-
восклицает Марья Александровна. - Какая драгоценная способность подметить
самую тонкую, самую смешную черту!.. И исчезнуть из общества, запереться на
целых пять лет! С таким талантом! Но вы бы могли писать, князь! Вы бы могли
повторить Фонвизина, Грибоедова, Гоголя!..
- Ну да, ну да! - говорит вседовольный князь, - я могу пов-то-рить... и,
знаете, я был необыкновенно остроумен в прежнее время. Я даже для сцены
во-де-виль написал... Там было несколько вос-хи-ти-тельных куплетов!
Впрочем, его никогда не играли...
- Ах, как бы это мило было прочесть! И знаешь, Зина, вот теперь бы кстати!
У нас же сбираются составить театр, - для патриотического пожертвования,
князь, в пользу раненых... вот бы ваш водевиль!
- Конечно! Я даже опять готов написать... впрочем, я его совершенно за-был.
Но, помню, там было два-три каламбура таких, что (и князь поцеловал свою
ручку)... И вообще, когда я был за гра-ни-цей, я производил настоящий
fu-ro-re. Лорда Байрона помню. Мы были на дружеской но-ге. Восхитительно
танцевал краковяк на Венском конгрессе.
- Лорд Байрон, дядюшка! помилуйте, дядюшка, что вы?
- Ну да, лорд Байрон. Впрочем, может быть, это был и не лорд Байрон, а
кто-нибудь другой. Именно, не лорд Байрон, а один поляк! Я теперь
совершенно припоминаю. И пре-ори-ги-нальный был этот по-ляк: выдал себя за
графа, а потом оказалось, что он был какой-то кухмистер. Но только
вос-хи-ти-тельно танцевал краковяк и, наконец, сломал себе ногу. Я еще
тогда на этот случай стихи сочинил:
Наш поляк Танцевал краковяк...
А там... а там, вот уж дальше и не припомню...
А как ногу сломал, Танцевать перестал.

- Ну, уж верно, так, дядюшка? - восклицает Мозгляков, все более и более
приходя в вдохновенье.
- Кажется, что так, друг мой, - отвечает дядюшка, - или что-нибудь
по-добное. Впрочем, может быть, и не так, но только преудачные вышли
стишки... Вообще я теперь забыл некоторые происшествия. Это у меня от
занятий.
- Но скажите, князь, чем же вы все это время занимались в вашем уединении?
- интересуется Марья Александровна. - Я так часто думала о вас, mon cher
prince, что, признаюсь, на этот раз сгораю нетерпением узнать об этом
подробнее...
- Чем занимался? Ну, вообще, знаете, много за-ня-тий. Когда - отдыхаешь; а
иногда, знаете, хожу, воображаю разные вещи...
- У вас, должно быть, чрезвычайно сильное воображение, дядюшка?
- Чрезвычайно сильное, мой милый. Я иногда такое воображу, что даже сам
себе потом у-див-ляюсь. Когда я был в Кадуеве... A propos! ведь ты,
кажется, кадуевским вице-губернатором был?
- Я, дядюшка? Помилуйте, что вы! - восклицает Павел Александрович.
- Представь себе, мой друг! а я тебя все принимал за вице-губернатора, да и
думаю: что это у него как будто бы вдруг стало совсем другое ли-цо?.. У
того, знаешь, было лицо такое о-са-нистое, умное. Не-о-бык-новенно умный
был человек и все стихи со-чи-нял на разные случаи. Немного, этак сбоку, на
бубнового короля был похож...
- Нет, князь, - перебивает Марья Александровна, - клянусь, вы погубите себя
такой жизнию! Затвориться на пять лет в уединение, никого не видать, ничего
не слыхать! Но вы погибший человек, князь! Кого хотите спросите из тех, кто
вам предан, и вам всякий скажет, что вы - погибший человек!
- Неужели? - восклицает князь.
- Уверяю вас; я говорю вам как друг, как сестра ваша! Я говорю вам потому,
что вы мне дороги, потому что память о прошлом для меня священна! Какая
выгода была бы мне лицемерить? Нет, вам нужно до основания изменить вашу
жизнь, - иначе вы заболеете, вы истощите себя, вы умрете...
- Ах, боже мой! Неужели так скоро умру! - восклицает испуганный князь. - И
представьте себе, вы угадали: меня чрезвычайно мучит геморой, особенно с
некоторого времени... И когда у меня бывают припадки, то вообще
у-ди-ви-тельные при этом симптомы... (я вам подробнейшим образом их опишу).
Во-первых...
- Дядюшка, это вы в другой раз расскажете, - подхватывает Павел
Александрович, - а теперь... не пора ли нам ехать?
- Ну да! пожалуй, в другой раз. Это, может быть, и не так интересно
слушать. Я теперь соображаю... Но все-таки это чрезвычайно любопытная
болезнь. Есть разные эпизоды... Напомни мне, мой друг, я тебе ужо вечером
расскажу один случай в под-роб-ности...
- Но послушайте, князь, вам бы попробовать лечиться за границей, -
перебивает еще раз Марья Александровна.
- За границей! Ну да, ну да! Я непременно поеду за границу. Я помню, когда
я был за границей в двадцатых годах, там было у-ди-ви-тельно весело. Я
чуть-чуть не женился на одной виконтессе, француженке. Я тогда был
чрезвычайно влюблен и хотел посвятить ей всю свою жизнь. Но, впрочем,
женился не я, а другой и восторжествовал, один немецкий барон; он еще потом
некоторое время в сумасшедшем доме сидел.
- Но, cher prince, я к тому говорила, что вам надо серьезно подумать о
своем здоровье. За границей такие медики... и, сверх того, чего стоит уже
одна перемена жизни! Вам решительно надо бросить, хоть на время, ваше
Духаново.
- Неп-ре-менно! Я уже давно решился и, знаете, намерен лечиться
гид-ро-па-тией.
- Гидропатией?
- Гидропатией. Я уже лечился раз гид-ро-па-тией. Я был тогда на водах. Там
была одна московская барыня, я уж фамилью забыл, но только чрезвычайно
поэтическая женщина, лет семидесяти была. При ней еще находилась дочь, лет
пятидесяти, вдова, с бельмом на глазу. Та тоже чуть-чуть не стихами
говорила. Потом еще с ней несчастный случай вы-шел: свою дворовую девку,
осердясь, убила и за то под судом была. Вот и вздумали они меня водой
лечить. Я, признаюсь, ничем не был болен; ну, пристали ко мне:" Лечись да
лечись!" Я, из деликатности, и начал пить воду; думаю: и в самом деле легче
сде-лается. Пил-пил, пил-пил, выпил целый водопад, и, знаете, эта
гидропатия полезная вещь и ужасно много пользы мне принесла, так что если б
я наконец не забо-лел, то уверяю вас, что был бы совершенно здоров...
- Вот это совершенно справедливое заключенье, дядюшка! Скажите, дядюшка, вы
учились логике?
- Боже мой! какие вы вопросы задаете! - строго замечает скандализированная
Марья Александровна.
- Учился, друг мой, но только очень давно. Я и философии обучался в
Германии, весь курс прошел, но только тогда же все совершенно забыл. Но...
признаюсь вам... вы меня так испугали этими болезнями, что я... весь
расстроен. Впрочем, я сейчас ворочусь...
- Но куда же вы, князь? - вскрикивает удивленная Марья Александровна.
- Я сейчас, сейчас... Я только записать одну новую мысль... au revoir...
- Каков? - вскрикивает Павел Александрович и заливается хохотом.
Марья Александровна теряет терпенье.
- Не понимаю, решительно не понимаю, чему вы смеетесь! - начинает она с
горячностию. - Смеяться над почтенным старичком, над родственником,
подымать на смех каждое его слово, пользуясь ангельской его добротою!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40