Моя фирма совсем небольшая. «Коммунальные услуги Нидзё»…
Улыбка на его лице не поблекла ни на йоту. Хотя и поменяла свое качество. За маской учтивости теперь скрывалось явное раздражение.
— Ну что ж… — сказал я. — Придется побеспокоить госпожу Саэки как-нибудь в другой раз. Хотя и стоит предупредить ее заранее. Вы не дадите мне номер ее телефона?
Старик задумался. Поможет ли он своей квартирантке — или, наоборот, навредит? Наконец он решился. Повернулся к списку жильцов на стене и внятно, с достоинством зачитал мне номер. В его устах даже обычные цифры звучали как стихи придворных поэтов.
Я записал номер в блокнот.
— Большое спасибо. Извините за назойливость.
— Ну что вы. Никаких проблем… — В его голосе слышалось явное облегчение.
Уже отвернувшись от окошка, я вдруг вспомнил:
— Да, еще! В последнее время здесь проводился какой-нибудь ремонт?
— Ремонт?
— Такое старое здание иногда требует ремонта, не правда ли? Если я вдруг надумаю купить здесь квартиру — кого мне об этом спрашивать, как не господина консьержа?
— Ну что же. Косметический уход, конечно, иногда требуется. Но не настолько, чтобы доставлять неудобства жильцам… Что же до капремонта, то в этом никакой необходимости нет. Здание построено крепко, на совесть.
— И никаких происшествий никогда не случалось?
— Каких еще происшествий?
— Ну, например, ребенок с балкона выпал, или перила балконные отвалились. Обычно после этого производят ремонт. У вас ничего такого не производилось?
Он изменился в лице.
— Простите, но это чья-то ошибка. Или кто-то на нас наговаривает. Здесь солидные апартаменты, а не какой-то паршивый клоповник!
— Вот как? Тогда, господин консьерж, позвольте вам кое-что подсказать.
— Что же?
— Нельзя говорить «вторгаетесь в интим». «Вторгаться» можно только в личную жизнь…
На этом я покинул «Розовые холмы». Окошко за моей спиной с треском захлопнулось. Не самый учтивый способ прощания.
Выйдя на улицу, я пожалел, что так обошелся со стариком. Все-таки самая большая гордость на закате его жизни — в том, что он служит в таких шикарных апартаментах.
С неприятным привкусом под языком я достал мобильник, раскрыл блокнот с телефоном Киэ Саэки и набрал номер. «Никого нет дома. Оставьте, пожалуйста, сообщение…» Я отключился и посмотрел на часы. Девять с мелочью.
Я набрал еще один номер. На сей раз ответили моментально:
— Алло! «Напитки Тайкэй»…
— Oxapa? Это я.
— Шеф? Чего это вдруг? — Ее голос меня успокоил. Хотя бы тем, что в нем не было ни капли учтивости. — Вы же сегодня отдыхаете! Мне Санада сказал. Температура высокая?
— Ерунда. Что там у вас происходит?
— Сплошной ужас.
— А конкретно?
— По всей фирме траур объявлен. Вечером во всех газетах некролог напечатают. Хотя день похорон еще не назначили. Текст некролога еще сочиняют. Копию я вам потом домой на факс отправлю, хотите?
— Да нет, не стоит, — ответил я. — Главное в некрологе — это заголовок… Опять вчера до последнего на работе сидела?
— А вы откуда знаете?
— Слухи ходят. Сидишь там каждый день допоздна и оплакиваешь своего шефа… Кто вчера к моему столу подходил?
Она удивилась:
— А вы откуда знаете?
— Да ничего я не знаю. Потому и спрашиваю.
— Он сам сказал, что ищет вас, и все колебался, не позвонить ли вам на мобильный…
— Кто? Исидзаки?
— Ну конечно. Часов в семь это было. Я так удивилась… А сегодня утром это собрание. Просто суперпопадалово… Ой. Я опять не так выражаюсь, да?
— Но зачем президент специально спускался к рекламщикам?
— Сама не пойму. Я уже одна оставалась. А он поболтал со мной о всякой ерунде и ушел. Спросил, как настроение у женщин в нашем отделе…
— Ну и что ты ответила?
— Сказала, что половина уволилась, а я собираюсь стать первой женщиной — президентом компании.
— М-да… Это было бы супермегапопадалово! Ну и что он тебе ответил?
— Ничего. Засмеялся только. Если честно, он мне всегда очень нравился.
— А где он при этом сидел?
— На вашем месте.
— А за это время ты выходила куда-нибудь?
— На кухню, кофе налить. А что?
— Да так. Все думаю о поведении человека накануне самоубийства. И зачем он, по-твоему, спускался в рекламный отдел?
— Ну, не знаю… Может, прошлое вспомнил? И решил побродить по местам, где когда-то работал? Я сейчас думаю — может, я вообще последняя, с кем он разговаривал?
— Очень возможно.
Я задумался. Значит, кассету забрал Исидзаки? Я вспомнил, как выглядела наклейка: «8 мм, копия»…
— Шеф! — окликнула Охара.
— Да?
— Вчера вы просили меня найти эти камеры. Так?
— Так. А в чем дело?
— Тогда же вы сказали, что потом расскажете о вашем последнем задании. Вы собираетесь выполнять обещания?
— Как-нибудь расскажу.
— Ну вот… Так потом или как-нибудь?
— Не вижу особой разницы… Ну, пока! Прежде чем прозвучала очередная жалоба, я отключился.
Я обошел «Розовые холмы» по периметру. Никто не вышел, никто не вошел. Лишь весеннее утро тихо растекалось по улицам.
Значит, дом Исидзаки где-то поблизости? — вдруг вспомнил я. Улица перед глазами вдруг задрожала. Но не от жаркого солнца. У меня снова раскалывалась голова. Поднималась температура, перед глазами все плыло. Идти пешком стало невмоготу, и я поймал такси.
Вернувшись к себе на Готанду, я выпил лекарство, прописанное врачом, снял костюм и тут же свалился в постель.
Возможно, оттого что проснулся ни свет ни заря, я обошелся без виски. Даже не измерив температуры, я улетел в сон примерно так же, как уносит по склону машину без тормозов.
8
На стене плясали блики огня. Красные, сумасшедшие блики.
Взгляд наткнулся на часы. Значит, закат. Неужели я провалялся в постели так долго? Видимо, все из-за лекарства. Рубашка, которую я так и не снял, была мокрой от пота.
Шатаясь, я поднялся с постели. Снял рубашку. Вытерся полотенцем. Кажется, я сильно похудел.
Измерил температуру. По-прежнему за тридцать восемь.
Отыскав мобильник, я открыл блокнот и набрал номер Киэ Саэки. Автоответчик. Тот же механический голос, что и вчера.
Я подошел к двери, вытащил из щели вечернюю газету. Экономическую газету. Некролог Исидзаки разместили не только в «светской хронике», но и на первой странице. Не будь его гибель такой загадочной — черта с два бы они так старались.
В некрологе приводилась крайне туманная фраза Тадокоро:
Не могу разглашать посмертное письмо в мой адрес. Но, судя по его содержанию, президент Исидзаки обладал повышенным чувством ответственности. Проблемы нынешней экономической депрессии он воспринимал как свою вину. И поскольку часть ответственности за управление компанией, несомненно, лежит и на мне, я выражаю свое глубокое сожаление о случившемся.
Дальше шел комментарий о том, что, если к концу месяца балансовая прибыль «Напитков Тайкэй» уйдет в минус, компания останется без дивидендов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
Улыбка на его лице не поблекла ни на йоту. Хотя и поменяла свое качество. За маской учтивости теперь скрывалось явное раздражение.
— Ну что ж… — сказал я. — Придется побеспокоить госпожу Саэки как-нибудь в другой раз. Хотя и стоит предупредить ее заранее. Вы не дадите мне номер ее телефона?
Старик задумался. Поможет ли он своей квартирантке — или, наоборот, навредит? Наконец он решился. Повернулся к списку жильцов на стене и внятно, с достоинством зачитал мне номер. В его устах даже обычные цифры звучали как стихи придворных поэтов.
Я записал номер в блокнот.
— Большое спасибо. Извините за назойливость.
— Ну что вы. Никаких проблем… — В его голосе слышалось явное облегчение.
Уже отвернувшись от окошка, я вдруг вспомнил:
— Да, еще! В последнее время здесь проводился какой-нибудь ремонт?
— Ремонт?
— Такое старое здание иногда требует ремонта, не правда ли? Если я вдруг надумаю купить здесь квартиру — кого мне об этом спрашивать, как не господина консьержа?
— Ну что же. Косметический уход, конечно, иногда требуется. Но не настолько, чтобы доставлять неудобства жильцам… Что же до капремонта, то в этом никакой необходимости нет. Здание построено крепко, на совесть.
— И никаких происшествий никогда не случалось?
— Каких еще происшествий?
— Ну, например, ребенок с балкона выпал, или перила балконные отвалились. Обычно после этого производят ремонт. У вас ничего такого не производилось?
Он изменился в лице.
— Простите, но это чья-то ошибка. Или кто-то на нас наговаривает. Здесь солидные апартаменты, а не какой-то паршивый клоповник!
— Вот как? Тогда, господин консьерж, позвольте вам кое-что подсказать.
— Что же?
— Нельзя говорить «вторгаетесь в интим». «Вторгаться» можно только в личную жизнь…
На этом я покинул «Розовые холмы». Окошко за моей спиной с треском захлопнулось. Не самый учтивый способ прощания.
Выйдя на улицу, я пожалел, что так обошелся со стариком. Все-таки самая большая гордость на закате его жизни — в том, что он служит в таких шикарных апартаментах.
С неприятным привкусом под языком я достал мобильник, раскрыл блокнот с телефоном Киэ Саэки и набрал номер. «Никого нет дома. Оставьте, пожалуйста, сообщение…» Я отключился и посмотрел на часы. Девять с мелочью.
Я набрал еще один номер. На сей раз ответили моментально:
— Алло! «Напитки Тайкэй»…
— Oxapa? Это я.
— Шеф? Чего это вдруг? — Ее голос меня успокоил. Хотя бы тем, что в нем не было ни капли учтивости. — Вы же сегодня отдыхаете! Мне Санада сказал. Температура высокая?
— Ерунда. Что там у вас происходит?
— Сплошной ужас.
— А конкретно?
— По всей фирме траур объявлен. Вечером во всех газетах некролог напечатают. Хотя день похорон еще не назначили. Текст некролога еще сочиняют. Копию я вам потом домой на факс отправлю, хотите?
— Да нет, не стоит, — ответил я. — Главное в некрологе — это заголовок… Опять вчера до последнего на работе сидела?
— А вы откуда знаете?
— Слухи ходят. Сидишь там каждый день допоздна и оплакиваешь своего шефа… Кто вчера к моему столу подходил?
Она удивилась:
— А вы откуда знаете?
— Да ничего я не знаю. Потому и спрашиваю.
— Он сам сказал, что ищет вас, и все колебался, не позвонить ли вам на мобильный…
— Кто? Исидзаки?
— Ну конечно. Часов в семь это было. Я так удивилась… А сегодня утром это собрание. Просто суперпопадалово… Ой. Я опять не так выражаюсь, да?
— Но зачем президент специально спускался к рекламщикам?
— Сама не пойму. Я уже одна оставалась. А он поболтал со мной о всякой ерунде и ушел. Спросил, как настроение у женщин в нашем отделе…
— Ну и что ты ответила?
— Сказала, что половина уволилась, а я собираюсь стать первой женщиной — президентом компании.
— М-да… Это было бы супермегапопадалово! Ну и что он тебе ответил?
— Ничего. Засмеялся только. Если честно, он мне всегда очень нравился.
— А где он при этом сидел?
— На вашем месте.
— А за это время ты выходила куда-нибудь?
— На кухню, кофе налить. А что?
— Да так. Все думаю о поведении человека накануне самоубийства. И зачем он, по-твоему, спускался в рекламный отдел?
— Ну, не знаю… Может, прошлое вспомнил? И решил побродить по местам, где когда-то работал? Я сейчас думаю — может, я вообще последняя, с кем он разговаривал?
— Очень возможно.
Я задумался. Значит, кассету забрал Исидзаки? Я вспомнил, как выглядела наклейка: «8 мм, копия»…
— Шеф! — окликнула Охара.
— Да?
— Вчера вы просили меня найти эти камеры. Так?
— Так. А в чем дело?
— Тогда же вы сказали, что потом расскажете о вашем последнем задании. Вы собираетесь выполнять обещания?
— Как-нибудь расскажу.
— Ну вот… Так потом или как-нибудь?
— Не вижу особой разницы… Ну, пока! Прежде чем прозвучала очередная жалоба, я отключился.
Я обошел «Розовые холмы» по периметру. Никто не вышел, никто не вошел. Лишь весеннее утро тихо растекалось по улицам.
Значит, дом Исидзаки где-то поблизости? — вдруг вспомнил я. Улица перед глазами вдруг задрожала. Но не от жаркого солнца. У меня снова раскалывалась голова. Поднималась температура, перед глазами все плыло. Идти пешком стало невмоготу, и я поймал такси.
Вернувшись к себе на Готанду, я выпил лекарство, прописанное врачом, снял костюм и тут же свалился в постель.
Возможно, оттого что проснулся ни свет ни заря, я обошелся без виски. Даже не измерив температуры, я улетел в сон примерно так же, как уносит по склону машину без тормозов.
8
На стене плясали блики огня. Красные, сумасшедшие блики.
Взгляд наткнулся на часы. Значит, закат. Неужели я провалялся в постели так долго? Видимо, все из-за лекарства. Рубашка, которую я так и не снял, была мокрой от пота.
Шатаясь, я поднялся с постели. Снял рубашку. Вытерся полотенцем. Кажется, я сильно похудел.
Измерил температуру. По-прежнему за тридцать восемь.
Отыскав мобильник, я открыл блокнот и набрал номер Киэ Саэки. Автоответчик. Тот же механический голос, что и вчера.
Я подошел к двери, вытащил из щели вечернюю газету. Экономическую газету. Некролог Исидзаки разместили не только в «светской хронике», но и на первой странице. Не будь его гибель такой загадочной — черта с два бы они так старались.
В некрологе приводилась крайне туманная фраза Тадокоро:
Не могу разглашать посмертное письмо в мой адрес. Но, судя по его содержанию, президент Исидзаки обладал повышенным чувством ответственности. Проблемы нынешней экономической депрессии он воспринимал как свою вину. И поскольку часть ответственности за управление компанией, несомненно, лежит и на мне, я выражаю свое глубокое сожаление о случившемся.
Дальше шел комментарий о том, что, если к концу месяца балансовая прибыль «Напитков Тайкэй» уйдет в минус, компания останется без дивидендов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78