Она побежала вверх по лестнице, туда, где еще не похозяйничало пламя. Но там она была как в ловушке. Нарядная светлая спальня была пуста. Онор подскочила к окну и посмотрела вниз.
Высоко! Но выбора не было, она сорвала простыни с кровати, принявшись в судорожной спешке связывать их между собой. Один конец она привязала к ножке камина и перебросила импровизированную веревку через подоконник вниз. До земли она не достала, но было слишком поздно, огонь уже лизал дверь спальни. Она вылезла в окно. Простыни страшно скрипели, норовя порваться. Мужчину они, безусловно, бы не выдержали, но по-девичьи легкую Онор кое-как удержали. Она спускалась медленно, боясь, что сорвется или что ткань треснет под ней. До нее донесся жуткий вопль, и она узнала голос барона. По-видимому, ему не удалось выбраться из горящего дома. Из окон вырывалось пламя, летели искры. Онор добралась до карниза над первым этажом. Оттуда ей пришлось спрыгнуть. Приземлившись на мягкую траву, Онор легко вскочила на ноги. Она уже была в том состоянии, когда ужас держит верх над разумом. Она бросилась бежать прочь от бушующей стихии. Грязная, в черных пятнах сажи на недавно еще белоснежном шелке, она бежала по дороге, ничего не видя перед собой, без мыслей, без цели. Она уже достигла окраины Парижа, когда какой-то экипаж едва не сбил ее, задев углом. Кучер ругнулся вслух, но не остановился посмотреть, что с ней. Онор-Мари, баронесса Дезина, сидела на мостовой в грязной луже, похожая на нищенку.
Ее платье зацепилось за экипаж и разорвалось, сквозь перепачканные лохмотья шелковой материи виднелись ее затянутые в дорогие чулки ноги.
Один туфель она потеряла по дороге, волосы растрепались и свисали, закрывая ей лицо. Из рыже-золотистых они стали пыльно-серыми. Удар заставил ее очнуться. Туман перед глазами рассеялся, и перед ней был враждебный мир, вновь оскаливший на нее свою пасть. Онор-Мари медленно поднялась на ноги. Она была страшна и грязна, и в душе ее клокотала ярость. Судьба только и старалась выставить ее на задворки жизни, но она me поддастся. Проклятый Генрих, подумать только, что она так любила его!
Стоило тратить на него душевные силы! Она теперь вдова, но не просто. Она заслужила свой титул баронессы, более того, она получит все за бароном по их брачному контракту. Никуда она не побежит, она никогда больше не будет убегать! Никакой Генрих больше не посмеет обидеть ее! Она сжала кулаки.
Она вернется! Вернется туда, где еще видно зарево страшного пожара, и получит свое. Она имеет на это право! Онор-Мари вытерла сажу с лица и, прихрамывая, зашагала по безлюдной дороге.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ЧУЖАЯ ВОЙНА
«Как только я прочла эти строки,
Мне сразу стало понятно то,
Что творилось со мной.
Видно, я рожденная в ночи.
Всю жизнь я прожила среди рожденных днем,
А сама была рожденной в ночи.»
Д. Лондон
Рим, 4 года спустя
Прохладные листья магнолий, касаясь ее щеки, нежно шелестели о чем-то своем, нарушая утреннюю тишину сада, аромат роз окутал ее теплой пеленой.
Перед ней стоял резной столик с фруктами. Прошло уже четыре года с тех пор, как Онор-Мари осталась богатой вдовой. Теперь она ни в чем не знала отказа, любая ее прихоть немедленно исполнялась. Шикарная вилла в Риме, замок на Луаре, дом в Париже — ей не хватило бы жизни, чтобы потратить несметные богатства, доставшиеся ей по наследству. Она достигла того, о чем мечтала. Она почти не переменилась за прошедшие годы, разве что исчезла детская угловатость и заостренность черт. Она похорошела, вновь обрела свежий цвет лица, испорченный долгим пребыванием в монастырских стенах. Ее стан оформился, приобрел соблазнительную округлость и свободную кошачью гибкость. И все же, что-то неуловимое погасло в ней.
Исчезли живой блеск и задор в глазах, исчезли жажда жизни, любви, страстное стремление наверх. Приз был получен и упокоился на полке.
Богатство, свобода — все это она теперь имела. Она ценила свое благополучие, за которое было плачено дорогой ценой, но ее юношеская азартность сменилась равнодушной миной светской львицы, чуть-чуть скучающей, чуть-чуть раздраженной.
Вместе с ней завтракал монсеньор Карло Фьорелли, привлекательный молодой мужчина с благообразным лицом. На нем был утренний бархатный халат, и ничего не напоминало о его принадлежности к католической церкви.
Он был молчалив и подавлен.
— Кардинал Рицетти вчера обсуждал со мной пост в Авиньоне, — наконец хмуро сообщил он, нервно покусывая кончик позолоченной вилочки для фруктов. Онор неохотно повернулась к нему и поинтересовалась.
— Это тот пост, Карло, о котором ты мне рассказывал? Куда Рицетти обещал отослать Марини?
— Да, именно. Явное понижение.
— Да? Жаль, — ее голос выразил некое подобие сопереживания.
— Ему все известно.
— Да? О чем же?
— О нашем романе. Как я ни осторожничал, кто-то сообщил ему, — досада зазвенела в глубоком, красиво поставленном баритоне монсеньора.
— Сожалею, Карло. Как ты знаешь, я не болтлива.
— Я не подозреваю тебя, Онор. Но все это может пагубно отразиться на моей карьере.
— Может быть, нам стоит какое-то время не видеться? — проговорила молодая баронесса Он перегнулся через столик.
— Мне порой кажется, тебя это нисколько не огорчит, Онор.
— Я, конечно, буду скучать за тобой, Карло. Но если это необходимо, расстанемся.
Они пристально смотрели друг на друга, и со стороны явно видно было, что если и было между ними какое-то чувство, то оно давно умерло, а то, что осталось, только надгробный камень на могиле их любви, разгоревшейся от запретов, но погасшей, лишь только привычка пришла на смену ее остроте.
— Что ж, хорошо. Я дам тебе знать о себе.
— Я буду ждать.
Однако, несмотря на принятые меры, несколько дней спустя Онор пригласил к себе сам кардинал Рицетти. Попеняв молодой женщине на непослушание, он дал ей поручение — передать письмо французскому королю.
Фактически, это означало, что ее присутствие в Риме более нежелательно.
Ослушаться кардинала Рицетти было все равно, что спорить с инквизицией.
Онор-Мари сочла за лучшее покинуть Италию. Она отправилась во Францию морем, огибая южную Европу, пытаясь извлечь из круиза максимум удовольствия.
Бригантина, на которой отправилась в путешествие Онор, носила имя «Белая чайка». Она приобрела ее, хотя могла просто нанять в порту корабль.
Вначале она так и намеревалась сделать, но после беглого осмотра «Белой чайки», Онор загорелась желанием купить ее. Деньги не составляли для нее проблемы, и красавица-бригантина стала ее собственностью. Теперь изящное судно легко летело по краешку волн, ловя попутный ветер. Морской болезнью Онор на удивление не страдала, так что она была довольна своей поездкой.
«Белая чайка» шла через Гибралтарский пролив.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
Высоко! Но выбора не было, она сорвала простыни с кровати, принявшись в судорожной спешке связывать их между собой. Один конец она привязала к ножке камина и перебросила импровизированную веревку через подоконник вниз. До земли она не достала, но было слишком поздно, огонь уже лизал дверь спальни. Она вылезла в окно. Простыни страшно скрипели, норовя порваться. Мужчину они, безусловно, бы не выдержали, но по-девичьи легкую Онор кое-как удержали. Она спускалась медленно, боясь, что сорвется или что ткань треснет под ней. До нее донесся жуткий вопль, и она узнала голос барона. По-видимому, ему не удалось выбраться из горящего дома. Из окон вырывалось пламя, летели искры. Онор добралась до карниза над первым этажом. Оттуда ей пришлось спрыгнуть. Приземлившись на мягкую траву, Онор легко вскочила на ноги. Она уже была в том состоянии, когда ужас держит верх над разумом. Она бросилась бежать прочь от бушующей стихии. Грязная, в черных пятнах сажи на недавно еще белоснежном шелке, она бежала по дороге, ничего не видя перед собой, без мыслей, без цели. Она уже достигла окраины Парижа, когда какой-то экипаж едва не сбил ее, задев углом. Кучер ругнулся вслух, но не остановился посмотреть, что с ней. Онор-Мари, баронесса Дезина, сидела на мостовой в грязной луже, похожая на нищенку.
Ее платье зацепилось за экипаж и разорвалось, сквозь перепачканные лохмотья шелковой материи виднелись ее затянутые в дорогие чулки ноги.
Один туфель она потеряла по дороге, волосы растрепались и свисали, закрывая ей лицо. Из рыже-золотистых они стали пыльно-серыми. Удар заставил ее очнуться. Туман перед глазами рассеялся, и перед ней был враждебный мир, вновь оскаливший на нее свою пасть. Онор-Мари медленно поднялась на ноги. Она была страшна и грязна, и в душе ее клокотала ярость. Судьба только и старалась выставить ее на задворки жизни, но она me поддастся. Проклятый Генрих, подумать только, что она так любила его!
Стоило тратить на него душевные силы! Она теперь вдова, но не просто. Она заслужила свой титул баронессы, более того, она получит все за бароном по их брачному контракту. Никуда она не побежит, она никогда больше не будет убегать! Никакой Генрих больше не посмеет обидеть ее! Она сжала кулаки.
Она вернется! Вернется туда, где еще видно зарево страшного пожара, и получит свое. Она имеет на это право! Онор-Мари вытерла сажу с лица и, прихрамывая, зашагала по безлюдной дороге.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ЧУЖАЯ ВОЙНА
«Как только я прочла эти строки,
Мне сразу стало понятно то,
Что творилось со мной.
Видно, я рожденная в ночи.
Всю жизнь я прожила среди рожденных днем,
А сама была рожденной в ночи.»
Д. Лондон
Рим, 4 года спустя
Прохладные листья магнолий, касаясь ее щеки, нежно шелестели о чем-то своем, нарушая утреннюю тишину сада, аромат роз окутал ее теплой пеленой.
Перед ней стоял резной столик с фруктами. Прошло уже четыре года с тех пор, как Онор-Мари осталась богатой вдовой. Теперь она ни в чем не знала отказа, любая ее прихоть немедленно исполнялась. Шикарная вилла в Риме, замок на Луаре, дом в Париже — ей не хватило бы жизни, чтобы потратить несметные богатства, доставшиеся ей по наследству. Она достигла того, о чем мечтала. Она почти не переменилась за прошедшие годы, разве что исчезла детская угловатость и заостренность черт. Она похорошела, вновь обрела свежий цвет лица, испорченный долгим пребыванием в монастырских стенах. Ее стан оформился, приобрел соблазнительную округлость и свободную кошачью гибкость. И все же, что-то неуловимое погасло в ней.
Исчезли живой блеск и задор в глазах, исчезли жажда жизни, любви, страстное стремление наверх. Приз был получен и упокоился на полке.
Богатство, свобода — все это она теперь имела. Она ценила свое благополучие, за которое было плачено дорогой ценой, но ее юношеская азартность сменилась равнодушной миной светской львицы, чуть-чуть скучающей, чуть-чуть раздраженной.
Вместе с ней завтракал монсеньор Карло Фьорелли, привлекательный молодой мужчина с благообразным лицом. На нем был утренний бархатный халат, и ничего не напоминало о его принадлежности к католической церкви.
Он был молчалив и подавлен.
— Кардинал Рицетти вчера обсуждал со мной пост в Авиньоне, — наконец хмуро сообщил он, нервно покусывая кончик позолоченной вилочки для фруктов. Онор неохотно повернулась к нему и поинтересовалась.
— Это тот пост, Карло, о котором ты мне рассказывал? Куда Рицетти обещал отослать Марини?
— Да, именно. Явное понижение.
— Да? Жаль, — ее голос выразил некое подобие сопереживания.
— Ему все известно.
— Да? О чем же?
— О нашем романе. Как я ни осторожничал, кто-то сообщил ему, — досада зазвенела в глубоком, красиво поставленном баритоне монсеньора.
— Сожалею, Карло. Как ты знаешь, я не болтлива.
— Я не подозреваю тебя, Онор. Но все это может пагубно отразиться на моей карьере.
— Может быть, нам стоит какое-то время не видеться? — проговорила молодая баронесса Он перегнулся через столик.
— Мне порой кажется, тебя это нисколько не огорчит, Онор.
— Я, конечно, буду скучать за тобой, Карло. Но если это необходимо, расстанемся.
Они пристально смотрели друг на друга, и со стороны явно видно было, что если и было между ними какое-то чувство, то оно давно умерло, а то, что осталось, только надгробный камень на могиле их любви, разгоревшейся от запретов, но погасшей, лишь только привычка пришла на смену ее остроте.
— Что ж, хорошо. Я дам тебе знать о себе.
— Я буду ждать.
Однако, несмотря на принятые меры, несколько дней спустя Онор пригласил к себе сам кардинал Рицетти. Попеняв молодой женщине на непослушание, он дал ей поручение — передать письмо французскому королю.
Фактически, это означало, что ее присутствие в Риме более нежелательно.
Ослушаться кардинала Рицетти было все равно, что спорить с инквизицией.
Онор-Мари сочла за лучшее покинуть Италию. Она отправилась во Францию морем, огибая южную Европу, пытаясь извлечь из круиза максимум удовольствия.
Бригантина, на которой отправилась в путешествие Онор, носила имя «Белая чайка». Она приобрела ее, хотя могла просто нанять в порту корабль.
Вначале она так и намеревалась сделать, но после беглого осмотра «Белой чайки», Онор загорелась желанием купить ее. Деньги не составляли для нее проблемы, и красавица-бригантина стала ее собственностью. Теперь изящное судно легко летело по краешку волн, ловя попутный ветер. Морской болезнью Онор на удивление не страдала, так что она была довольна своей поездкой.
«Белая чайка» шла через Гибралтарский пролив.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80