Слово «придется» он выделил особенно и по тому, как изогнулись уголки губ арранта, понял, что угадал правильно.
— Своими песнями я не хотел никого задеть, и если все же невольно сделал это, умоляю даровать мне прощение, — поднявшись с низкой скамеечки, аррант опустился перед Энеруги на одно колено, и она снова вспомнила Батара.
Будь что будет, но завтра, после совета наев, она примет его, как собиралась. Примет и уговорит, немедленно покинув Матибу-Тагал, отправиться в Саккарем. В какое же чудовище превратилась она, играя роль Хурманчака, если готова была обречь на смерть единственного любящего ее человека?!.
— Желаешь ли ты, чтобы Хозяин Степи как-то подтвердил дарованное своему личному лекарю право совершать мелкие благоглупости, без которых тебе, как видно, жизнь не мила?
— Желаю, — сказал аррант, поднимаясь с колен и бросая на Имаэро благодарный взгляд.
— Ты получишь золотую пайзу, — торжественно пообещала Энеруги, в который уже раз дивясь прозорливости своего хитроумного дядюшки. — Имаэро, проследи за тем, чтобы все формальности были соблюдены и мой личный лекарь ни в чем не испытывал нужды.
— Ступай за мной, — обратился советник Хурманчака к арранту и, когда они покинули Яшмовые покои, спросил: — Это правда, что ни один из раненых воинов Энкая до сих пор не умер?
— Не умер и не умрет. По крайней мере от старых ран, — ответствовал личный лекарь Хурманчака, по собственному почину ежедневно навещавший воинов Энкая, получивших ранения в схватках с саккаремцами. Быть может, ему следовало добавить, что тяжело раненные умерли еще по дороге к Матибу-Тагалу, но он почел за лучшее не обременять советника такими малозначащими подробностями.
— М-да-а-а… На моей памяти это первый случай, когда человек получает пайзу не за убийство, грабеж или донос, а за исцеление своего врага, — пробормотал Имаэро и ухмыльнулся, представив, как будут злобствовать наи, узнав о столь необычном поступке Хозяина Степи. Да хотя бы ради одного этого арранту следовало вручить золотую пайзу — пусть побесятся, то ли еще ждет их на завтрашнем совете!
Остановившие выехавшую ранним утром из Матибу-Тагала повозку «бдительные» едва взглянули на предъявленные им тремя сидящими в ней женщинами кожаные ярлыки. Помимо того, что у одной из женщин отсутствовала кисть левой руки, ничего примечательного в них не было, чего никак нельзя было сказать о двух сопровождавших крытую повозку всадниках. Статный белолицый чужеземец, скакавший бок о бок со смуглым большеглазым парнишкой, привлек их внимание уже тем, что восседал на великолепном белоснежном коне и закутан был в длинный, вызывающе белый плащ, а между тем пускаться в путь в траурном одеянии издавна считалось дурной приметой. Впрочем, даже если бы чужак был в обычном стеганом халате, дозорные все равно глазели бы на него, как на диво дивное, — не часто встретишь в Вечной Степи человека с курчавыми золотыми волосами и глазами цвета молодой травы.
А уж после того, как они рассмотрели висящую у него на груди цепочку с золотой пайзой Хозяина Степи, изумление их достигло предела и они провожали чудного путника взглядами до тех пор, пока тот не скрылся за дальними холмами. Произошло же это очень и очень не скоро, ибо в прозрачном и звонком, как хруста-ль, морозном воздухе удаляющаяся от города белая точка была видна долго-долго.
— Оборони нас, Великий Дух, от белых всадников! Неладно день начался, не к добру это! — проворчал начальник разъезда, и полдюжины верховых согласно закивали головами и начали чертить в воздухе охранительные знаки, не подозревая, что командир их единственный раз в жизни сподобился изречь пророчество, сбыться которому суждено еще до наступления ночи.
Дурные предчувствия мучили не только начальника разъезда, но и Кари, которая, глядя на молчаливо восседавшего на молочно-белом скакуне Эвриха, не могла отделаться от ощущения, что тот задумал какое-то рискованное предприятие и не собирается сопровождать их к Вратам в Верхний мир. Сам он ни словом об этом не обмолвился, но что-то настораживающее было в его поведении. Хотя бы то, что эту ночь он провел с ней и любил ее с такой страстью и горьким упоением, словно видел последний раз в жизни. Ой-е! При воспоминании о его неистовых ласках щеки девушки залил румянец и она исподтишка взглянула на погруженного в раздумья арранта. Провела кончиком языка по распухшим губам и ощутила, как от низа живота распространяется по всему телу хорошо знакомый ей жар.
Эврих не был с ней с той поры, как отправился исцелять Имаэро, и, люто возненавидев его за это, она пообещала себе забыть о нем и никогда не делить ложе с отвратительным негодяем, сколь бы ни был он искусен и неотразим.
Исцеление советника Хурманчака далось арранту нелегко — полуослепший и обессиленный, он, естественно, меньше всего помышлял о любовных утехах, а отлежавшись, снова отправился кого-то лечить. Это было необходимо, поскольку позволило Эвриху снискать расположение людей, нужных, дабы найти и освободить Алиар, Тайтэки и Атэнаань. Кари не требовалось объяснять, что данное арранту Хозяином Степи позволение забрать себе трех женщин-хамбасок мало чего будет стоить, если чиновники, ведающие имуществом Хурманчака, к коему относились теперь и захваченные на подходах к Вратам рабы и рабыни, не проявят личной заинтересованности и не станут всемерно содействовать поискам чужеземца, не имевшего ни денег, ни влияния при дворе.
Только благодаря невероятной настойчивости и обаянию арранта ей позволено было, под видом ученика и помощника лекаря-улигэрчи, рыскать по грязным и тесным баракам для рабынь, пока она не отыскала в них всех трех женщин. Причем сделала это как нельзя более своевременно, ибо Атэнаань уже собирались сволочь на Кровавое поле — кому надобна однорукая рабыня, пребывавшая к тому же явно не в своем уме? Тайтэки, на свою беду, пришлась по вкусу охранявшим бараки стражникам, и они развлеклись с ней столь омерзительно и беспощадно, что она прокусила себе вены на обеих руках и была уже на полпути к Небесным чертогам Великого Духа, когда Кари доставила ее в дом Имаэрй, где им с Эврихом было отведено несколько комнат. Что же касается Алиар, то ее уже успел приобрести какой-то кочевник из южной части Вечной Степи, собиравшийся через день-два покинуть Матибу-Тагал.
Словом, до того, как ям удалось разыскать несчастных женщин, самоотверженность Эвриха, который, возвращаясь домой, был слаб и беспомощен, как грудной ребенок, заставляла девушку гордиться своим избран-ником и с пониманием относиться к его неспособности осчастливить ее в постели. Она твердо верила, что, освободив из неволи тех, за кого он считал себя в ответе, аррант угомонится, но ничего подобного не произошло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122