– Как же это так, в таком большом монастыре и нет ни одного монаха!
– Да эти скоты из семьи Цзэн так бесчинствовали, что Монахам ничего не оставалось делать, как вернуться к мирской жизни, – отвечали ему. – Здесь теперь нет никого, кроме настоятеля и нескольких послушников. Они живут в том дворе, где пагода. Вы со своими людьми пока побудьте здесь, уважаемые начальники, а ночью попозже мы проведем вас прямо в лагерь к этим злодеям.
– А где же находится их лагерь? – спросил Чао Гай.
– Вообще-то у них всего четыре лагеря, – отвечали монахи. – Но сейчас они расположились в северном. Если удастся покончить с этим лагерем, то остальные три уничтожить будет уже не трудно.
– А когда мы пойдем туда? – снова спросил Чао Гай.
– Сейчас только пробила вторая ночная стража, – сказали монахи. – Подождем до третьей, и тогда уже наверняка застанем их врасплох.
Тут Чао Гай ясно услышал, как в Цзэнтоуши отбивают время. Однако после этого по времени прошло больше половины стражи, а он так и не слышал, чтобы отбивали новую стражу.
– Ну вот, эти негодяи думают, что все уже спят, – сказали монахи, – и можно теперь двинуться в путь. Мы пойдем впереди и будем показывать вам дорогу.
Чао Гай и сопровождавшие его главари сели на коней и, выехав из монастыря, двинулись вслед за своими проводниками. Не успели они пройти и пяти ли, как монахи вдруг скрылись в темноте, и шедшие впереди бойцы не решались идти дальше. Осмотревшись, они увидели, что впереди лежит много дорог, которые сплетаются между собой. Однако никаких признаков человеческого жилья здесь не было. Среди бойцов началась паника, и они поспешили доложить обо всем Чао Гаю. Ху-Янь Чжо предложил побыстрее возвращаться по старой дороге.
Но не прошли они и ста шагов, как со всех сторон раздались оглушительные удары в гонг и бой барабанов. Грохот и крики, казалось, сотрясали всю землю. В темноте зажглось множество факелов. Выбившись на дорогу, Чао Гай со своим отрядом бросился бежать. Но, сделав два поворота, они вдруг наскочили на отряд противника, который открыл беспорядочную стрельбу из луков. Одна из стрел попала Чао Гаю прямо в лицо, и он свалился с коня. Тогда братья Юань, Лю Тан и Бай-шэн, рискуя жизнью, бросились вперед, подняли Чао Гая и, посадив его на коня, стали пробивать себе путь. У входа в городок они встретились с отрядом Линь Чуна, который спешил к ним на помощь. Тогда они остановились, чтобы дать отпор противнику. Бой между противниками продолжался до рассвета, а затем все разошлись по своим лагерям.
Когда Линь Чун, возвратившись, начал проверять своих людей, спасая свою жизнь, примчались главари Янь Шунь, Оу Пэн, Сун Вань и Ду Цянь. Из взятых ими двух с половиной тысяч бойцов осталось всего около тысячи трехсот человек, да то им удалось вернуться в лагерь лишь благодаря тому, что они последовали за Ху-Янь Чжо.
Все главари собрались около Чао Гая посмотреть, что с ним случилось. Стрела попала ему прямо в щеку. Они поспешили вынуть ее, и из раны хлынула кровь. Чао Гай потерял сознание. Осмотрев стрелу, они увидели на ней надпись: «Ши Вэнь-гун». Линь Чун распорядился принести лекарство от ран металлическим оружием и смазать рану.
Однако стрела, ранившая Чао Гая, была отравлена и начала оказывать свое действие. Чао Гай потерял способность говорить. Тогда Линь Чун велел подать повозку и, уложив в нее Чао Гая, приказал Лю Тану, братьям Юань, Ду Цяню и Сун Ваню доставить его в лагерь.
Оставшиеся четырнадцать вождей стали держать совет.
– Когда наш старший брат Чао Гай выступил из лагеря в поход, никто не мог предполагать, что с ним произойдет такое несчастье, – сказал Линь Чун. – Ветер разорвал знамя Чао Гая перед походом, а это дурное предзнаменование. Поэтому все так и получилось. Я считаю, что мы должны немедленно собрать всех своих людей и вернуться к себе в лагерь. Но это мы можем сделать лишь по приказу нашего брата Сун Цзяна. А кроме того, нельзя бросить дело незаконченным и уйти из Цзэнтоуши.
Было уже время второй ночной стражи, совсем стемнело. А четырнадцать главарей так и сидели, подавленные горем, не зная, что предпринять. Вдруг, запыхавшись, явился лазутчик, который доложил о том, что впереди по четырем-пяти направлениям наступают отряды. Они несут так много факелов, что их и не сосчитать.
Услышав об этом, Линь Чун приказал всем садиться на коней. От множества факелов было светло, как днем. Отовсюду неслись боевые кличи, и противник наседал на лагерь. Линь Чун не принял боя. Во главе остальных атаманов он поднял свой лагерь и начал отступать.
Однако Цзэны гнались за ними по пятам, и потому отступающим приходилось время от времени отбиваться от своих преследователей. Лишь после того как они прошли ли шестьдесят, противник оставил их в покое. Подсчитав своих людей, они увидели, что снова потеряли человек семьсот. И вот после этого тяжелого поражения они спешно вышли на старую дорогу и двинулись к Ляншаньбо.
Там они поднялись на гору и поспешили навестить Чао Гая. Он уже не в состоянии был ни пить, ни есть, все тело его распухло. Сун Цзян не отходил от постели больного и горько плакал. Он сам накладывал ему повязки, подавал воду. Остальные главари стояли у постели больного, наблюдая за ним.
В третью ночную стражу Чао Гаю стало хуже, и он, повернувшись к Сун Цзяну, завещал ему следующее:
– Дорогой брат! Берегите себя! Не сердитесь на меня за то, что я скажу вам! Пусть начальником лагеря будет тот кто поймает человека, сразившего меня!
Сказав это, он закрыл глаза и скончался. Завещание оставленное Чао Гаем, слышали все главари. Сун Цзян стал громко плакать. Поддерживая Сун Цзяна, все советовали ему выйти и принять на себя руководство делами. Утешая его, У Юн и Гун-Сунь Шэн говорили:
– Уважаемый брат! Не надо так убиваться. Рождение и смерть человека предопределены заранее, и незачем так глубоко переживать это. Вы лучше подумайте о том, что вам еще предстоит совершить великие дела.
Постепенно Сун Цзян успокоился, приказал приготовить душистой воды, омыть тело покойника, одеть на него саван и головной убор, а затем положить его в зале Совещаний, Все главари собрались туда для того, чтобы совершить обряд жертвоприношения.
Затем сделали гроб и саркофаг, положили туда тело Чао Гая и, выбрав счастливый день, поставили его в зале Совещаний. В головах у покойника водрузили таблицу в честь духа умершего со следующей надписью:
«Дух начальника лагеря Ляншаньбо Небесного князя Чао Гая».
Первым облачился в траур Сун Цзян, а за ним и все главари. Младшие же начальники и рядовые бойцы в знак траура надели особые головные повязки. Линь Чун поставил стрелу, которой был ранен Чао Гай, перед гробом в знак того, что она принесена в жертву. По всему лагерю на длинных шестах были вывешены знамена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196