Он об чем-то думал, и
так как это случалось с ним довольно редко, то Марья Александровна была в
большом беспокойстве. Настасья Петровна сидела угрюмая и даже, украдкой,
делала Мозглякову какие-то странные знаки, которых тот совершенно не
примечал. Не будь очаровательно любезной хозяйки, обед походил бы на
похороны.
А между тем Марья Александровна была в невыразимом волнении. Одна уже Зина
пугала ее ужасно своим грустным видом и заплаканными глазами. А тут и еще
затруднение: надо спешить, торопиться, а этот "проклятый Мозгляков" сидит
себе, как болван, которому мало заботы, и только мешает! Ведь нельзя же, в
самом деле, начинать такое дело при нем! Марья Александровна встала из-за
стола в страшном беспокойстве. Каково же было ее изумление, радостный
испуг, если можно так выразиться, когда Мозгляков, только что встали из-за
стола, сам подошел к ней и вдруг, совсем неожиданно, объявил, что ему, -
разумеется, к его величайшему сожалению, - необходимо сейчас же
отправиться.
- Куда это? - спросила с необыкновенным соболезнованием Марья
Александровна.
- Вот видите, Марья Александровна, - начал Мозгляков с беспокойством и даже
несколько путаясь, - со мной случилась престранная история. Я уж и не знаю,
как вам сказать... дайте мне, ради бога, совет!
- Что, что такое?
- Крестный отец мой, Бородуев, вы знаете, - тот купец... встретился сегодня
со мной. Старик решительно сердится, упрекает, говорит мне, что я
загордился. Вот уже третий раз я в Мордасове, а к нему и носу не показал.
"Приезжай, говорит, сегодня на чай". Теперь ровно четыре часа, а чай он
пьет по-старинному, как проснется, в пятом часу. Что мне делать? Оно, Марья
Александровна, конечно, - но подумайте! Ведь он моего отца-покойника от
петли избавил, когда тот казенные деньги проиграл. Он и крестил-то меня по
этому случаю. Если состоится мой брак с Зинаидой Афанасьевной, у меня
все-таки только полтораста душ. А ведь у него миллион, люди говорят, даже
больше. Бездетен. Угодишь ему - сто тысяч по духовной оставит. Семьдесят
лет, - подумайте!
- Ах, боже мой! так что же это вы! что же вы медлите? - вскричала Марья
Александровна, едва скрывая свою радость. - Поезжайте, поезжайте! этим
нельзя шутить. То-то я смотрю, за обедом - вы такой скучный! Поезжайте, mon
ami, поезжайте! Да вам бы следовало давеча утром с визитом отправиться,
показать, что вы дорожите, что вы цените его ласку! Ах, молодежь, молодежь!
- Да ведь вы же сами, Марья Александровна, - в изумлении вскричал
Мозгляков, - вы же сами нападали на меня за это знакомство! Ведь вы же
говорили, что он мужик, борода, в родне с кабаками, с подвальными да
поверенными?
- Ах, mon ami! Мало ли мы что говорим необдуманного! Я тоже могу ошибиться,
я - не святая. Я, впрочем, не помню, но я могла быть в таком расположении
духа... Наконец, вы тогда еще не сватались к Зиночке... Конечно, это эгоизм
с моей стороны, но теперь я поневоле должна смотреть с другой точки зрения,
и - какая мать может обвинить меня в этом случае? Поезжайте, ни минуты не
медлите! Даже вечер у него посидите... да послушайте! Заговорите как-нибудь
обо мне. Скажите, что я его уважаю, люблю, почитаю, да этак половчее,
получше! Ах, боже мой! И у меня ведь это из головы вышло! Мне бы надо самой
догадаться вас надоумить!
- Воскресили вы меня, Марья Александровна! - вскричал восхищенный
Мозгляков. - Теперь, клянусь, буду во всем вас слушаться! А то ведь я вам
просто боялся сказать!.. Ну, прощайте, я и в путь! Извините меня перед
Зинаидой Афанасьевной. Впрочем, непременно сюда...
- Благословляю вас, mon ami! Смотрите же, обо мне-то поговорите с ним! Он
действительно премилый старичок. Я давно уже переменила о нем мои мысли...
Я и всегда, впрочем, любила в нем все это старинное, русское,
неподдельное... Au revoir, mon ami, au revoir!
"Да как это хорошо, что его черт несет! Нет, это сам бог помогает!" -
подумала она, задыхаясь от радости.
Павел Александрович вышел в переднюю и надевал уже шубу, как вдруг, откуда
ни возьмись, Настасья Петровна. Она поджидала его.
- Куда вы? - сказала она, удерживая его за руку.
- К Бородуеву, Настасья Петровна! Крестный отец мой; удостоился меня
крестить... Богатый старик, оставит что-нибудь, надо польстить!..
Павел Александрович был в превосходнейшем расположении духа.
- К Бородуеву! ну так и проститесь с невестою, - резко сказала Настасья
Петровна.
- Как так "проститесь"?
- Да так! Вы думали, она уж и ваша! А вон ее за князя выдавать хотят. Сама
слышала!
- За князя? помилосердуйте, Настасья Петровна!
- Да чего "помилосердуйте"! Вот не угодно ли самим посмотреть и послушать?
Бросьте-ка шубу, подите-ка сюда!
Ошеломленный Павел Александрович бросил шубу и на цыпочках отправился за
Настасьей Петровной. Она привела его в тот самый чуланчик, откуда утром
подглядывала и подслушивала.
- Но помилуйте, Настасья Петровна, я решительно ничего не понимаю!..
- А вот поймете, как нагнетесь и послушаете. Комедия, верно, сейчас
начнется.
- Какая комедия?
- Тсс! не говорите громко! Комедия в том, что вас просто надувают. Давеча,
как вы отправились с князем, Марья Александровна целый час уговаривала Зину
выйти замуж за этого князя, говорила, что нет ничего легче его облапошить и
заставить жениться, и такие крючки выводила, что даже мне тошно стало. Я
все отсюда подслушала. Зина согласилась. Как они вас-то обе честили! просто
за дурака почитают, а Зина прямо сказала, что ни за что не выйдет за вас.
Я-то дура! Красный бантик приколоть хотела! Послушайте-ка, послушайте-ка!
- Да ведь это безбожнейшее коварство, если так! - прошептал Павел
Александрович, глупейшим образом смотря в глаза Настасье Петровне.
- Да вы только послушайте, и не то еще услышите.
- Да где же слушать?
- Да вот нагнитесь, вот в эту дырочку...
- Но, Настасья Петровна, я... я не способен подслушивать.
- Эк, когда хватились! Тут, батюшка, честь-то в карман; пришли, так уж
слушайте!
- Но, однако же...
- А не способны, так и оставайтесь с носом! Вас же жалеют, а он куражится!
Мне что! ведь я не для себя. Я и до вечера здесь не останусь!
Павел Александрович скрепя сердце нагнулся к щелочке. Сердце его билось, в
висках стучало. Он почти не понимал, что с ним происходит.
Глава VIII
- Так вам очень было весело, князь, у Натальи Дмитриевны? - спросила Марья
Александровна, плотоядным взглядом окидывая поле предстоящей битвы и желая
самым невинным образом начать разговор. Сердце ее билось от волнения и
ожидания.
После обеда князя тотчас же перевели в "салон", в котором принимали его
утром. Все торжественные случаи и приемы происходили у Марьи Александровны
в этом самом салоне. Она гордилась этой комнатой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
так как это случалось с ним довольно редко, то Марья Александровна была в
большом беспокойстве. Настасья Петровна сидела угрюмая и даже, украдкой,
делала Мозглякову какие-то странные знаки, которых тот совершенно не
примечал. Не будь очаровательно любезной хозяйки, обед походил бы на
похороны.
А между тем Марья Александровна была в невыразимом волнении. Одна уже Зина
пугала ее ужасно своим грустным видом и заплаканными глазами. А тут и еще
затруднение: надо спешить, торопиться, а этот "проклятый Мозгляков" сидит
себе, как болван, которому мало заботы, и только мешает! Ведь нельзя же, в
самом деле, начинать такое дело при нем! Марья Александровна встала из-за
стола в страшном беспокойстве. Каково же было ее изумление, радостный
испуг, если можно так выразиться, когда Мозгляков, только что встали из-за
стола, сам подошел к ней и вдруг, совсем неожиданно, объявил, что ему, -
разумеется, к его величайшему сожалению, - необходимо сейчас же
отправиться.
- Куда это? - спросила с необыкновенным соболезнованием Марья
Александровна.
- Вот видите, Марья Александровна, - начал Мозгляков с беспокойством и даже
несколько путаясь, - со мной случилась престранная история. Я уж и не знаю,
как вам сказать... дайте мне, ради бога, совет!
- Что, что такое?
- Крестный отец мой, Бородуев, вы знаете, - тот купец... встретился сегодня
со мной. Старик решительно сердится, упрекает, говорит мне, что я
загордился. Вот уже третий раз я в Мордасове, а к нему и носу не показал.
"Приезжай, говорит, сегодня на чай". Теперь ровно четыре часа, а чай он
пьет по-старинному, как проснется, в пятом часу. Что мне делать? Оно, Марья
Александровна, конечно, - но подумайте! Ведь он моего отца-покойника от
петли избавил, когда тот казенные деньги проиграл. Он и крестил-то меня по
этому случаю. Если состоится мой брак с Зинаидой Афанасьевной, у меня
все-таки только полтораста душ. А ведь у него миллион, люди говорят, даже
больше. Бездетен. Угодишь ему - сто тысяч по духовной оставит. Семьдесят
лет, - подумайте!
- Ах, боже мой! так что же это вы! что же вы медлите? - вскричала Марья
Александровна, едва скрывая свою радость. - Поезжайте, поезжайте! этим
нельзя шутить. То-то я смотрю, за обедом - вы такой скучный! Поезжайте, mon
ami, поезжайте! Да вам бы следовало давеча утром с визитом отправиться,
показать, что вы дорожите, что вы цените его ласку! Ах, молодежь, молодежь!
- Да ведь вы же сами, Марья Александровна, - в изумлении вскричал
Мозгляков, - вы же сами нападали на меня за это знакомство! Ведь вы же
говорили, что он мужик, борода, в родне с кабаками, с подвальными да
поверенными?
- Ах, mon ami! Мало ли мы что говорим необдуманного! Я тоже могу ошибиться,
я - не святая. Я, впрочем, не помню, но я могла быть в таком расположении
духа... Наконец, вы тогда еще не сватались к Зиночке... Конечно, это эгоизм
с моей стороны, но теперь я поневоле должна смотреть с другой точки зрения,
и - какая мать может обвинить меня в этом случае? Поезжайте, ни минуты не
медлите! Даже вечер у него посидите... да послушайте! Заговорите как-нибудь
обо мне. Скажите, что я его уважаю, люблю, почитаю, да этак половчее,
получше! Ах, боже мой! И у меня ведь это из головы вышло! Мне бы надо самой
догадаться вас надоумить!
- Воскресили вы меня, Марья Александровна! - вскричал восхищенный
Мозгляков. - Теперь, клянусь, буду во всем вас слушаться! А то ведь я вам
просто боялся сказать!.. Ну, прощайте, я и в путь! Извините меня перед
Зинаидой Афанасьевной. Впрочем, непременно сюда...
- Благословляю вас, mon ami! Смотрите же, обо мне-то поговорите с ним! Он
действительно премилый старичок. Я давно уже переменила о нем мои мысли...
Я и всегда, впрочем, любила в нем все это старинное, русское,
неподдельное... Au revoir, mon ami, au revoir!
"Да как это хорошо, что его черт несет! Нет, это сам бог помогает!" -
подумала она, задыхаясь от радости.
Павел Александрович вышел в переднюю и надевал уже шубу, как вдруг, откуда
ни возьмись, Настасья Петровна. Она поджидала его.
- Куда вы? - сказала она, удерживая его за руку.
- К Бородуеву, Настасья Петровна! Крестный отец мой; удостоился меня
крестить... Богатый старик, оставит что-нибудь, надо польстить!..
Павел Александрович был в превосходнейшем расположении духа.
- К Бородуеву! ну так и проститесь с невестою, - резко сказала Настасья
Петровна.
- Как так "проститесь"?
- Да так! Вы думали, она уж и ваша! А вон ее за князя выдавать хотят. Сама
слышала!
- За князя? помилосердуйте, Настасья Петровна!
- Да чего "помилосердуйте"! Вот не угодно ли самим посмотреть и послушать?
Бросьте-ка шубу, подите-ка сюда!
Ошеломленный Павел Александрович бросил шубу и на цыпочках отправился за
Настасьей Петровной. Она привела его в тот самый чуланчик, откуда утром
подглядывала и подслушивала.
- Но помилуйте, Настасья Петровна, я решительно ничего не понимаю!..
- А вот поймете, как нагнетесь и послушаете. Комедия, верно, сейчас
начнется.
- Какая комедия?
- Тсс! не говорите громко! Комедия в том, что вас просто надувают. Давеча,
как вы отправились с князем, Марья Александровна целый час уговаривала Зину
выйти замуж за этого князя, говорила, что нет ничего легче его облапошить и
заставить жениться, и такие крючки выводила, что даже мне тошно стало. Я
все отсюда подслушала. Зина согласилась. Как они вас-то обе честили! просто
за дурака почитают, а Зина прямо сказала, что ни за что не выйдет за вас.
Я-то дура! Красный бантик приколоть хотела! Послушайте-ка, послушайте-ка!
- Да ведь это безбожнейшее коварство, если так! - прошептал Павел
Александрович, глупейшим образом смотря в глаза Настасье Петровне.
- Да вы только послушайте, и не то еще услышите.
- Да где же слушать?
- Да вот нагнитесь, вот в эту дырочку...
- Но, Настасья Петровна, я... я не способен подслушивать.
- Эк, когда хватились! Тут, батюшка, честь-то в карман; пришли, так уж
слушайте!
- Но, однако же...
- А не способны, так и оставайтесь с носом! Вас же жалеют, а он куражится!
Мне что! ведь я не для себя. Я и до вечера здесь не останусь!
Павел Александрович скрепя сердце нагнулся к щелочке. Сердце его билось, в
висках стучало. Он почти не понимал, что с ним происходит.
Глава VIII
- Так вам очень было весело, князь, у Натальи Дмитриевны? - спросила Марья
Александровна, плотоядным взглядом окидывая поле предстоящей битвы и желая
самым невинным образом начать разговор. Сердце ее билось от волнения и
ожидания.
После обеда князя тотчас же перевели в "салон", в котором принимали его
утром. Все торжественные случаи и приемы происходили у Марьи Александровны
в этом самом салоне. Она гордилась этой комнатой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40