Ко времени, когда мы закончили приготовления, море посерело от ярости, а ветер завывал, словно гигантская стая волков. Остаток рыбы я завялил у костра, чтобы Моргана потом не жаловалась, что ее кормят сырой пищей.
Небо приняло угрожающе черный цвет; мы заползли под натянутый над лодкой парус через маленькое отверстие у кормы, оставив берег таким же заброшенным, каким он был до нашего прихода.
— Злой ветер вырвет нас с корнем, — жаловался тростник.
— Море вздымается, оно отравит мою воду, — плакал ручей.
— Надвигается буря — она унесет нас неведомо куда, — стонали пески.
Я закрыл отверстие, через которое мы забрались внутрь, и наша команда стала похожа на гномов в подгорной пещере. Было темно, и только угли в горшках призрачно мерцали, отдавая нам свое тепло. Мы долго лежали, прислушиваясь к разгулявшейся непогоде, затем постепенно уснули.
Проснувшись около полуночи, я еще мог отличить яростное шипение ветра от стона волн. Но спустя немного времени все смешалось в одном чудовищном реве. Хоть нас с трех сторон защищали ряды дюн, ветер вовсю хлестал лодку, и она дергалась и трепетала на натянутых веревках. Если бы шторм повернул к югу, нас бы точно сорвало и вынесло в открытое море.
И все же ярость стихий не так сильно пугала меня, как мысль о том, что веревки, державшие лодку, слишком короткие. Через три дня должна была родиться новая луна, и приливы были очень высоки. Если приливу будет помогать ветер, гоня воду в устье ручья, мы лишимся своего убежища.
Когда наступило утро — я понял это по слабым полоскам света, пробивавшимся под края паруса, — наша лодка дергалась, словно уж, пойманный за хвост. Прилив продолжался. Я подполз к Моргане и прошептал:
— Это твой Бог послал такой шторм?
— С какой стати? Наверное, это твой Один.
— Я думал, это он рассердился — ведь ты целовала язычника.
— Если он злится за это, то я скорее отправлюсь в твой Хель, чем помолюсь ему еще раз.
— А может, он наслал шторм из-за любви к тебе, чтобы потопить корабли Хастингса. Хоть среди них есть мои товарищи, я желаю им всем разбиться о скалы — ведь они охотились за тобой.
— Это чересчур жестоко, мог бы придумать что-нибудь получше.
— Жестоко или нет, но твой Бог не обидится.
— Почему?
— Ведь я желаю им смерти за то, что они плохо обошлись с христианской принцессой.
— Оге, не хитри. Ты хочешь отомстить не потому, что я христианка, а потому, что любишь меня. Ты пытаешься единым разом добыть двух зайцев…
— Положим, не зайцев, — уточнил я, обнимая ее.
— Погоди, Оге, — прошептала она. — Ты думаешь, шторм оставит нас в живых?
— Может да, а может и нет.
— И ты так спокойно говоришь об этом?
— Сделать-то ничего нельзя.
— Что будет, если лодка разобьется?
— Я возьму тебя на руки и вынесу на берег, если удастся. В крайнем случае мы утонем вместе.
— Ты не бросишь меня?
Я был рад темноте, так как мои глаза наполнились слезами.
— Нет, — отрывисто сказал я.
— Интересно, о чем я подумаю в последнее мгновение?
— Наверное, ты будешь радоваться тому, что попадешь на Небеса.
— Нет, я не стану туда спешить. Я молилась, чтобы как можно позже попасть туда. Наверное, это грех.
— Куда же ты денешься? Я не возьму тебя с собой, чтобы ты стала пищей чудовища, — сказал я, теряя спокойствие.
— Ты когда-нибудь слышал об Авалоне?
— Нет.
— Старики говорят, что это остров далеко на западе. До того, как кельты стали христианами, многие их герои уплывали туда и становились бессмертными. Там не столь замечательно, как на Небесах — нет улиц, мощеных золотом, и ангельского пения, — но там вечное лето, без бурь и снегопадов. Я подумала, что нас могло бы вынести на его берег. Я просила Бога отпустить меня туда, если он пустит тебя со мной.
— Какое дело твоему Богу до воина…
— Тише, не произноси это ужасное имя. Я вот что имела в виду. Твой бог и Князь демонов — одно и то же. Мы знаем, что Сатана всякий раз скрипит зубами от злости, когда христианин отправляется в Рай — на Небеса. Я уверена, Один был бы так рад, предпочти я Авалон Раю, что отпустил бы тебя туда со мной, не раздумывая.
— Похоже на правду.
— Вот и я так думаю. Но я совершила еще один грех. Когда взошло солнце, я стала молиться ей…
— Ты хотела сказать, ему.
— Нет, ей. Ее зовут Сул, и она была раньше богиней кельтов. Я просила ее поселить нас на Авалоне навеки. Теперь, если хочешь, можешь кричать своему богу.
— Пожалуй, не буду.
— А может, мой Бог хочет покарать меня штормом и все равно утопит. И последняя моя мысль будет о том, что очень жаль… кое-что.
— Расскажи, что, Моргана. Я люблю тебя сильнее, чем твои святые. А с ними ты ведь делишься своими секретами.
— Я буду жалеть, что мы не очень часто целовались.
— Ты любишь меня, Моргана?
— Раньше мне казалось, что я люблю Аэлу — мне рассказывали, что он хороший повелитель и очень смелый. И все равно, раз я отдана ему, я должна буду его любить, когда стану его женой. Ты же язычник и, наверное, сын раба. Как я могу полюбить тебя?
— Ты можешь прямо сказать: да или нет?
— Не могу. Лучше будем целоваться.
Так Моргана разговаривала со мной, безвестным воином, много лет бывшим рабом.
Если бы не ревущий шторм и трепещущий парус, я бы решил, что сплю. Я не мог видеть ее лица, но угадывал движение губ и чувствовал теплое дыхание. Слова ее звучали странно, околдовывая сильнее заклинания вёльвы.
Таинственная мгла окутывала нас, словно затерянный островок в Северном море. Наши спутники, хотя и находились рядом, не могли ни видеть, ни слышать нас.
Она лежала у меня на коленях, не двигаясь и еле дыша. Я осторожно расстегнул пряжку на ее одежде. Мои пальцы прикоснулись к коже, всю нежность которой невозможно было представить. Я все время боялся, что она остановит меня. Все же я осмелился стянуть с нее рубашку, и ее маленькие упругие груди укрылись под моими ладонями. Словно удачливый грабитель, я не остановился на достигнутом.
— Наверное, в этих розах нектар, — попытался я скрыть смущение за шуткой.
— Как бы это проверить? — спросила оно еле слышно.
— Похоже, это первый весенний мед, — ответил я через большой промежуток времени.
— Вряд ли. Что-то ты слишком быстро определил.
Мы продолжали играть в эту игру, я чувствовал ее ответные поцелуи на своей шее.
От этого я осмелел, и вскоре моя рука отправилась в путешествие дальше вниз. Но тут ее скромность взяла верх над чувственностью, и она попыталась остановить меня. Будь я опытным любовником, я бы вернулся обратно. Но я был грубым викингом, любившим ее со всей страстью своей дикой северной натуры. Меня оттолкнули — и мое блаженство сменилось болью обиды.
При всей своей силе — а она никогда не была такой, как сейчас, — я бы ни за что не стал отодвигать ее руку.
— Погоди, Оге.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89