— А мой отец? — спросил я. — Где мой отец?
Он пожал плечами.
— Ваш отец? — сказал он. — Безумец. Он появился с этим кораблем, шхуной, не знаю откуда, году в 1967-м. Он хотел заработать торговлей. Но, конечно, это было время дизельных кораблей — времена парусников прошли, и никто в них не видел произведений искусства, не то что сейчас. — Его голос набирал звучность, как будто с него постепенно стирали ржавчину. — Так что он не мог зарабатывать перевозками зерна или леса, как раньше. Ему пришлось зарабатывать перевозками... кое-чего другого. — Он искоса посмотрел на меня. — Вы сын, — произнес он с нажимом. — Вы на него похожи. Вам я могу сказать правду.
У меня волосы встали дыбом. Я спросил:
— Что — другое?
Он бросил крошку хлеба зяблику и вперился в меня своими странными глазами.
— Людей, — сказал он.
— Людей?
Он опустил глаза.
— На юго-востоке лежат страны, которые раньше были свободными.
— Литва, Латвия, Эстония, — сказал я. — Там теперь все меняется.
— Может быть, — проговорил он. Голос звучал недоверчиво. — Ваш отец перевозил шпионов. Он знал людей в Англии, в Америке. Я работал на англичан, за жалованье. Он был вроде вольнонаемного. Никто ни в чем не подозревал его старую посудину. Он ловил рыбу, плавал туда-сюда. Радару трудно обнаружить деревянное судно. Все думали, что он чокнутый. Но он был молодец. Он всегда знал, где он находится и в туман, и в шторм. Курсировал по самому краю территориальных вод. У него была на палубе пара шлюпок, с парусами и веслами. Он спускал людей за борт, и они добирались до берега.
Я заметил, что старик говорит в прошедшем времени.
— Его поймали? — спросил я.
Лицо Теркеля скривилось.
— Русские? Как бы не так! Лентяи паршивые. Они бы и улитку не поймали. Просто плохая погода и корабль.
— Что же случилось?
Он взял фотографию, вгляделся в нее, как в окно.
— Мы забирали на Готланде эстонца. Все были пьяные, кроме вашего отца. Он не пил. У него ведь был корабль, понимаете? Мы красили весь день. Была весна, но плохая ночь, ветер и снег. Ваш отец был без ума от своего корабля. Вечно его красили, чинили старые, сломанные части. Но денег у него было мало. Некоторые части корабля — мачты, киль — он не мог починить. И вот мы отплыли в буран. Весенний буран, в море уже не было льдин. Эстонец, тот, которого мы должны были высадить, — ну, шпион — испугался. Ваш отец сказал: "Все в порядке, снег — хорошее прикрытие от русских". Мы отплыли. — Теркель умолк. Он уперся локтями в колени и уставился вниз, на камни.
Вспухшие черно-желтые облака навалились на черное море, западный ветер выл в снастях, когда старый бушприт, поднимая брызги, одолевал прибрежные волны. Лед сковал паруса и канаты. Льдинки смерзлись на густой черной бороде и бровях моего отца.
Я не хотел слушать, что было дальше. Но все равно услышал.
— У Свена была бутылка, — продолжал Теркель. — Чем больше он пил, тем страшнее ему становилось. — Теркель поднял глаза. Они были затуманены воспоминанием, но вовсе не безумны. Глаза моряка. — Да, был буран. Но это не была такая уж жуткая ночь. Просто ненастная и ужасно холодная. На палубе были две шлюпки. Вроде плоскодонок, больших плоскодонок, как у рыбаков Ньюфаундленда, ваш отец брал их на борт, когда нужно было кого-то высадить. Свен и Андре потребовали, чтобы ваш отец поворачивал назад, к Готланду. Он отказался. Так вот, они взяли одну из шлюпок на палубе, спустили ее на воду у борта и забрались в нее. Кричали. И тут волна. На них наскочил корабль. Им пришел конец.
Низкий черный остров то появляется, то исчезает между горизонтальными плетьми снега. Мачты торгового судна выписывают в небе огромные кривые буквы. Двое мужчин борются с замерзшим фалом, спускают шлюпку, забираются в нее через борт, вопят что-то, заглушая вой ветра, дрожат от страха. Человек с черной бородой, которую рвет ветер, поднимает румпель, он зол, но все же дает им дорогу, гладкую площадку воды, они могут по крайней мере отплыть. Потом горизонт на западе встает горбом — это значит, что идет большая волна, вот она приближается, черная и гладкая, корпус торгового судна взлетает. Человек у руля судорожно крутит штурвал. Поздно. Мощный борт судна падает в бездну, огромный белый цветок брызг смешивается со снегом, в реве и грохоте падающего корпуса слышится удар дерева о дерево.
— Мы так и не нашли их, — говорил Теркель. — Потом поднялся ветер. Главная топ-мачта рухнула, она была вся гнилая. Мы не могли плыть в наветренную сторону. Нас гнало на восток. Там было рыбачье судно. Ваш отец заметил его огни. Он отправил нас на борт, меня и эстонца. Две секунды мы стояли борт о борт. Мы просто спрыгнули. А он остался на своем любимом корабле.
Мой отец, нагнув голову, один на большом деревянном корабле во тьме. Он не может управлять кораблем в одиночку, ветер воет в снастях, вырывает куски ледяной воды, швыряет их в него, он весь промок и замерз. Звуки деревянного корабля, стоны мачт под порывами ветра, глухой зловещий гул воды в глубине корпуса. А посреди всего этого огромное молчание его мыслей. О чем он думал?
— Это было в пятидесяти милях от Хийумаа, — сказал Теркель. — Эстония. Когда судно подплывает к этому берегу при большом ветре, от него мало что остается. Даже если русские не стреляют.
Я попытался представить себе, как судно ударяется о берег, как его тащат волны прибоя и оно разлетается на куски. Но не видел ничего, кроме темноты.
— Хороший был человек ваш отец, — сказал Амиас Теркель. — Но любил он только корабли и море. Он любил их так сильно, что перестал видеть Господа. — Он пронизывающе посмотрел на меня своими яркими голубыми глазами. — Правда... — Он замолчал, как будто в нерешительности.
— Да?
— Я слышал, что "Аланд" все-таки пристал к берегу. И слышал, что он не погиб.
Внезапно наступила тишина. Я спросил:
— Правда?
— Человек, которого я знал, видел его после этого. В Западной Эстонии.
— Когда?..
Он пожал плечами.
— Пять лет назад или десять. Кто знает? Того уже человека нет в живых. Он умер от рака в Упсале.
— Что за человек? — Мое сердце отчаянно колотилось.
— Один из наших... бывших коллег. Кто знает, правду ли он говорил...
— Было письмо, — сказал я. — От какой-то эстонки. Она писала, что мой отец болен и она ухаживает за ним.
Он пожал плечами.
— Воля Божья.
— Я хочу узнать об отце, — взмолился я.
— Мне больше нечего вам рассказать, — ответил он. — Теперь я хочу все забыть. Если хотите знать больше, отправляйтесь в Эстонию.
— Вы хотите забыть, — возразил я, — а я хочу выяснить.
Он не ответил. Он смотрел на распятие.
— Мой отец жив? — спросил я.
Он не шевельнулся и промолчал.
— Мой отец, — повторил я.
— Я не слышал, что он умер. Прошу вас. Я устал.
— Он жив?
— Вы упрямы, — сказал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81