Алексис протянула руку, и Клод, крепко сжав ее, повел Алексис назад, к столу. Там их ждали два бокала, доверху наполненные темно-красным вином.
— Сегодня у нас праздник, — тихо сказала она, поднимая свой бокал.
Хрусталь коснулся хрусталя, и это касание было таким же интимным и нежным, как встреча их рук.
— Повод? — спросил Клод, задерживая бокал у губ.
— Несколько сразу.
Алексис пригубила вино, наслаждаясь волшебными оттенками его вкуса.
— Несколько часов назад я закончила свой первый, после возвращения к жизни, день в качестве капитана.
— А кажется, словно ты никогда и не прерывала это занятие.
— Благодарю. Еще мы пьем за то, что находимся всего в неделе хода от Нового Орлеана, а значит, надеюсь, и от Траверса.
— За окончание поисков.
— Да. И еще мы поминаем «Надежный».
— Кто сказал тебе?
— Пич. Ты мог бы и сам рассказать мне это, Клод.
— Я сделал только то, что был в состоянии сделать, не более.
— И наконец, — Алексис снова подняла бокал, — за то, что мы вдвоем.
— Действительно вдвоем?
— Прошлая ночь была последней, которую мы провели в разных каютах.
— Вот это, — с энтузиазмом воскликнул Клод, — стоит отпраздновать.
— Совершенно с тобой согласна.
Подойдя к нему, Алексис оттянула воротник его полотняной рубашки так, что показалась бронзовая от загара грудь; она прижалась к ней губами, слушая, как под солоноватой теплотой плоти бьется сердце.
Клод засмеялся глубоким, грудным смехом. Она подняла свои золотые, с чуть туманной поволокой глаза. В глубине ее черных зрачков играл огонек — тот бесовский огонек, что побуждал к действию. Клод не шевельнулся, ни жестом, ни взглядом не давая ей понять, что ему приятна ее близость. Она хотела победить его, и Клод поступал так именно потому, что она все еще считала необходимым побеждать. Он спокойно поднес бокал к губам и сделал большой глоток. Поставив вино на стол, он сказал:
— Мне нравится, когда ты так на меня смотришь.
— Как?
— Ты не догадываешься?
Алексис отрицательно помотала головой. Корабль покачивало, и пряди ее золотистых волос тоже покачивались, касаясь ее щек и губ. Клод чуть улыбнулся, убирая ей волосы с лица.
— Не догадываешься, чем ты сразила меня в тот самый момент, когда я вошел к тебе?
— Сразила тебя? — недоверчиво переспросила Алексис.
— Да, именно так.
— Нет.
Взяв ее за подбородок, Клод большим пальцем нежно погладил приоткрывшиеся ему навстречу губы.
— Когда ты смотрела на меня, у тебя было такое знакомое выражение. Оно бывает всегда, когда ты сталкиваешься с чем-нибудь, что воспринимаешь как вызов себе, своим силам. Не так смотрит женщина, которой владеет желание. Нет, твой взгляд куда целеустремленнее, и мне это нравится. Мне нравится, что ты воспринимаешь меня как вызов, как цель своих устремлений.
Тем же неторопливым движением он провел ладонью по ее лицу, коснулся мочек ушей, провел кончиком пальца по бровям.
— И эти глаза — совсем не такие, как у других. Веки твои не наливаются тяжестью, изнемогая от чувственности; они подняты и напряжены, словно ты боишься моргнуть, чтобы пропустить нечто важное. Твоя чувственность выражается в кристальной ясности взгляда. За этой дымкой желания остается твердость, решимость и ясность сознания. Я так люблю этот особенный, только тебе присущий свет, который загорается в твоих глазах, когда ты чего-то очень хочешь.
— — — Свет? О н-евйчаесть? Ты видан его?
— Да.
— Хорошо, — прошептала она, лаская губами его ладонь. — Я хочу тебя.
Она сказала то, что он знал прежде, чем зашел к ней, то, чего Хотела и что собиралась сделать она с тех самых пор, как вернулась к себе в каюту. Руки ее вспорхнули, как крылья бабочки; она начала расстегивать его рубашку до самого конца, пока полы ее не разошлись. Ослабив ремень на его брюках, Алексис приникла губами к его груди, руками лаская живот, и Клод вздрогнул от подаренного ею наслаждения.
— Ты всегда получаешь то, что хочешь? — спросил он, целуя ее лицо.
— Если бы!
Теплое дыхание ее ласкало ему затылок. Она обвила его руками, осторожно касаясь пальцами шрамов на спине.
— Врунья, — сказал он так, словно называл ее ласковым прозвищем.
Алексис осознала, что он успел расстегнуть ее платье, только когда оно упало к ее ногам. Она вздрогнула от прикосновения его рук. Раздев Алексис, он нагую отнес ее на кровать, но она не желала отпускать его и потянула за собой, перекатившись на него сверху, покрывая быстрыми горячими поцелуями его лицо, шею, грудь.
Клод приподнялся под ней, помогая ей снять с себя брюки стащив их, Алексис начала ласкать его бедра, колени, икры. Губы ее были горячими и влажными, ласки уверенными, и Клод, хотя и наслаждался ее агрессивностью, больше не мог ни мгновения оставаться пассивным. На жадные жаркие ласки подруги он ответил долгим нежным поцелуем, потом коснулся языком шрама на ее плече, а пальцем провел по только-только зажившему свежему рубцу.
— Ты красивая, — пробормотал он, уткнувшись лицом в ее плечо.
— Вся в шрамах.
— Я тоже.
Он взял ее руку и заставил коснуться своей спины, словно доказывая правоту этого утверждения.
— Ты тоже красивый, — сказала она.
Губы ее нашли его губы, и они слились в поцелуе, нежном и горячем.
Неторопливыми круговыми движениями он ласкал ее грудь, поддразнивая ее, трогая ее соски, заставляя со стоном выгибаться навстречу его ладоням. Клод улыбался, любуясь тем, как она выражает свое наслаждение, той решимостью, с которой она отдавалась ему. Накрыв губами ее сосок, Клод ласкал его нежную мякоть языком, и она со стоном, не в силах более выносить эту изысканную пытку, попыталась оттолкнуть его от себя.
— Ты нужен мне сейчас, — задыхаясь, произнесла она.
Клод или не слышал или сделал вид, что не слышит. Отпустив левую грудь, он принялся за правую, лаская ртом так же, как до этого левую сестру, рукой поглаживая бедра. Повинуясь настойчивости его ласк, Алексис раскрылась ему навстречу, и он убедился, что она готова к любви. Ее тепло, ее энергия возбуждали его, и он позволил ей ощутить, что она с ним делает.
— Ты нужна мне, Алекс. Ласкай меня.
Алексис не заставила уговаривать себя. Она с жадной готовностью вернула ему его ласки. Руки ее, губы ее, то нежно и легко, словно перышко, то с настойчивой силой ласкали его, и то, как он подбадривал ее, как учил ее, возбуждало Алексис, поощряло на самые интимные ласки, для которых в ход шли и руки, и губы, и язык. Алексис извлекала немалое наслаждение из того, что могла отомстить ему за ту эротическую пытку, которой он уже подверг ее. И она добилась своего, она сломила его волю: с глухим стоном он оттолкнул ее и перевернулся так, что она оказалась под ним.
Их тела встретились, вжались друг в друга с той страстью, с той решимостью, с которой Алексис вступила в их первую после долгих недель ожидания ночь любви.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138