Сейчас воды было не больше фута. И там плавал мусор, накопившийся за день: рыбные потроха и прочие отходы. И тот, кто увидел бы свободного человека среди всего этого, понял бы, что он совершил преступление, которое можно смыть только кровью. Но я был всего лишь раб Рагнара. И я был невиновен.
— Ты оставишь его здесь, — приказала Китти Отто Одноглазому, указывая на место, до которого можно было дотянуться рукой с крутого берега.
— Тогда ты сможешь дать ему руку, когда прилив достигнет ошейника, — возразил Отто.
— Сомневаюсь, что вода доберется до этой высоты. А если и доберется, то никто не сможет запретить мне подать ему руку. Если же нет — он останется там до отлива. И тогда ярлы подберут его останки.
— Да, так сказал Рагнар. Но откуда я знаю, что ты его послушаешь.
— Если бы он был свободным, то мог сам выбрать свою судьбу.
— Чтобы раб выбирал судьбу? Не стану спорить; но ты ошибалась в одном, желтая женщина. Рагнар приказал бросить его туда, а не доставать, как ты собираешься это сделать. Ну-ка, Оффа Бычья Спина, забрось его подальше.
Я отдал Стрелу Одина Китти, а затем Оффа так толкнул меня, что я пролетел порядочное расстояние и шлепнулся на спину среди коровьих костей на дно грязной ямы. И я не мог высунуть голову из зловонной жижи, пока не перевернулся на живот и не отжался на руках. И я трижды едва не падал, потому что затекшие ноги не держали меня. В это время Отто уже спешил за своей порцией эля, а Оффа торопился следом. Хотя все тело сводили судороги и я дрожал от холода после купания, голова была не удивление ясной. Ни один краб не укусил меня, пока я плескался. Пиявки тоже меня не трогали. И угри не вились вокруг. Я думал, что все хищники соберутся на пир, едва я окажусь в этой луже. И даже прилив не старался утопить меня, лишь накатил на меня из глубокого соленого ледяного моря и охладил мое разгоряченное тело и смыл грязь с одежды.
Китти потянулась с берега и передала Стрелу Одина в мои связанные руки.
— Я буду занята некоторое время, — сказала она.
И стала собирать сухой плавник, который не заметили рабы с поварни, и складывать в кучу на берегу. Я наблюдал, как она ходит в лунном свете. Ее движения были плавными, без всякой спешки. Но работа быстро продвигалась. Я повернулся и посмотрел на огромную реку, которая медленно поднималась из-за прилива. Две луны успели родиться и исчезнуть со дня середины лета. И ночи опять были достаточно длинны для пиров, а звезды крупны и ярки. Хотел бы я вновь увидеть зимние костры.
Раздались удары топора, и вскоре подошла Китти, неся два столбика, которые она вколотила в мягкую землю. Затем она ушла и вскоре вернулась с черной палкой в одной руке — и я потом понял, что это длинная кочерга из кузнецы, и железным котлом — в другой. Продев кочергу в ручку котла, она укрепила ее на столбах. Котел весом около пятидесяти фунтов, да еще наполовину наполненный водой, — такую ношу не унесешь одной рукой. Но Китти дышала спокойно, выкапывая ямку и устраивая в ней костер.
Затем она вновь исчезла в темноте и вернулась с глиняным горшком и телячьей задней ногой.
Было похоже, что она собирается готовить обед для целого драккара воинов, да еще по особому рецепту. Разведя сильный огонь, она порезала мясо длинным ножом, всегда висевшим у нее на поясе, и сложила его в котел. Я наблюдал за ее квадратным желтым лицом с носом-пуговицей, прямыми губами и узкими глазами. И хоть руки ее так и мелькали, лицо оставалось бесстрастным.
— Ты дрожишь, Оге?
— Начинаю.
— Что у тебя болит?
— Только ноги.
— Как ты думаешь, сколько длится прилив?
— Часа три-четыре.
— Почти четыре. Хотела бы я знать, как ускорить его, но эта тайна мне не ведома. Я бы хотела попросить Одина, бога Ветров, выдуть воду из залива, но не знаю как.
— Чем ты поможешь мне, Китти?
— Вот этим, — она указала на котел, который лизали языки пламени.
— Ты это делаешь для меня или назло Рагнару?
Кончики ее губ поползли вверх, а лицо стало круглым, как луна.
— Что?
— Ты и сама знаешь, Китти.
Она погрузила руку в котел и облако пара окутало ее лицо. Она сразу наполнила деревянную кружку, принесенную под накидкой и, с трудом дотянувшись, поднесла ее к моим губам.
Это был всего лишь крепкий мясной бульон, я выпил его с благодарностью, хотя дрожь пробирала меня сильнее и боль в ногах усилилась.
Неожиданно я был потрясен ужасной мыслью.
— Китти! Ты надеешься поддержать во мне жизнь с помощью супа?
— А на что еще мне надеяться? Я же не могу остановить прилив.
Я никогда не считал ее красивой. Я чуть не рассмеялся, подумав об этом — скиталец должен думать о смерти, о путешествии в неведомое, о ледяном дыхании, которое настигает мужчин, кто обречены совершить девятидневное странствие в Хель. Сейчас Китти казалась мне красивой, потому что впервые на моей памяти ее раскосые глаза блестели от слез, а уголки губ кривились от жалости.
Я едва не расхохотался из-за ее попытки оттянуть мой смертный час при помощи супа. Приливу осталось пройти еще полпути, чтобы утопить меня. Или же чудовищу из морских глубин заплыть в устье реки и пожрать меня. Я страстно желал умереть в битве.
Были известны случаи, когда сильного и смелого раба освобождали от ошейника и полевых работ и брали на борт боевого корабля, отправлявшегося в набег на христианские страны. Тогда меня могла бы выбрать валькирия, которая отнесла бы мое окровавленное тело в Вальгаллу.
Прибрежный ветер доносил крики и смех. Чаши наполнялись до краев, и длинные усы становились белыми от пены…
…Ужас наполнял сердце, высоко вздымались языки пламени. Сколько желтого золота, сияющего серебра и сверкающих самоцветов можно было вывезти из христианских стран. Дети Одина грабили монастыри и убивали священников в белых балахонах. Потом они возвращались лебединой дорогой, и вода заливалась в отверстия для весел — так глубоко сидели в воде корабли.
Китти ушла и вернулась, волоча за собой древесный ствол.
Она дала мне еще одну порцию бульона, на этот раз более крепкого. Затем обрубила ветви на стволе и протянула мне третью чашку.
— Я больше не могу, — сказал я.
— Пусть все идет своим чередом.
Китти вырезала шест длиной около семи футов и заострила один конец. Затем она сняла свою одежду из оленьих шкур и, оставшись в одной рубашке, вошла в воду. Она вогнала шест глубоко в дно возле меня.
— Зачем это? — спросил я.
— Чтобы продержаться ночь.
— Я должен держаться ради Стрелы Одина.
— Да. Положи руки на шест и прижми его к груди.
Она вылезла, оделась и протянула мне очередную чашку супа.
Шум веселья усилился, но через некоторое время начал постепенно стихать. Тем временем прилив сжал мой живот ледяным кольцом.
Вода морозила сильней, чем ошейник зимним утром.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
— Ты оставишь его здесь, — приказала Китти Отто Одноглазому, указывая на место, до которого можно было дотянуться рукой с крутого берега.
— Тогда ты сможешь дать ему руку, когда прилив достигнет ошейника, — возразил Отто.
— Сомневаюсь, что вода доберется до этой высоты. А если и доберется, то никто не сможет запретить мне подать ему руку. Если же нет — он останется там до отлива. И тогда ярлы подберут его останки.
— Да, так сказал Рагнар. Но откуда я знаю, что ты его послушаешь.
— Если бы он был свободным, то мог сам выбрать свою судьбу.
— Чтобы раб выбирал судьбу? Не стану спорить; но ты ошибалась в одном, желтая женщина. Рагнар приказал бросить его туда, а не доставать, как ты собираешься это сделать. Ну-ка, Оффа Бычья Спина, забрось его подальше.
Я отдал Стрелу Одина Китти, а затем Оффа так толкнул меня, что я пролетел порядочное расстояние и шлепнулся на спину среди коровьих костей на дно грязной ямы. И я не мог высунуть голову из зловонной жижи, пока не перевернулся на живот и не отжался на руках. И я трижды едва не падал, потому что затекшие ноги не держали меня. В это время Отто уже спешил за своей порцией эля, а Оффа торопился следом. Хотя все тело сводили судороги и я дрожал от холода после купания, голова была не удивление ясной. Ни один краб не укусил меня, пока я плескался. Пиявки тоже меня не трогали. И угри не вились вокруг. Я думал, что все хищники соберутся на пир, едва я окажусь в этой луже. И даже прилив не старался утопить меня, лишь накатил на меня из глубокого соленого ледяного моря и охладил мое разгоряченное тело и смыл грязь с одежды.
Китти потянулась с берега и передала Стрелу Одина в мои связанные руки.
— Я буду занята некоторое время, — сказала она.
И стала собирать сухой плавник, который не заметили рабы с поварни, и складывать в кучу на берегу. Я наблюдал, как она ходит в лунном свете. Ее движения были плавными, без всякой спешки. Но работа быстро продвигалась. Я повернулся и посмотрел на огромную реку, которая медленно поднималась из-за прилива. Две луны успели родиться и исчезнуть со дня середины лета. И ночи опять были достаточно длинны для пиров, а звезды крупны и ярки. Хотел бы я вновь увидеть зимние костры.
Раздались удары топора, и вскоре подошла Китти, неся два столбика, которые она вколотила в мягкую землю. Затем она ушла и вскоре вернулась с черной палкой в одной руке — и я потом понял, что это длинная кочерга из кузнецы, и железным котлом — в другой. Продев кочергу в ручку котла, она укрепила ее на столбах. Котел весом около пятидесяти фунтов, да еще наполовину наполненный водой, — такую ношу не унесешь одной рукой. Но Китти дышала спокойно, выкапывая ямку и устраивая в ней костер.
Затем она вновь исчезла в темноте и вернулась с глиняным горшком и телячьей задней ногой.
Было похоже, что она собирается готовить обед для целого драккара воинов, да еще по особому рецепту. Разведя сильный огонь, она порезала мясо длинным ножом, всегда висевшим у нее на поясе, и сложила его в котел. Я наблюдал за ее квадратным желтым лицом с носом-пуговицей, прямыми губами и узкими глазами. И хоть руки ее так и мелькали, лицо оставалось бесстрастным.
— Ты дрожишь, Оге?
— Начинаю.
— Что у тебя болит?
— Только ноги.
— Как ты думаешь, сколько длится прилив?
— Часа три-четыре.
— Почти четыре. Хотела бы я знать, как ускорить его, но эта тайна мне не ведома. Я бы хотела попросить Одина, бога Ветров, выдуть воду из залива, но не знаю как.
— Чем ты поможешь мне, Китти?
— Вот этим, — она указала на котел, который лизали языки пламени.
— Ты это делаешь для меня или назло Рагнару?
Кончики ее губ поползли вверх, а лицо стало круглым, как луна.
— Что?
— Ты и сама знаешь, Китти.
Она погрузила руку в котел и облако пара окутало ее лицо. Она сразу наполнила деревянную кружку, принесенную под накидкой и, с трудом дотянувшись, поднесла ее к моим губам.
Это был всего лишь крепкий мясной бульон, я выпил его с благодарностью, хотя дрожь пробирала меня сильнее и боль в ногах усилилась.
Неожиданно я был потрясен ужасной мыслью.
— Китти! Ты надеешься поддержать во мне жизнь с помощью супа?
— А на что еще мне надеяться? Я же не могу остановить прилив.
Я никогда не считал ее красивой. Я чуть не рассмеялся, подумав об этом — скиталец должен думать о смерти, о путешествии в неведомое, о ледяном дыхании, которое настигает мужчин, кто обречены совершить девятидневное странствие в Хель. Сейчас Китти казалась мне красивой, потому что впервые на моей памяти ее раскосые глаза блестели от слез, а уголки губ кривились от жалости.
Я едва не расхохотался из-за ее попытки оттянуть мой смертный час при помощи супа. Приливу осталось пройти еще полпути, чтобы утопить меня. Или же чудовищу из морских глубин заплыть в устье реки и пожрать меня. Я страстно желал умереть в битве.
Были известны случаи, когда сильного и смелого раба освобождали от ошейника и полевых работ и брали на борт боевого корабля, отправлявшегося в набег на христианские страны. Тогда меня могла бы выбрать валькирия, которая отнесла бы мое окровавленное тело в Вальгаллу.
Прибрежный ветер доносил крики и смех. Чаши наполнялись до краев, и длинные усы становились белыми от пены…
…Ужас наполнял сердце, высоко вздымались языки пламени. Сколько желтого золота, сияющего серебра и сверкающих самоцветов можно было вывезти из христианских стран. Дети Одина грабили монастыри и убивали священников в белых балахонах. Потом они возвращались лебединой дорогой, и вода заливалась в отверстия для весел — так глубоко сидели в воде корабли.
Китти ушла и вернулась, волоча за собой древесный ствол.
Она дала мне еще одну порцию бульона, на этот раз более крепкого. Затем обрубила ветви на стволе и протянула мне третью чашку.
— Я больше не могу, — сказал я.
— Пусть все идет своим чередом.
Китти вырезала шест длиной около семи футов и заострила один конец. Затем она сняла свою одежду из оленьих шкур и, оставшись в одной рубашке, вошла в воду. Она вогнала шест глубоко в дно возле меня.
— Зачем это? — спросил я.
— Чтобы продержаться ночь.
— Я должен держаться ради Стрелы Одина.
— Да. Положи руки на шест и прижми его к груди.
Она вылезла, оделась и протянула мне очередную чашку супа.
Шум веселья усилился, но через некоторое время начал постепенно стихать. Тем временем прилив сжал мой живот ледяным кольцом.
Вода морозила сильней, чем ошейник зимним утром.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89