Но тогда в ecn голосе не было боли. А теперь была.
— Я знаю, Волк. Да и ты знаешь, что я люблю тебя, всегда знал. Ты не должен был позволять мне уехать. Ты должен был сказать все раньше, не в последний момент, — шептала она.
— Но была ли ты готова, Тигровая Лилия? Если б я сказал тебе о своем чувстве раньше, поняла ли бы ты меня?
Она помолчала.
— Должно быть, ты прав. Мне нужно было осознать, как мне трудно расстаться с тобой. Но я поняла! Все в прошлом! Я вернулась, я готова остаться с тобой, если ты только этого пожелаешь.
— Ох, Лилия, ты не знаешь, что говоришь. Как ты будешь жить среди нас, простых воинов, ты, гордая и прекрасная, как дочь богов. Ты создана для дворцов белых людей и их роскоши. Помнишь, я взял тебя в плен, когда ты только пару дней, как ступила на нашу землю? Ты была прекрасной белой женщиной среди подобных тебе. Ты жила в доме, где все блестело, где ноги скользят по полам цвета золота, где все покрыто чем-то пушистым и мягким, чтобы было удобно сидеть. Я увел тебя оттуда, но ты подходила к этому дому. Что тебе делать в вигваме, тебе, которая привыкла жить в довольстве и праздности? Посмотри кругом, Лилия. Ты проведешь так остаток дней?
— Только н нужно драм, прошу тебя, Волк. Ты все преувеличил больше, чем наполовину. Не такая я уж потрясающе прекрасная, хотя мне приятно, что ты так считаешь. И я не так уж мало знаю о жизни в вигвамах. Слава Богу, я не один месяц прожила с вами, и ничего, жива. И раз я все-таки здесь, значит, я готова измениться. Я действительно ничего не умею делать, но ваши женщины меня научат. Ведь главное — это хотеть научиться, правда же, Волк?
— Я слышал, ты вышла замуж…
Онор поняла, что они добрались до сути дела, и набрала побольше воздуха в легкие, чтобы разразиться речью. Но ее взгляд упал на кольцо, сжимавшее ее палец, она уставилась на него и поняла, что Волк тоже на него смотрит. Ей стало досадно, что она недооценила то, как хорошо Волк разбирается в обычаях ее соотечественников, и позабыла про кольцо. Она с омерзением стащила его с пальца, приподняла завесу над входом и вышвырнула кольцо в кусты.
— Я была замужем там, в «той» жизни. Нелепость, да. Это совсем не важно, совсем. Разве по вашим законам я не свободна? Что для вас союз, одобренный католической церковью? Пустой звук.
— Да, — тихо заметил Волк. — Так же, как для мира бледнолицых ничего не стоит союз, заключенный в индейском поселке.
Она нервно повела плечами, словно ей стало зябко.
— Да, именно так. Меня как французскую баронессу ни к чему не обязывают наши с тобой отношения. Я останусь госпожой де ла Монт. Но для Онор-Мари все это настоящее. А для Тигровой Лилии это гораздо больше значит, чем унылое стояние около алтаря.
В ней сейчас и правда жили три разные женщины, три чуждых друг другу души: холодная баронесса Дезина, вспыльчивая эгоистка Онор-Мари и искренне влюбленная Лилия. Первую Волк никогда не знал, вторую знал слишком хорошо, а о существовании третьей ему еще предстояло узнать. Но он чувствовал, что она уже рождена, и теперь ничто не остановит ее, и радость смешивалась в нем со страхом.
— Странно. В наших краях иногда попадаются белые люди в черных одеждах, проповедующие вашу веру. Я не помню всего. Они говорили много странного и непонятного. Но я точно помню, что они говорили, будто измена мужу, с которым тебя венчали — большая вина, за которую накажут в стране духов.
Онор рассердилась.
— Да ты прямо проповедник, Волк. Может, тебе лучше постричься в монахи? Иезуиты примут тебя с радостью.
— Что мне сделать, чтобы ты поняла? Я хочу, чтобы ты была счастлива.
Ты не хочешь подумать о себе. Кто еще тебе скажет: открой глаза и взгляни правде в лицо!
Ее рот сжался в узкую полоску, а зрачки по-кошачьи сузились в точку.
Что такое эта «правда», о которой он толкует? Правда — это то, что у них одна жизнь, и ничто не помешает ей сделать свой выбор и прожить ее так, чтобы на старости лет не кусать от досады локти, сожалея о несделанном и несбывшемся.
— Я не понимаю тебя. О чем мы говорим? Ты либо хочешь взять меня в жены, либо нет. Если нет, скажи. Я как-нибудь справлюсь.
Она сказала так, хотя была совершенно уверена, что он хочет, но его сдерживают гордость и великодушие.
— Разве дело во мне, Лилия? Ты знаешь, если я бы мог, если все зависело бы только от меня, я никогда б не отпустил тебя.
— Так не отпускай. Зачем ты ищешь проблемы? Я никогда не была праведницей. Если тебя беспокоит моя душа, я буду время от времени ходить на исповедь. И потом, Бог бледнолицых — вовсе не злобный старик. Неужели он не сумеет понять, в чем дело. Ведь из всякого закона может быть исключение. И ему сверху должно быть хорошо видно, что я была вынуждена сказать священнику «да». А вынужденное «да» не связывает меня никакими путами.
Волк невольно усмехнулся.
— Не представляю, как можно вынудить тебя. Заставить Тигровую Лилию?
Легче приручить змею.
Она отрицательно покачала головой.
— Ты не прав. Боже, Волк, ты совсем ничего не понял! Взять хоть Паука.
Я сопротивлялась, как могла, но если бы ты не вступился за меня, я бы покорилась. Да, я не хотела к нему, но сильнее, гораздо сильнее я хотела жить. Не осталось бы выбора — жила бы я сейчас в вигваме Паука. Но на моей дороге попался человек втрое более мерзкий и коварный.
— Где он?
— В форте. Надеюсь, ему не разыскать меня здесь.
Волк испытывал большие сомнения по этому поводу, но держал их при себе. Он привлек ее ближе к себе.
— И тебя не пугает, Лилия, что ты и я разной веры, разного цвета, разных нравов?
— Нет. Я сумею понять тебя. А ты попробуй принять меня такой, какая я есть.
— Боюсь, с тобой иначе нельзя. Тебя все равно не изменить. Но подумай, у тебя будут дети. Что будет с ними?
— Не вижу проблем, — раздраженно сказала Онор.
— Лилия, они будут расти в лесу и спать на голой земле. Но настанет день, они вырастут и узнают, что их мать не простая индианка, а женщина, обладающая сокровищами и властью в ином мире, которого им не дано будет узнать. Не захотят ли они получить то, что должны иметь по праву рождения?
Не будут ли страдать, не принадлежа всей душой и всем телом к одному народу? Не будут ли они разрываться между миром бледнолицых и миром гуронов?
— Волк, люди меняются. Я изменилась. Ты изменился. Не отрицай, может, ты не замечаешь за собой, но я-то вижу. Ты не тот Красный Волк, который когда-то бросился на меня с ножом, чтобы перерезать мне глотку. Ты стал мудрее, терпимее, если хочешь, цивилизованнее. Ничего не поделаешь, мир не стоит на месте. Пока еще наши дети начнут искать свой путь на этой земле.
К тому времени все, возможно, будет по-другому. Кончится эта нелепая вражда. Что-то полезное возьмут от бледнолицых индейцы, чему-то научат их взамен. Такой резкой границы уже не будет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
— Я знаю, Волк. Да и ты знаешь, что я люблю тебя, всегда знал. Ты не должен был позволять мне уехать. Ты должен был сказать все раньше, не в последний момент, — шептала она.
— Но была ли ты готова, Тигровая Лилия? Если б я сказал тебе о своем чувстве раньше, поняла ли бы ты меня?
Она помолчала.
— Должно быть, ты прав. Мне нужно было осознать, как мне трудно расстаться с тобой. Но я поняла! Все в прошлом! Я вернулась, я готова остаться с тобой, если ты только этого пожелаешь.
— Ох, Лилия, ты не знаешь, что говоришь. Как ты будешь жить среди нас, простых воинов, ты, гордая и прекрасная, как дочь богов. Ты создана для дворцов белых людей и их роскоши. Помнишь, я взял тебя в плен, когда ты только пару дней, как ступила на нашу землю? Ты была прекрасной белой женщиной среди подобных тебе. Ты жила в доме, где все блестело, где ноги скользят по полам цвета золота, где все покрыто чем-то пушистым и мягким, чтобы было удобно сидеть. Я увел тебя оттуда, но ты подходила к этому дому. Что тебе делать в вигваме, тебе, которая привыкла жить в довольстве и праздности? Посмотри кругом, Лилия. Ты проведешь так остаток дней?
— Только н нужно драм, прошу тебя, Волк. Ты все преувеличил больше, чем наполовину. Не такая я уж потрясающе прекрасная, хотя мне приятно, что ты так считаешь. И я не так уж мало знаю о жизни в вигвамах. Слава Богу, я не один месяц прожила с вами, и ничего, жива. И раз я все-таки здесь, значит, я готова измениться. Я действительно ничего не умею делать, но ваши женщины меня научат. Ведь главное — это хотеть научиться, правда же, Волк?
— Я слышал, ты вышла замуж…
Онор поняла, что они добрались до сути дела, и набрала побольше воздуха в легкие, чтобы разразиться речью. Но ее взгляд упал на кольцо, сжимавшее ее палец, она уставилась на него и поняла, что Волк тоже на него смотрит. Ей стало досадно, что она недооценила то, как хорошо Волк разбирается в обычаях ее соотечественников, и позабыла про кольцо. Она с омерзением стащила его с пальца, приподняла завесу над входом и вышвырнула кольцо в кусты.
— Я была замужем там, в «той» жизни. Нелепость, да. Это совсем не важно, совсем. Разве по вашим законам я не свободна? Что для вас союз, одобренный католической церковью? Пустой звук.
— Да, — тихо заметил Волк. — Так же, как для мира бледнолицых ничего не стоит союз, заключенный в индейском поселке.
Она нервно повела плечами, словно ей стало зябко.
— Да, именно так. Меня как французскую баронессу ни к чему не обязывают наши с тобой отношения. Я останусь госпожой де ла Монт. Но для Онор-Мари все это настоящее. А для Тигровой Лилии это гораздо больше значит, чем унылое стояние около алтаря.
В ней сейчас и правда жили три разные женщины, три чуждых друг другу души: холодная баронесса Дезина, вспыльчивая эгоистка Онор-Мари и искренне влюбленная Лилия. Первую Волк никогда не знал, вторую знал слишком хорошо, а о существовании третьей ему еще предстояло узнать. Но он чувствовал, что она уже рождена, и теперь ничто не остановит ее, и радость смешивалась в нем со страхом.
— Странно. В наших краях иногда попадаются белые люди в черных одеждах, проповедующие вашу веру. Я не помню всего. Они говорили много странного и непонятного. Но я точно помню, что они говорили, будто измена мужу, с которым тебя венчали — большая вина, за которую накажут в стране духов.
Онор рассердилась.
— Да ты прямо проповедник, Волк. Может, тебе лучше постричься в монахи? Иезуиты примут тебя с радостью.
— Что мне сделать, чтобы ты поняла? Я хочу, чтобы ты была счастлива.
Ты не хочешь подумать о себе. Кто еще тебе скажет: открой глаза и взгляни правде в лицо!
Ее рот сжался в узкую полоску, а зрачки по-кошачьи сузились в точку.
Что такое эта «правда», о которой он толкует? Правда — это то, что у них одна жизнь, и ничто не помешает ей сделать свой выбор и прожить ее так, чтобы на старости лет не кусать от досады локти, сожалея о несделанном и несбывшемся.
— Я не понимаю тебя. О чем мы говорим? Ты либо хочешь взять меня в жены, либо нет. Если нет, скажи. Я как-нибудь справлюсь.
Она сказала так, хотя была совершенно уверена, что он хочет, но его сдерживают гордость и великодушие.
— Разве дело во мне, Лилия? Ты знаешь, если я бы мог, если все зависело бы только от меня, я никогда б не отпустил тебя.
— Так не отпускай. Зачем ты ищешь проблемы? Я никогда не была праведницей. Если тебя беспокоит моя душа, я буду время от времени ходить на исповедь. И потом, Бог бледнолицых — вовсе не злобный старик. Неужели он не сумеет понять, в чем дело. Ведь из всякого закона может быть исключение. И ему сверху должно быть хорошо видно, что я была вынуждена сказать священнику «да». А вынужденное «да» не связывает меня никакими путами.
Волк невольно усмехнулся.
— Не представляю, как можно вынудить тебя. Заставить Тигровую Лилию?
Легче приручить змею.
Она отрицательно покачала головой.
— Ты не прав. Боже, Волк, ты совсем ничего не понял! Взять хоть Паука.
Я сопротивлялась, как могла, но если бы ты не вступился за меня, я бы покорилась. Да, я не хотела к нему, но сильнее, гораздо сильнее я хотела жить. Не осталось бы выбора — жила бы я сейчас в вигваме Паука. Но на моей дороге попался человек втрое более мерзкий и коварный.
— Где он?
— В форте. Надеюсь, ему не разыскать меня здесь.
Волк испытывал большие сомнения по этому поводу, но держал их при себе. Он привлек ее ближе к себе.
— И тебя не пугает, Лилия, что ты и я разной веры, разного цвета, разных нравов?
— Нет. Я сумею понять тебя. А ты попробуй принять меня такой, какая я есть.
— Боюсь, с тобой иначе нельзя. Тебя все равно не изменить. Но подумай, у тебя будут дети. Что будет с ними?
— Не вижу проблем, — раздраженно сказала Онор.
— Лилия, они будут расти в лесу и спать на голой земле. Но настанет день, они вырастут и узнают, что их мать не простая индианка, а женщина, обладающая сокровищами и властью в ином мире, которого им не дано будет узнать. Не захотят ли они получить то, что должны иметь по праву рождения?
Не будут ли страдать, не принадлежа всей душой и всем телом к одному народу? Не будут ли они разрываться между миром бледнолицых и миром гуронов?
— Волк, люди меняются. Я изменилась. Ты изменился. Не отрицай, может, ты не замечаешь за собой, но я-то вижу. Ты не тот Красный Волк, который когда-то бросился на меня с ножом, чтобы перерезать мне глотку. Ты стал мудрее, терпимее, если хочешь, цивилизованнее. Ничего не поделаешь, мир не стоит на месте. Пока еще наши дети начнут искать свой путь на этой земле.
К тому времени все, возможно, будет по-другому. Кончится эта нелепая вражда. Что-то полезное возьмут от бледнолицых индейцы, чему-то научат их взамен. Такой резкой границы уже не будет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80