– Она так тебя обожествляет, это даже смешно! – добавила Шанталь, задергивая занавески.
Готье положил маленького Филиппа на животик, накрыл голубым одеяльцем.
– Не знаю, как брат с сестрой еще не возненавидели меня, – вздохнул он. – Мама их просто не замечает. И так во всем: она балует наших детей, а на Сирила и Лею почти не смотрит.
Раз в неделю к ним на чай приходила оживленная и улыбающаяся Мадлен, увешанная подарками; она была без ума от Поля, которому исполнился год и три месяца, а теперь и от маленького Филиппа, родившегося десять дней назад. Мадлен вела себя так, будто они были ее единственными внуками и только Готье подарил ей счастье стать бабушкой.
– Ну, что, трудно быть любимчиком? – пошутила Шанталь.
– Очень…
Из детской они вернулись в гостиную, там стояли тарелки с крошками: это Мадлен не могла устоять перед печеньем. Среди игрушек спал, свернувшись калачиком, Поль, он отодвинулся подальше от огромного плюшевого медведя – сегодняшнего подарка Мадлен. Готье устроился на кожаном диване, и Шанталь тут же прижалась к нему. Она радостно вступала в единоличное владение мужем после ухода свекрови и, кроме того, обещала себе не делать различия между детьми, особенно если у нее их будет много.
– Мари чересчур независима для нерешительного маминого характера, – задумчиво проговорил он. – А Алена она просто держит за строптивца, хоть он отличный парень.
– А ты?
– Я был дипломатичней, чем они, более податливый и, кроме того, младший… Я хотел, чтобы меня никто не замечал, особенно Шарль!
– Почему? Он был такой страшный?
– Ну, скажем так, никто не хотел его сердить. Рискнул только Ален, и теперь они на дух друг друга не переносят.
– И все равно я тебе завидую, у тебя большая семья, а единственной дочерью быть очень трудно. Когда я вижу вас в Валлонге, всех вместе, то понимаю, как вам повезло. Вы так близки.
– Да, мы всегда были как родные, а не как кузены. И мать у нас была одна – Клара! Но это некрасиво по отношению к маме…
Он очень старался, но не испытывал настоящей любви к Мадлен и всегда чувствовал себя виноватым.
– Ладно, забудем о твоей маме до следующей недели, – предложила Шанталь. – Расскажи лучше, что там сегодня в операционном блоке. И вообще, что нового в больнице.
Ее отпуск по рождению ребенка заканчивался, и ей не терпелось скорее вернуться на работу. Готье поддерживал жену: он знал, что она не может оставаться в четырех стенах, но родители Шанталь доводили дело даже до скандала. По их мнению, молодая мама должна была сидеть дома, и профессор Мазойе изводил зятя всякий раз, когда встречал его в коридорах больницы Валь-де-Грас. Готье нежно взял ладонями лицо жены и поцеловал в губы.
– Я люблю тебя, – сказал он и обнял ее.
Он знал: у Шанталь хватит характера, чтобы работать и воспитывать детей, и он пообещал себе сделать все, чтобы облегчить ей жизнь. Чего он не хотел, так это чтобы она вдруг стала хоть в чем-то похожей на Мадлен.
Винсен сошел с поезда на Лионском вокзале и первым, кого он увидел, был его отец. Высокий и стройный, в темно-синем пальто, Шарль по-прежнему был элегантен и выделялся в толпе. Винсен очень обрадовался и, глядя, как Шарль идет по перрону, испытывал гордость, что был его сыном.
– А вот и ты! – воскликнул Шарль. – Наши железнодорожники всегда точны… Как доехал? Надеюсь, еще не успел пообедать? Тогда приглашаю тебя в «Голубой поезд».
Под высокой стеклянной крышей вокзала они поднялись по лестнице в знаменитый ресторан с фресками в стиле Бэль-Эпок. Шарль заказал отдельный столик, и они довольно переглянулись.
– Ты хорошо выглядишь, похоже, тебе нравится жизнь в Провансе.
– Ты тоже в отличной форме…
Это был не дежурный комплимент: Винсен говорил искренне. В пятьдесят два года отец остался таким же прекрасным и безутешным; в каштановых волосах стало больше седых прядей, а горькую улыбку подчеркивали две морщины, в углах рта, но взгляд был по-прежнему ясным и, кроме того, сохранилась привычка заказывать галстуки под костюмы.
– Я вызвал тебя по важному делу. Жаль, что ты не взял жену.
При упоминании о Магали Винсен содрогнулся: она наотрез отказалась ехать в Париж. «Я до смерти боюсь приемов на авеню Малахов!» – в ужасе кричала она, и Винсен не стал настаивать.
– Я хотел поговорить с вами обоими, но все-таки ты меня волнуешь больше, – добавил Шарль. – Считай, твои долгие каникулы закончены, пора бы тебе перебираться в Париж.
Оглушенный Винсен изумленно смотрел на отца и отказывался понимать, что тот имеет в виду.
– Я переговорил с нужными людьми, ты избежишь этого бесконечного чистилища с переводами и сразу войдешь во Дворец правосудия через главный вход. Думаю, ты меня понял.
– Но, папа… Я вовсе не собирался…
– Вот как? А что же ты собирался делать? Как насчет карьеры?
– Ну… знаешь ли… Авиньон такой…
– Какой такой? Провинциальный? Тихий?
Винсен почувствовал иронию отца и пожалел, что раньше не подумал, почему отец вызывает его по телефону.
Сглотнув, он пролепетал:
– Ну, я, конечно, хочу… м-м-м… роста, но не…
– Это и есть рост. Такой шанс дается раз в жизни. Единственный! Ты будешь самым молодым среди этих стариков, и я горжусь тобой.
– Нет! Выслушай меня…
– Да, я тобой горжусь. Потому что этот пост получают не только по протекции. Не только услуга за услугу. Конечно, есть люди, которые мне обязаны или могут о чем-то попросить, но для большинства в Высшем совете магистратуры этого было бы недостаточно. Мы бы ничего не добились, если бы не твоя аттестация. Ты просто всех потряс, Винсен. Вы с братом очень меня радуете. Не знаю, была ли у меня раньше возможность сказать тебе это.
Как обычно, заказ у Шарля принял метрдотель. Шарль говорил с привычной уверенностью и улыбнулся сыну.
– Авиньон – это прелюдия, и ты прекрасно проявил себя, теперь можешь попробовать силы в серьезных делах. Пусть даже ты там самый молодой и перевелся из провинции!
Винсен понимал, что не заговорит, пока отец не даст ему слова. Уехать из Валлонга? Как Магали примет это предложение? Нетрудно догадаться: наотрез откажется. А ведь в Париже ее никто не знал, и не было риска встретить людей, которым она раньше прислуживала, а на юге это частенько случалось на коктейлях в Эксан-Провансе. Но Винсен хорошо знал жену и понимал, что перспектива жизни в столице не обрадует ее. В Валлонге у нее была Одетта, друзья – Ален и даже этот Жан-Реми, там никто не смеялся над ее певучим акцентом, она могла одеваться, как хочет, и не была обязана каждую неделю встречаться с семьей мужа.
– Папа… Я счастлив в Валлонге, я обожаю дом и не…
– Кажется, я слышу речи твоего кузена! Он что, повлиял на тебя? Винсен, пойми, Валлонг – это место для отдыха, а не предел мечтаний.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76