Однако этот дом находился слишком близко от цитадели, в которой еще держался турецкий гарнизон. Внезапно Рожер решил, что и жена, и деньги будут целее в христианском лагере, да и перспектива поужинать заставляла его держаться поближе к кухне герцога. На улице стоял мальчик-христианин и глазел на западных паломников. Рожер взял его за плечо, привел в дом, свернул постель в огромный тюк, нагрузил его на паренька и двинулся через овраг к Собачьим воротам. Обходя болото, он услышал, что в городе продолжают кричать глашатаи, но разобрать их крики было уже невозможно. Наверное, объявляют, что грабеж окончен и следует прекратить разбой. Они будут оповещать об этом каждые несколько часов еще два-три дня, и в конце концов их послушаются.
В палатках прованцев не осталось ни одной женщины: все они бежали на корабли. Рожер нашел чиновника, который составил Анне письмо с просьбой как можно скорее вернуться, и передал послание слуге, направлявшемуся в порт Святого Симеона по делам хозяина. Затем он двинулся к шатру герцога, надеясь встретить там отца Ива, но не успел сделать и нескольких шагов, как услышал крик бродившего по лагерю глашатая. Со всех сторон к нему торопились обозники. По их озабоченным лицам Рожер понял, что стряслась какая-то беда, и начал проталкиваться сквозь толпу. Речь явно шла отнюдь не о соблюдении в лагере закона и порядка, тут было что-то другое. И вот что он услышал.
После каждого сигнала трубы глашатай повторял одно и то же:
— Всем мужчинам, способным носить оружие, немедленно собраться у знамен своих сеньоров!
Вооружиться, наполнить колчаны и построиться! Знамя герцога Нормандского находится у ближайших лагерных ворот! Военный сбор!
Рожер не снимал доспехов сорок восемь часов, оберк натер ему шею, тело чесалось от засохшего пота, но умываться было некогда. Видимо, случилось что-то очень серьезное, если в строй призывают всех обозников и бездельников, составлявших в лагере большинство. Он огорченно подумал, что за весь день успел съесть лишь кусок лепешки, а теперь и поужинать не сможет, и злобно выругался себе под нос. Предстояло тащиться через кучу мусора к узкой калитке на западном конце лагеря, которую уже успели окрестить Герцогскими воротами. Еще на подходе к стене он увидел, что над каждой городской башней развевается христианское знамя. Тут были и огромные расшитые штандарты, под которыми вожди стояли во время боя, и куски цветной ткани, второпях прибитые к древкам. Эту разноцветицу можно было оправдать лишь в одном случае — если бы городу грозил штурм. И тут Рожер обмер: он совсем забыл о турецком войске, шедшем на выручку к осажденной Антиохии…
Герцог показался в окне надвратной башни. Он был озабочен, взволнован и утомлен. На нем была кольчуга, но оберк лежал на плечах. Его всегда узнавали по непокрытой голове. Когда все его сторонники собрались, он хрипло и устало обратился к ним:
— Пилигримы Нормандии, с божьей помощью мы взяли этот могучий город, но война не закончена. Король Мосула с огромной армией турок из отдаленных частей Востока достиг Железного моста и завтра нападет на нас. На совете вождей мы решили, что граф Тарентский с итальянскими норманнами и граф Тулузский с его сторонниками будут отвечать за оборону города. Мы с графом Фландрским будем удерживать лагерь, а граф Вермандуа и герцог Лотарингский остаются в резерве и в случае необходимости придут на помощь им или нам. Я знаю, что вы утомлены и голодны, но другого выхода нет. Всем пешим рыцарям и арбалетчикам следует немедленно выступить в Кладбищенский замок и удерживать северный конец моста вплоть до особых распоряжений, все конные рыцари остаются здесь, готовясь ответить на атаку врага. Господь никогда не оставлял нас в опасности, не оставит и теперь. Мы выйдем победителями и из этой схватки!
Он произнес последнюю фразу небрежным тоном, и слушателям стало ясно, что герцог сам не верил своим словам.
Когда герцог смолк, толпа нормандцев несколько минут оставалась на месте, оглашая воздух неодобрительными криками и сердитыми перебранками. Казалось, нормандские норманны уже вступили в авангардные бои. Возвращаясь от Мостовых ворот, Рожер угрюмо размышлял, не лучше ли махнуть рукой на это паломничество, сесть в порту Святого Симеона на корабль и уплыть в Европу. Он убил достаточно неверных, чтобы считать свой обет выполненным, да и деньгами разжился. Но что за будущее ждет его дома? Ему нужно обеспечить жену, а никакого туго набитого кошелька не хватит, чтобы оплатить проезд и купить манор. Он вспомнил, как нежно любил Анну и как был счастлив, когда завоевал ее. Но оказалось, что женатый мужчина должен всегда думать только о деньгах…
Рожер устало открыл калитку замка, который недавно покинул с такими надеждами. Конечно, его постель пропала, а новые шелковые покрывала из Антиохии лежали где-то в лагере нормандцев. Он сел у огня и жадно набросился на долгожданный скудный ужин. Настроение у него было угрюмое. К счастью, после разграбления города у пилигримов появилось множество одеял, и он смог купить несколько штук у соседей. В середине ночи его разбудили торжествующие крики. Оказалось, первые турецкие разведчики попали под арбалетный залп.
И снова потянулись дни и ночи, когда вздремнуть удавалось урывками, когда то и дело трубили тревогу и нельзя было даже снять доспехи… Турки не пытались штурмовать городские стены, которые так и стояли нетронутыми, но захватили весь северный берег реки, отрезали дорогу в порт и не ленились делать крюк в восемь миль, чтобы пересечь Оронт выше по течению, скакать к южным стенам и о чем-то сноситься с гарнизоном неверных, все еще удерживавшим цитадель. В довершение несчастий через несколько дней в городе кончились продукты. Антиохия голодала еще перед падением (об этом узнали во время разграбления); все горожане из числа неверных бежали — кроме нескольких человек, проданных в рабство, — а местные христиане жались к паломникам и соглашались на любую работу за кусок хлеба. Толпы турок сновали туда и сюда на расстоянии полета стрелы, и это не давало защитникам замка расслабиться ни на минуту.
Утром тринадцатого июня Рожер отдыхал во дворике Кладбищенского замка, откинув на плечи оберк и поставив гудящие ноги в лохань с водой. Сквозь новую калитку в стене, выходившей на мост, прошел Роберт де Санта-Фоска. Грязный, усталый и отощавший не меньше прочих, кузен, однако, сохранил непринужденность осанки и белозубую усмешку.
— А вот и ты, братец, — сказал Роберт, сунув большие пальцы за перевязь туники, которую он носил поверх доспехов. — Как всегда, на самом опасном посту? Рад, что тебя донимают только больные ноги. Когда закончишь, будь добр, передай лохань мне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
В палатках прованцев не осталось ни одной женщины: все они бежали на корабли. Рожер нашел чиновника, который составил Анне письмо с просьбой как можно скорее вернуться, и передал послание слуге, направлявшемуся в порт Святого Симеона по делам хозяина. Затем он двинулся к шатру герцога, надеясь встретить там отца Ива, но не успел сделать и нескольких шагов, как услышал крик бродившего по лагерю глашатая. Со всех сторон к нему торопились обозники. По их озабоченным лицам Рожер понял, что стряслась какая-то беда, и начал проталкиваться сквозь толпу. Речь явно шла отнюдь не о соблюдении в лагере закона и порядка, тут было что-то другое. И вот что он услышал.
После каждого сигнала трубы глашатай повторял одно и то же:
— Всем мужчинам, способным носить оружие, немедленно собраться у знамен своих сеньоров!
Вооружиться, наполнить колчаны и построиться! Знамя герцога Нормандского находится у ближайших лагерных ворот! Военный сбор!
Рожер не снимал доспехов сорок восемь часов, оберк натер ему шею, тело чесалось от засохшего пота, но умываться было некогда. Видимо, случилось что-то очень серьезное, если в строй призывают всех обозников и бездельников, составлявших в лагере большинство. Он огорченно подумал, что за весь день успел съесть лишь кусок лепешки, а теперь и поужинать не сможет, и злобно выругался себе под нос. Предстояло тащиться через кучу мусора к узкой калитке на западном конце лагеря, которую уже успели окрестить Герцогскими воротами. Еще на подходе к стене он увидел, что над каждой городской башней развевается христианское знамя. Тут были и огромные расшитые штандарты, под которыми вожди стояли во время боя, и куски цветной ткани, второпях прибитые к древкам. Эту разноцветицу можно было оправдать лишь в одном случае — если бы городу грозил штурм. И тут Рожер обмер: он совсем забыл о турецком войске, шедшем на выручку к осажденной Антиохии…
Герцог показался в окне надвратной башни. Он был озабочен, взволнован и утомлен. На нем была кольчуга, но оберк лежал на плечах. Его всегда узнавали по непокрытой голове. Когда все его сторонники собрались, он хрипло и устало обратился к ним:
— Пилигримы Нормандии, с божьей помощью мы взяли этот могучий город, но война не закончена. Король Мосула с огромной армией турок из отдаленных частей Востока достиг Железного моста и завтра нападет на нас. На совете вождей мы решили, что граф Тарентский с итальянскими норманнами и граф Тулузский с его сторонниками будут отвечать за оборону города. Мы с графом Фландрским будем удерживать лагерь, а граф Вермандуа и герцог Лотарингский остаются в резерве и в случае необходимости придут на помощь им или нам. Я знаю, что вы утомлены и голодны, но другого выхода нет. Всем пешим рыцарям и арбалетчикам следует немедленно выступить в Кладбищенский замок и удерживать северный конец моста вплоть до особых распоряжений, все конные рыцари остаются здесь, готовясь ответить на атаку врага. Господь никогда не оставлял нас в опасности, не оставит и теперь. Мы выйдем победителями и из этой схватки!
Он произнес последнюю фразу небрежным тоном, и слушателям стало ясно, что герцог сам не верил своим словам.
Когда герцог смолк, толпа нормандцев несколько минут оставалась на месте, оглашая воздух неодобрительными криками и сердитыми перебранками. Казалось, нормандские норманны уже вступили в авангардные бои. Возвращаясь от Мостовых ворот, Рожер угрюмо размышлял, не лучше ли махнуть рукой на это паломничество, сесть в порту Святого Симеона на корабль и уплыть в Европу. Он убил достаточно неверных, чтобы считать свой обет выполненным, да и деньгами разжился. Но что за будущее ждет его дома? Ему нужно обеспечить жену, а никакого туго набитого кошелька не хватит, чтобы оплатить проезд и купить манор. Он вспомнил, как нежно любил Анну и как был счастлив, когда завоевал ее. Но оказалось, что женатый мужчина должен всегда думать только о деньгах…
Рожер устало открыл калитку замка, который недавно покинул с такими надеждами. Конечно, его постель пропала, а новые шелковые покрывала из Антиохии лежали где-то в лагере нормандцев. Он сел у огня и жадно набросился на долгожданный скудный ужин. Настроение у него было угрюмое. К счастью, после разграбления города у пилигримов появилось множество одеял, и он смог купить несколько штук у соседей. В середине ночи его разбудили торжествующие крики. Оказалось, первые турецкие разведчики попали под арбалетный залп.
И снова потянулись дни и ночи, когда вздремнуть удавалось урывками, когда то и дело трубили тревогу и нельзя было даже снять доспехи… Турки не пытались штурмовать городские стены, которые так и стояли нетронутыми, но захватили весь северный берег реки, отрезали дорогу в порт и не ленились делать крюк в восемь миль, чтобы пересечь Оронт выше по течению, скакать к южным стенам и о чем-то сноситься с гарнизоном неверных, все еще удерживавшим цитадель. В довершение несчастий через несколько дней в городе кончились продукты. Антиохия голодала еще перед падением (об этом узнали во время разграбления); все горожане из числа неверных бежали — кроме нескольких человек, проданных в рабство, — а местные христиане жались к паломникам и соглашались на любую работу за кусок хлеба. Толпы турок сновали туда и сюда на расстоянии полета стрелы, и это не давало защитникам замка расслабиться ни на минуту.
Утром тринадцатого июня Рожер отдыхал во дворике Кладбищенского замка, откинув на плечи оберк и поставив гудящие ноги в лохань с водой. Сквозь новую калитку в стене, выходившей на мост, прошел Роберт де Санта-Фоска. Грязный, усталый и отощавший не меньше прочих, кузен, однако, сохранил непринужденность осанки и белозубую усмешку.
— А вот и ты, братец, — сказал Роберт, сунув большие пальцы за перевязь туники, которую он носил поверх доспехов. — Как всегда, на самом опасном посту? Рад, что тебя донимают только больные ноги. Когда закончишь, будь добр, передай лохань мне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99