Ее было бы нетрудно обнять.
Спокойно, Тиррелл, подумал я. Вокруг этой дамы вьются вопросы, как мотыльки вокруг лампы.
— Что вы делали в Пауни?
— Собиралась увидеться с Мэри, — сказала она.
— И все в один вечер. Я иду к Мэри. Вы идете к Мэри. Кто-то еще идет к Мэри и убивает ее. — Я не сводил с нее глаз. Ни тени удивления. Она подслушивала у двери каюты, когда приходил инспектор Неллиган. — Многовато гостей для одного вечера. И странное совпадение.
— Нет, — ответила она. — Это не совпадение.
Я уставился на нее.
— То есть как?
Она пожала плечами.
— Я за вами наблюдала. — Ее лицо ничего не выражало — улыбающаяся золотистая маска.
— Почему? — спросил я.
— Из любопытства.
— А на чем оно основывалось?
— На любопытстве.
Этот разговор ни к чему не вел. Но мне не хотелось отступать.
— Я не говорил вам, как найти "Лисицу".
— Правда? — удивилась она. — По-моему, говорили. А теперь я искупаюсь, такая чудная погода. — Ее лицо снова стало оживленным. — Можно мне еще здесь побыть?
— Конечно, — сказал я. Мне хотелось, чтобы она оставалась там, где я могу задавать ей вопросы снова и снова, по-разному их формулируя, пока не получу ответ. И еще мне хотелось смотреть на ее восторженное лицо, потому что оно было прекрасно.
Надя вернулась через минуту. На ней был цельный купальник из какой-то блестящей ткани. Под золотистой кожей перекатывались мышцы. Тело ее было крепким и гибким, как у спортсменки. Я смотрел, как она поднимается по трапу, услышал всплеск, когда она прыгнула в воду. Мне тоже хотелось выйти на солнышко, поплавать с этой красавицей в прохладном черном Бейсине.
Вместо этого я снял трубку и позвонил Отто Кэмпбеллу.
Пронзительный женский голос, напоминающий лошадиное ржание, ответил:
— Он ушел в горы с командой "Сейлс Апрокемикал". Ах нет, вот он идет.
— Где тебя черти носили? — спросил он. — Я пытался тебе дозвониться.
— Потом скажу, — ответил я. — Мы можем сейчас поговорить?
— А то! — сказал он. — О чем конкретно?
— О "Молодежной компании". О Дикки Уилсоне.
— Дикки совсем свихнулся, — буркнул он.
— Он уволил меня, — сообщил я. — Политики оказали на него давление, и я хочу знать почему. Кажется, мне придется продать яхту.
— Я смогу тебя просветить. — Он доверительно понизил голос. — Только не по телефону. Ты можешь приехать?
— Завтра вечером, — предложил я. — Идет?
— Отлично, — сказал он. — Я запишу тебя, а ты за это денек поработаешь со мной. У меня один парень заболел гриппом.
Я положил трубку. Вытащил бухгалтерские книги и логарифмическую линейку, сделал кое-какие расчеты по ремонтной смете, пытаясь изображать, будто ничего особенного не случилось.
Я услышал скрип: это Надя вскарабкалась на балансир, потом двинулась вниз, хлопнула крышка люка. Дверь открылась. На Наде поверх купальника было наброшено махровое полотенце. Она сказала:
— Я слышала ваш разговор по телефону. Вы должны продать эту яхту?
Я совсем не знал ее. Вполне возможно, что это она убила Мэри.
— Нет, — ответил я. — Не собираюсь продавать.
Крышка люка задребезжала. Послышался голос:
— Еще чего! Продашь как миленький! — На трапе показалась пара загорелых ног. Ноги Клодии. — Господи, тут запах, как в будуаре у шлюхи. — Ее серые глаза с темной каймой окинули каюту взглядом оценщика. Оглядели розы, полированный стол в поисках недостатков. Наконец остановились на Наде. Нижняя губа Клодии выпятилась. В кают-компании запахло не только розами. Клодия явно выпила. Она повысила голос: — А это, насколько я понимаю, сама шлюха.
— Что значит "шлюха"? — спросила Надя.
Клодия пропустила этот вопрос мимо ушей.
— Я была в баре, — сказала она, хотя это было и так ясно. — И оттуда смотрела. Она загорала на палубе. Голяком. Красивые сиськи, чес-слово. — Глаза Клодии сузились от ярости. — И ножки что надо. Потрясающая бабец, я уверена. Не хуже меня.
Я поймал себя на том, что смотрю на нее, разинув рот.
— Скотина! — продолжала она. — Стоит мне на минуту отвернуться, и тут уже от потаскух нет прохода. А ты не собираешься продавать яхту! Сволочь ты, вот кто!
Я с трудом овладел собой. Чувствительная Клодия — это было неубедительно. Ревнивая Клодия — более чем убедительно. Значит, она сидела и пила, пока не озверела от праведного негодования. Теперь ее губа выпятилась до отказа.
— Что такое "потаскуха"? — снова спросила Надя.
Клодия развернула воинственную губу в ее сторону.
— Кто ты такая, дьявол побери?
— Гостья, — ответила Надя. Она по-прежнему улыбалась, но взгляд у нее был отрешенный, как будто все это не имело к ней никакого отношения.
— Гостья с чемоданом. — Я никогда не видел Клодию такой злой. — Бог мой, — сказала она. — Розы! — Не успел я пошевелиться, как она схватила вазу со стола и вышвырнула цветы в мусорный ящик в камбузе.
Надя встала. Я тоже поднялся и сказал:
— Веди себя прилично.
Клодия цеплялась за плиту в камбузе, чтобы удержаться на ногах, от ярости она чуть не плакала.
— На всех снастях сушатся трусы, на палубе валяются голые шалавы. А она еще вытирает пыль и подметает. Не иначе как это — чертова любовь. — Клодия открыла ящик, сунула туда руку и вытряхнула его содержимое, которое со звоном посыпалось на пол.
Банка с мукой взорвалась как бомба, осыпав все вокруг. Коробка поменьше, вероятно с перцем, завалилась в ящик со щетками под плитой.
— Прекратите немедленно! — потребовала Надя.
— Никто не смеет со мной так обращаться, — заявила Клодия.
— Выйдем на палубу, — предложил я.
Она уселась и сложила руки.
— И не подумаю.
— Хорошо, — согласился я. — Тогда обсудим все здесь. Твой мистер Пинсли вовсе не осматривал яхту, а устроил тут обыск. Я хочу знать, зачем и почему?
— Бред, — запротестовала Клодия.
— Я пойду к нему сам, — сказал я. — И спрошу у него.
Она успокаивалась. Понимала, что выглядела идиоткой. Теперь она не знала, что делать дальше, и решила вести себя как упрямая ослица.
— Я бы на твоем месте пошел в свою контору и принял холодный душ, — предложил я. — А потом я снова буду задавать тебе вопросы.
— Ты говно, — сказала она.
— Советую тебе уйти.
Она не двинулась с места.
— Ну ладно, — объявила Надя. — Сейчас вы все-таки уйдете.
Может быть, Клодия и собиралась что-то сказать, но вместо этого взвыла от удивления и боли. Надя схватила ее правой рукой за шиворот и потащила к сходному трапу. Клодия вопила, Надя действовала молча.
Когда я поднялся наверх, Клодия лежала на набережной, растопырив ноги, а Надя стояла у перил "Лисицы", посасывая царапину на левой руке. Клодия подняла голову и пронзила меня убийственным взглядом. Потом она кое-как поднялась на ноги, стряхнула пыль с юбки и медленно поплелась вдоль берега Бейсина.
Вдруг мне стало ужасно ее жаль. Я-то думал, что служил для нее не более чем грелкой, отличающейся повышенной активностью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
Спокойно, Тиррелл, подумал я. Вокруг этой дамы вьются вопросы, как мотыльки вокруг лампы.
— Что вы делали в Пауни?
— Собиралась увидеться с Мэри, — сказала она.
— И все в один вечер. Я иду к Мэри. Вы идете к Мэри. Кто-то еще идет к Мэри и убивает ее. — Я не сводил с нее глаз. Ни тени удивления. Она подслушивала у двери каюты, когда приходил инспектор Неллиган. — Многовато гостей для одного вечера. И странное совпадение.
— Нет, — ответила она. — Это не совпадение.
Я уставился на нее.
— То есть как?
Она пожала плечами.
— Я за вами наблюдала. — Ее лицо ничего не выражало — улыбающаяся золотистая маска.
— Почему? — спросил я.
— Из любопытства.
— А на чем оно основывалось?
— На любопытстве.
Этот разговор ни к чему не вел. Но мне не хотелось отступать.
— Я не говорил вам, как найти "Лисицу".
— Правда? — удивилась она. — По-моему, говорили. А теперь я искупаюсь, такая чудная погода. — Ее лицо снова стало оживленным. — Можно мне еще здесь побыть?
— Конечно, — сказал я. Мне хотелось, чтобы она оставалась там, где я могу задавать ей вопросы снова и снова, по-разному их формулируя, пока не получу ответ. И еще мне хотелось смотреть на ее восторженное лицо, потому что оно было прекрасно.
Надя вернулась через минуту. На ней был цельный купальник из какой-то блестящей ткани. Под золотистой кожей перекатывались мышцы. Тело ее было крепким и гибким, как у спортсменки. Я смотрел, как она поднимается по трапу, услышал всплеск, когда она прыгнула в воду. Мне тоже хотелось выйти на солнышко, поплавать с этой красавицей в прохладном черном Бейсине.
Вместо этого я снял трубку и позвонил Отто Кэмпбеллу.
Пронзительный женский голос, напоминающий лошадиное ржание, ответил:
— Он ушел в горы с командой "Сейлс Апрокемикал". Ах нет, вот он идет.
— Где тебя черти носили? — спросил он. — Я пытался тебе дозвониться.
— Потом скажу, — ответил я. — Мы можем сейчас поговорить?
— А то! — сказал он. — О чем конкретно?
— О "Молодежной компании". О Дикки Уилсоне.
— Дикки совсем свихнулся, — буркнул он.
— Он уволил меня, — сообщил я. — Политики оказали на него давление, и я хочу знать почему. Кажется, мне придется продать яхту.
— Я смогу тебя просветить. — Он доверительно понизил голос. — Только не по телефону. Ты можешь приехать?
— Завтра вечером, — предложил я. — Идет?
— Отлично, — сказал он. — Я запишу тебя, а ты за это денек поработаешь со мной. У меня один парень заболел гриппом.
Я положил трубку. Вытащил бухгалтерские книги и логарифмическую линейку, сделал кое-какие расчеты по ремонтной смете, пытаясь изображать, будто ничего особенного не случилось.
Я услышал скрип: это Надя вскарабкалась на балансир, потом двинулась вниз, хлопнула крышка люка. Дверь открылась. На Наде поверх купальника было наброшено махровое полотенце. Она сказала:
— Я слышала ваш разговор по телефону. Вы должны продать эту яхту?
Я совсем не знал ее. Вполне возможно, что это она убила Мэри.
— Нет, — ответил я. — Не собираюсь продавать.
Крышка люка задребезжала. Послышался голос:
— Еще чего! Продашь как миленький! — На трапе показалась пара загорелых ног. Ноги Клодии. — Господи, тут запах, как в будуаре у шлюхи. — Ее серые глаза с темной каймой окинули каюту взглядом оценщика. Оглядели розы, полированный стол в поисках недостатков. Наконец остановились на Наде. Нижняя губа Клодии выпятилась. В кают-компании запахло не только розами. Клодия явно выпила. Она повысила голос: — А это, насколько я понимаю, сама шлюха.
— Что значит "шлюха"? — спросила Надя.
Клодия пропустила этот вопрос мимо ушей.
— Я была в баре, — сказала она, хотя это было и так ясно. — И оттуда смотрела. Она загорала на палубе. Голяком. Красивые сиськи, чес-слово. — Глаза Клодии сузились от ярости. — И ножки что надо. Потрясающая бабец, я уверена. Не хуже меня.
Я поймал себя на том, что смотрю на нее, разинув рот.
— Скотина! — продолжала она. — Стоит мне на минуту отвернуться, и тут уже от потаскух нет прохода. А ты не собираешься продавать яхту! Сволочь ты, вот кто!
Я с трудом овладел собой. Чувствительная Клодия — это было неубедительно. Ревнивая Клодия — более чем убедительно. Значит, она сидела и пила, пока не озверела от праведного негодования. Теперь ее губа выпятилась до отказа.
— Что такое "потаскуха"? — снова спросила Надя.
Клодия развернула воинственную губу в ее сторону.
— Кто ты такая, дьявол побери?
— Гостья, — ответила Надя. Она по-прежнему улыбалась, но взгляд у нее был отрешенный, как будто все это не имело к ней никакого отношения.
— Гостья с чемоданом. — Я никогда не видел Клодию такой злой. — Бог мой, — сказала она. — Розы! — Не успел я пошевелиться, как она схватила вазу со стола и вышвырнула цветы в мусорный ящик в камбузе.
Надя встала. Я тоже поднялся и сказал:
— Веди себя прилично.
Клодия цеплялась за плиту в камбузе, чтобы удержаться на ногах, от ярости она чуть не плакала.
— На всех снастях сушатся трусы, на палубе валяются голые шалавы. А она еще вытирает пыль и подметает. Не иначе как это — чертова любовь. — Клодия открыла ящик, сунула туда руку и вытряхнула его содержимое, которое со звоном посыпалось на пол.
Банка с мукой взорвалась как бомба, осыпав все вокруг. Коробка поменьше, вероятно с перцем, завалилась в ящик со щетками под плитой.
— Прекратите немедленно! — потребовала Надя.
— Никто не смеет со мной так обращаться, — заявила Клодия.
— Выйдем на палубу, — предложил я.
Она уселась и сложила руки.
— И не подумаю.
— Хорошо, — согласился я. — Тогда обсудим все здесь. Твой мистер Пинсли вовсе не осматривал яхту, а устроил тут обыск. Я хочу знать, зачем и почему?
— Бред, — запротестовала Клодия.
— Я пойду к нему сам, — сказал я. — И спрошу у него.
Она успокаивалась. Понимала, что выглядела идиоткой. Теперь она не знала, что делать дальше, и решила вести себя как упрямая ослица.
— Я бы на твоем месте пошел в свою контору и принял холодный душ, — предложил я. — А потом я снова буду задавать тебе вопросы.
— Ты говно, — сказала она.
— Советую тебе уйти.
Она не двинулась с места.
— Ну ладно, — объявила Надя. — Сейчас вы все-таки уйдете.
Может быть, Клодия и собиралась что-то сказать, но вместо этого взвыла от удивления и боли. Надя схватила ее правой рукой за шиворот и потащила к сходному трапу. Клодия вопила, Надя действовала молча.
Когда я поднялся наверх, Клодия лежала на набережной, растопырив ноги, а Надя стояла у перил "Лисицы", посасывая царапину на левой руке. Клодия подняла голову и пронзила меня убийственным взглядом. Потом она кое-как поднялась на ноги, стряхнула пыль с юбки и медленно поплелась вдоль берега Бейсина.
Вдруг мне стало ужасно ее жаль. Я-то думал, что служил для нее не более чем грелкой, отличающейся повышенной активностью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81