сына дьявола и привела его к ответу. Какая еще польза есть от женщины, которая не смогла родить мужу детей?
Внутри Элеоноры возникла боль, перекрывшая ненависть, и она положила руку вниз на живот, словно что-то прикрывая. В глазах открыто блеснули слезы. Элеонора вернулась к семейной боли. У нее есть долг – это единственное, что у нее осталось, и она выполнит его.
В девять часов разбудить «мадам Батни» пришла служанка с чашкой горячего шоколада и корзинкой свежевыпеченных булочек. Она была удивлена, найдя мадам уже вставшей, и откровенно поинтересовалась судьбой шелкового платья цвета морской волны, казалось, не слишком заботясь о том, может ли гостья иметь залитое шампанским платье, валяющееся скомканным на полу.
Девушка вскрикнула, увидев ярко-розовые царапины на кремовой коже груди Элеоноры, и смело бросилась замазывать их пудрой и лосьоном, но Элеонора позволила служанке только помочь быстро одеться, потом выпроводила ее и вернулась к работе.
Было почти десять, когда царапанье в дверь снова оторвало Элеонору от ее занятия. В комнату заглянула тетушка Женевьева.
– Доброе утро! – сказала она и юркнула в комнату. – Я рада, что ты уже проснулась.
Элеонора перевернула верхний лист бумаги так, чтобы прикрыть остальные, встала, поприветствовала пожилую женщину поцелуем в щеку и, приглашая рукой сесть, сказала:
– Вы явно в хорошем настроении, тетушка.
Женевьева села, слегка поправляя прическу.
– Вчера вечером я выиграла в фаро десять тысяч франков! Спасибо святым! Только я могу вернуть часть тех драгоценностей, которые я потеряла… – Она умолкла, потом потерла руки. – Но это совсем не имеет значения. Я пришла спросить… ах, я помешала тебе, – сказала она, выгибая шею, стараясь разглядеть бумаги на столе. – Это случайно не новые ноты?
– Нет, тетушка, – ответила Элеонора, возвращаясь на стул у стола. Она подняла страницу, как бы собираясь дать ее пожилой женщине. – Это доклад моего управляющего, рекомендующего, чтобы новый дренажный канал был…
– Дренаж! Нет, моя дорогая, – воскликнула Женевьева, отмахиваясь от бумаги, которую держала Элеонора. – Ты здесь, чтобы развлекаться, – начала она, всем своим видом напоминая человека, собирающегося говорить длинную обличительную речь.
Чтобы опередить ее, Элеонора схватила принесенный служанкой поднос и поднесла его к женщине.
– Булочку, тетушка? Никогда таких не пробовала. Вы, должно быть, очень гордитесь своим кондитером. – И она отломила кусочек, как бы подтверждая свою точку зрения.
Сбитая с мысли Женевьева снова поправила прическу.
– О-о, да! Я выкрала его у мадам де Вульте. – Она хихикнула и состроила комичную мину. – Ну, по правде говоря, мадам выкинула его вон, когда обнаружила в постели своего мужа. А я подобрала его практически у ее порога. – Она печально вздохнула. – Конечно, я не беспокоюсь о его отношениях с моим мужем, хотя подозреваю, что старший лакей…
Элеонора так и не донесла кусочек булочки до рта.
Потрясенная, она долго не могла ничего сказать.
– Тетушка… – начала она, бросила булочку на поднос и начала снова: – Вы хотели спросить меня о чем-то, когда вошли?
Женевьева сложила руки вместе.
– Ох, да, дорогая! Ты помнишь, я упоминала предстоящий концерт? – Элеонора кивнула. – Ну так вот, сестра мужа собиралась сыграть пьесу Бонни для клавикордов, а теперь решила не участвовать. – Женевьева фыркнула. – Если ты спросишь меня… она играет эту роль будучи давно беременной. И это в ее возрасте, подумать только, в тридцать девять! – Она на мгновение умолкла, будто пытаясь погасить свое возмущение.
Решив утешить ее, Элеонора улыбнулась:
– Возможно, ее муж хочет, чтобы она поберегла себя.
– Ее муж? Может ли он вообще что-либо сказать? Она не видела его уже три года. Нет, она лишь хочет порисоваться и привлечь к себе всеобщее внимание.
Элеонора ошеломленно опустилась на стул. Весь свет был сумасшедшим! Как легко они позволяли себя соблазнять и как охотно они играли роль оскорбленной добродетели! Может быть, граф Д'Ажене был прав, когда говорил, что любой француз сделал бы то же самое.
– Моя дорогая?
– Извините, тетушка, что вы сказали?
– Я спросила, не могла бы ты сыграть на клавикордах?
– Конечно, тетушка. – Возможно, от всего этого сумасшествия она сможет укрыться в музыке.
Женевьева была сама любезность, когда встала.
– Замечательно, моя дорогая. Уверена, ты сыграешь превосходно, – сказала она, направляясь к двери. – Ах да, если ты не возражаешь, я пришлю тебе немного косметики, более подходящей для тебя. У тебя такая необычная бледно-матовая кожа, моя дорогая, жаль превращать ее в слишком розовую. – Женевьева наклонила голову на один бок. – Вообще-то говоря, я не знаю, где я видела точно такой оттенок. Нет, нет, видела, но где?.. А! Конечно, да… но это не имеет значения. – Она отвернулась со смущенным видом.
– У кого, тетушка Женевьева? Может быть, я смогу попросить ее дать мне имя своего аптекаря.
– Нет, не думаю, что это будет умно, моя дорогая. – Женевьева пожала плечами и открыла дверь. – Матери графа Д'Ажене здесь нет.
Легкий полуденный бриз игриво теребил переливающийся золотом длинный шарф Элеоноры, когда она брела по дорожке, ведущей в сад, где под открытым небом подавался обед. Впереди открылась большая круглая лужайка, окруженная статуями и фигурно подстриженными кустами, образующими колоннаду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100