Он засадит ее в темницу или пожизненно заключит в монастырь. «Ну, нет, все будет в порядке, – в отчаянии постаралась она себя успокоить. – Все должно быть в порядке. Во всяком случае, еще слишком рано, чтобы беспокоиться».
Констанс поклялась себе, что то, что совершил с ней этот безумец, навсегда будет похоронено в глубинах ее души. Да хранят ее небеса, она даже не может исповедоваться в этом грехе, ей придется держаться подальше от своих исповедников. И если и это тоже грех, ей предстоит гореть за него в преисподней.
Она взглянула на обоих церковников, едущих перед ней на своих мулах. Брат Эланд высказывал предположение, что колдунье и безумному мужчине удалось бежать благодаря тому, что это было в канун Дня Всех Святых, языческий праздник, и на помощь колдунье пришли такие же дьяволицы, как и она сама. Писец был еще совсем молодым, серьезным парнем с белобрысыми волосами, сыном крепостных из Линкольншира.
Молодой французский образованный монах, отец Бертран, фыркнул:
– Что за чушь! Это были всадники, которые под прикрытием грозы пробрались в наш лагерь, перерезали уздечки привязанных коней, чтобы, пользуясь общим смятением, сделать свое дело. Так говорят все рыцари, неужели ты не слышал? Что до колдуньи, то кому нужна эта глупая валлийская женщина, почитающая за божество скалы и деревья?
– Ее похитили такие же, как она, дьяволицы, – настаивал духовный брат. – Они забрали ее, чтобы вместе с ней творить свои нечестивые обряды возле праздничных костров. Да и безумца похитили они. Ведь ведьмы и безумцы – одного поля ягоды.
Отец Бертран снова фыркнул:
– Никакой он не безумец. Я знаю его еще по Парижу, мы вместе учились в коллеже при Нотр-Даме.
– Вы знаете его? – раскрыв рот, переспросил писец. – Вы хотите сказать, что знаете пленника, но никому об этом не сообщили?
Духовник пожал плечами:
– Для чего бы я это сделал? Сенред сильно изменился, в нем не осталось ничего от того студента, которого я некогда знал. Тогда его звали le beau, красавцем. Ты же сам видел, как он выглядит – настоящий золотоволосый Аполлон. Он выделялся среди всех своим блистательным умом и горячим характером. Мы все ревновали к нему Пьера Абеляра, особым благорасположением которого он пользовался. Сначала даже думали, что он amour Пьера. Позднее мы, однако, узнали, что Абеляр отнюдь не охоч до мужского пола, ибо когда он влюбился, то влюбился в эту распутную девку – монахиню из Аржантея. И вот тогда, да убережет нас всех от греха Иисус, все в его жизни пошло прахом.
– Втюрился в распутную девку? – Духовный брат вытаращил глаза. – И кто же этот Абеляр?
Монах остановил взгляд на подъезжающем к ним рыцаре.
– Кто такой Абеляр? Пречистая Мария, совсем запамятовал, что мы находимся на дальней окраине христианского мира, в этой варварской стране, где царит невежество.
– Но я что-то слышал о нем, – попробовал оправдаться его собеседник. – Не помню только, на каком поприще он прославился.
Несколько мгновений отец Бертран хранил молчание.
– Кто такой Абеляр? Бог, вот кто такой Абеляр! Когда я учился в Париже, молодой нотр-дамский магистр был в самом расцвете славы. Своими черными кудрями, стройным могучим телом он привлекал всеобщее внимание. Тогда ему еще только шел четвертый десяток, но этот сын бретанского рыцаря, его первенец, имевший все наследственные права, но отвергнувший оружие ради философии, был уже прославленным ученым.
– Я слышал о нем, – сказал брат Эланд. – Только не сразу смог вспомнить. Философ Абеляр.
Отец Бертран даже не расслышал его слов.
– В те времена мы толпились в своих аудиториях, сидели везде, даже на подоконниках. Всякий, кто бывал в Иль-де-Франс и видел коллежи Нотр-Дама, не мог не замечать школяров Абеляра, сидящих, словно вороны, на подоконниках. Их зады торчали на всеобщее обозрение. На его лекции собиралась такая уйма народу, что это была единственная возможность послушать его. Бог свидетель, мы все слушали его как зачарованные. Великий учитель, великий оратор, великий ум нашего времени. Это сказал сам папа.
Последовала недолгая пауза.
– Но теперь некоторые называют Абеляра воплощением Люцифера, – пробормотал монах. – Ум поистине великолепный, но познать Бога можно только слепой верой, а не проповедуя власть ума и учение Аристотеля. Церковь порицает такой подход к религии. Они уже заставили его сжечь последнюю книгу.
– Распутная девка, монахиня, – повторил брат Эланд.
Повернувшись, отец Бертран посмотрел на него.
– Но в то время она была всего лишь послушницей, кажется, так там называют девушек, готовящихся к поступлению. Она племянница Фулберта, каноника кафедральной школы. Аржантейский же монастырь пользуется большой популярностью и принимает только девушек из хороших семей. Монахини делают воспитанницам некоторые послабления, например, разрешают иметь своих пони или птиц.
Отец Бертран обвел взглядом поля:
– Элоиза, разумеется, была очень хороша собой, хотя монахини превозносили ее не столько за красоту, сколько за ученость. Семнадцатилетняя девственница, изучающая греческий и древнееврейский языки, творения римского историка Тита Ливия, поэта Овидия и других, с неотразимой силой влекла к себе такого мужчину, как Пьер Абеляр. Он уже не раз похвалялся своим целомудрием, а почему бы и нет? Пьер был одарен необычайно, можно сказать, сверх всякой меры. Он, несомненно, был на вершине славы. И надо же было такому случиться, что его погубила женщина.
Писец в смущении почесал затылок.
– И этот убежавший пленник был его учеником в Париже?
Все это время Констанс почти не прислушивалась к их беседе. Но дважды повторенное слово «пленник» проникло в ее мысли. Ведь они говорят о беглеце-пленнике, который, оказывается, как это ни удивительно, был школяром, и ее новый духовник знает его еще с тех пор.
Она подъехала на своей кобыле поближе к ним и вся обратилась в слух. Ей просто не верилось, что французский священник из монастыря Святого Ботольфа в самом деле знал человека, который вчера овладел ею. Вероятно, она что-то не так поняла. Заговорить с ними она не решалась. Только внимательно слушала.
– Я ничуть не сомневаюсь, что Сенред безумен, – говорил отец Бертран. – А рассудка своего он лишился от любви к Пьеру Абеляру. Мы все его боготворили. В тот вечер, когда его постарались ниспровергнуть, начались беспорядки.
Он перешел на шепот, и Констанс уже не могла его слышать, расслышала только то, что сказал духовный брат.
– Мы все как будто сошли с ума, – продолжал отец Бертран. – Новость распространилась по всему Парижу. Школяры Абеляра, все школяры Нотр-Дама, устроили на улицах настоящий бунт. И предводителем был Сенред. Когда я увидел его тогда, обезумевшего от горя, я заподозрил, что он и в самом деле рехнулся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
Констанс поклялась себе, что то, что совершил с ней этот безумец, навсегда будет похоронено в глубинах ее души. Да хранят ее небеса, она даже не может исповедоваться в этом грехе, ей придется держаться подальше от своих исповедников. И если и это тоже грех, ей предстоит гореть за него в преисподней.
Она взглянула на обоих церковников, едущих перед ней на своих мулах. Брат Эланд высказывал предположение, что колдунье и безумному мужчине удалось бежать благодаря тому, что это было в канун Дня Всех Святых, языческий праздник, и на помощь колдунье пришли такие же дьяволицы, как и она сама. Писец был еще совсем молодым, серьезным парнем с белобрысыми волосами, сыном крепостных из Линкольншира.
Молодой французский образованный монах, отец Бертран, фыркнул:
– Что за чушь! Это были всадники, которые под прикрытием грозы пробрались в наш лагерь, перерезали уздечки привязанных коней, чтобы, пользуясь общим смятением, сделать свое дело. Так говорят все рыцари, неужели ты не слышал? Что до колдуньи, то кому нужна эта глупая валлийская женщина, почитающая за божество скалы и деревья?
– Ее похитили такие же, как она, дьяволицы, – настаивал духовный брат. – Они забрали ее, чтобы вместе с ней творить свои нечестивые обряды возле праздничных костров. Да и безумца похитили они. Ведь ведьмы и безумцы – одного поля ягоды.
Отец Бертран снова фыркнул:
– Никакой он не безумец. Я знаю его еще по Парижу, мы вместе учились в коллеже при Нотр-Даме.
– Вы знаете его? – раскрыв рот, переспросил писец. – Вы хотите сказать, что знаете пленника, но никому об этом не сообщили?
Духовник пожал плечами:
– Для чего бы я это сделал? Сенред сильно изменился, в нем не осталось ничего от того студента, которого я некогда знал. Тогда его звали le beau, красавцем. Ты же сам видел, как он выглядит – настоящий золотоволосый Аполлон. Он выделялся среди всех своим блистательным умом и горячим характером. Мы все ревновали к нему Пьера Абеляра, особым благорасположением которого он пользовался. Сначала даже думали, что он amour Пьера. Позднее мы, однако, узнали, что Абеляр отнюдь не охоч до мужского пола, ибо когда он влюбился, то влюбился в эту распутную девку – монахиню из Аржантея. И вот тогда, да убережет нас всех от греха Иисус, все в его жизни пошло прахом.
– Втюрился в распутную девку? – Духовный брат вытаращил глаза. – И кто же этот Абеляр?
Монах остановил взгляд на подъезжающем к ним рыцаре.
– Кто такой Абеляр? Пречистая Мария, совсем запамятовал, что мы находимся на дальней окраине христианского мира, в этой варварской стране, где царит невежество.
– Но я что-то слышал о нем, – попробовал оправдаться его собеседник. – Не помню только, на каком поприще он прославился.
Несколько мгновений отец Бертран хранил молчание.
– Кто такой Абеляр? Бог, вот кто такой Абеляр! Когда я учился в Париже, молодой нотр-дамский магистр был в самом расцвете славы. Своими черными кудрями, стройным могучим телом он привлекал всеобщее внимание. Тогда ему еще только шел четвертый десяток, но этот сын бретанского рыцаря, его первенец, имевший все наследственные права, но отвергнувший оружие ради философии, был уже прославленным ученым.
– Я слышал о нем, – сказал брат Эланд. – Только не сразу смог вспомнить. Философ Абеляр.
Отец Бертран даже не расслышал его слов.
– В те времена мы толпились в своих аудиториях, сидели везде, даже на подоконниках. Всякий, кто бывал в Иль-де-Франс и видел коллежи Нотр-Дама, не мог не замечать школяров Абеляра, сидящих, словно вороны, на подоконниках. Их зады торчали на всеобщее обозрение. На его лекции собиралась такая уйма народу, что это была единственная возможность послушать его. Бог свидетель, мы все слушали его как зачарованные. Великий учитель, великий оратор, великий ум нашего времени. Это сказал сам папа.
Последовала недолгая пауза.
– Но теперь некоторые называют Абеляра воплощением Люцифера, – пробормотал монах. – Ум поистине великолепный, но познать Бога можно только слепой верой, а не проповедуя власть ума и учение Аристотеля. Церковь порицает такой подход к религии. Они уже заставили его сжечь последнюю книгу.
– Распутная девка, монахиня, – повторил брат Эланд.
Повернувшись, отец Бертран посмотрел на него.
– Но в то время она была всего лишь послушницей, кажется, так там называют девушек, готовящихся к поступлению. Она племянница Фулберта, каноника кафедральной школы. Аржантейский же монастырь пользуется большой популярностью и принимает только девушек из хороших семей. Монахини делают воспитанницам некоторые послабления, например, разрешают иметь своих пони или птиц.
Отец Бертран обвел взглядом поля:
– Элоиза, разумеется, была очень хороша собой, хотя монахини превозносили ее не столько за красоту, сколько за ученость. Семнадцатилетняя девственница, изучающая греческий и древнееврейский языки, творения римского историка Тита Ливия, поэта Овидия и других, с неотразимой силой влекла к себе такого мужчину, как Пьер Абеляр. Он уже не раз похвалялся своим целомудрием, а почему бы и нет? Пьер был одарен необычайно, можно сказать, сверх всякой меры. Он, несомненно, был на вершине славы. И надо же было такому случиться, что его погубила женщина.
Писец в смущении почесал затылок.
– И этот убежавший пленник был его учеником в Париже?
Все это время Констанс почти не прислушивалась к их беседе. Но дважды повторенное слово «пленник» проникло в ее мысли. Ведь они говорят о беглеце-пленнике, который, оказывается, как это ни удивительно, был школяром, и ее новый духовник знает его еще с тех пор.
Она подъехала на своей кобыле поближе к ним и вся обратилась в слух. Ей просто не верилось, что французский священник из монастыря Святого Ботольфа в самом деле знал человека, который вчера овладел ею. Вероятно, она что-то не так поняла. Заговорить с ними она не решалась. Только внимательно слушала.
– Я ничуть не сомневаюсь, что Сенред безумен, – говорил отец Бертран. – А рассудка своего он лишился от любви к Пьеру Абеляру. Мы все его боготворили. В тот вечер, когда его постарались ниспровергнуть, начались беспорядки.
Он перешел на шепот, и Констанс уже не могла его слышать, расслышала только то, что сказал духовный брат.
– Мы все как будто сошли с ума, – продолжал отец Бертран. – Новость распространилась по всему Парижу. Школяры Абеляра, все школяры Нотр-Дама, устроили на улицах настоящий бунт. И предводителем был Сенред. Когда я увидел его тогда, обезумевшего от горя, я заподозрил, что он и в самом деле рехнулся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84