О Великий Дух! Это я, я должна была сломать ногу, дурища безмозглая!
— Я понимаю в лошадях не слишком много, но по-моему, ногу она растянула, а не сломала, — рассудительно заметил Эврих, спешиваясь и подходя к девушке.
— Не пытайся меня утешить, ты!.. А можешь ты ее исцелить? Ты ведь все можешь! Ну сделай что-нибудь, а? — Кари с надеждой устремила зареванные глаза на арранта, но тот с извиняющейся улыбкой на губах развел руками:
— Я никогда не лечил животных и не представляю, как это делается. Лучше всего расседлать ее и подождать до утра.
— Кому лучше? Тебе?! У, чурбан бесчувственный! — Девушка подалась к Эвриху и, ухватив за грудки, начала трясти с необъяснимым остервенением. — По тебе, так пусть и Шулдэ, и я обе сдохнем! Камень бессердечный! Только и можешь лживые речи говорить да служанок по кустам валять! Змей медоголосый, сластолюбивый! У-у-у, ненавижу!
Почувствовав внезапно, что силы покидают ее, Кари отпустила халат Эвриха и опустилась на корточки, уткнув лицо в колени. Шулдэ склонила к ней свою огромную голову, обнюхивая волосы девушки и ласково фыркая, словно хотела утешить и ободрить.
— О Великий Дух, есть ли что-нибудь на свете прекраснее и отвратительнее женщин? — пробормотал ар-рант, осматриваясь по сторонам в поисках мало-мальски пригодного для ночлега местечка. — Нет, шатры и юрты не поставлены в ожидании дорогих гостей, придется нам, видно, провести эту ночь под открытым небом. Охохонюшки! И за что посылают мне боги эти испытания? Был бы здесь друг Волкодав, он бы и с хамба-сами разобрался, и девку эту бешеную приструнил. Не сыскал я на нее вовремя управы, а теперь клацай всю ночь зубами! Да еще ведь и дождь пойдет, чует мое сердце…
Проснувшись, Кари не сразу поняла, где она находится, и, только высвободив голову из-под овчины и окинув опухшими от слез глазами залитую хмурым предрассветным светом степь, припомнила события вчерашнего дня. Понаблюдала некоторое время за пасущимися неподалеку" лошадьми — Шулдэ хромала пуще прежнего — под седлом еще долго ходить не сможет — и вновь натянула на голову теплый плащ. Прислушалась к мерному дыханию спавшего бок о бок с ней Эвриха и подумала, что отдала бы десять лет жизни за то, чтобы остаться с ним вдвоем на день, два, три, забыв об Алиар, Тайтэки, Нитэки, хамбасах и разъездах Хурманчака. Но забыть нельзя было ни о чем, да никто и не предлагал ей столь соблазнительную сделку…
Нарочито грубо растолкав засоню-арранта, Кари известила его о том, что Шулдэ придется отпустить и скакать дальше на одной лошади, пока не отыщут они табунщиков, готовых продать хотя бы какого-нибудь коня. А лучше двух или трех, поскольку, не имея лошадей, они, даже отыскав становище хамбасов, помочь Тайтэки с Алиар не сумеют.
— Разумно. Вот бы об этом вчера вечером подумать, не пришлось бы нынче драгоценное время терять! — проворчал Эврих и до конца завтрака не вымолвил больше ни слова. Навьючил на своего коня одеяла запасные плащи и сумку с остатками еды, после чего' так же не произнеся ни слова, помог девушке усесться перед ним в седло.
Говорить с Кари он решительно не желал, и первую половину дня они скакали молча, причем скачка эта измучила девушку не меньше, чем Эврихову клячу, которая под тяжестью двух седоков тащилась так, будто каждый шаг ее был последним на этом скорбном пути. По мнению Кари, бедному животному приходилось даже легче, чем ей. По крайней мере Эврих всю дорогу не дышал ему в затылок и не обнимал его за талию. О понятное дело, седло не было рассчитано на двоих и делал это аррант без всякого тайного умысла. И это-то и было самым ужасным!
Девушка чувствовала, как от каждого Эврихова прикосновения щеки ее наливаются огнем, а руки слабеют, но лекаря-улигэрчи это ничуть не трогало. Она едва могла дышать, ее кидало то в жар, то в холод, а бесчувственный чужак как ни в чем не бывало вертел головой, любуясь унылым степным пейзажем, и насвистывал что-то сквозь зубы — сочинял новую песню. Она трепетала и вздрагивала, стоило ему чуть пошевелиться, несмотря на все старания взять себя в руки, а этот… этот — да лишат его Боги Покровители мужского достоинства! — даже не пытался притиснуть или погладить ее, как поступил бы на его месте любой степняк, любой сегван, любой мужчина, коего не лягнул в детстве пониже живота, повыше колен дикий осел.
Ой-е! Она простила бы ему эту отвратительную холодность, если бы не слышала, как стонала в его объятиях бесстыдница Алиар! Она бы поняла его сдержанность, будь эта круглоглазая сука поблизости — в конце концов ей первой пришло в голову водрузить на себя полоумного арранта и, дабы избежать скандала, он вполне мог прикинуться равнодушным. Но ведь ничто и никто не мешал ему, как бы невзначай, обла-пать ее, прижаться губами к шее или щеке!..
Кари ощущала, что присутствие и случайные при-сновения Эвриха сводят ее с ума. Она и не подозревала что может столь страстно желать близости с каким то мужчиной, а этого девушка хотела так, что почти чабыла об оставленной в степи Шулдэ, о товарках, которым грозила мучительная казнь, и о том, что совсем недавно люто ненавидела сладкоречивого арранта. То есть она и сейчас продолжала ненавидеть его, и ненавидела даже больше, чем прежде! И все же только он мог утолить снедавшую ее жажду любви, только он мог утишить невыносимый жар, волнами разбегавшийся от низа живота по всему ее телу!
Безусловно это было наваждение, потому что никому кроме Канахара, пока тот еще не выгнал ее с супружеского ложа, она не позволяла прикасаться к себе и после проведенных с кунсом лет была уверена, что как-нибудь обойдется без мужчины. Уже одно то, что Эврих спал с Алиар, должно было заставить Кари выкинуть его из головы, а вместо этого она сохла по сладкоголосому улигэрчи, как какая-нибудь наивная девчонка, не желавшая видеть, что избранник не стоит и мизинца на ее руке.
Изводясь из-за близости арранта, в подбородок которого то и дело упиралась ее макушка, Кари в то же время сознавала, что думать сейчас надобно не о чувствах, а о том, как бы отыскать табунщиков, которые согласятся продать им лошадей и подскажут, в каком направлении находится становище хамбасов. Если бы она ехала на собственной лошади, ей бы, конечно, было легче держать себя в руках, но, как назло, за полдня им не попалось ни единого человека: холмы и поросшие тальником, дубами и вязами распадки были безлюдны насколько хватало глаз. К тому же конь Эвриха брел все медленнее и поглядывал на своих седоков столь скорбными глазами, что пора было дать ему заслуженный отдых, — потеря этого одра была бы последним, крущительным ударом судьбы.
— Не нравятся мне эти тучи. Со вчерашнего дня по небу ползают. Начнется дождь — и плакали наши поиски, — произнесла Кари, чтобы привлечь к себе внимание арранта и прервать затянувшееся молчание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122
— Я понимаю в лошадях не слишком много, но по-моему, ногу она растянула, а не сломала, — рассудительно заметил Эврих, спешиваясь и подходя к девушке.
— Не пытайся меня утешить, ты!.. А можешь ты ее исцелить? Ты ведь все можешь! Ну сделай что-нибудь, а? — Кари с надеждой устремила зареванные глаза на арранта, но тот с извиняющейся улыбкой на губах развел руками:
— Я никогда не лечил животных и не представляю, как это делается. Лучше всего расседлать ее и подождать до утра.
— Кому лучше? Тебе?! У, чурбан бесчувственный! — Девушка подалась к Эвриху и, ухватив за грудки, начала трясти с необъяснимым остервенением. — По тебе, так пусть и Шулдэ, и я обе сдохнем! Камень бессердечный! Только и можешь лживые речи говорить да служанок по кустам валять! Змей медоголосый, сластолюбивый! У-у-у, ненавижу!
Почувствовав внезапно, что силы покидают ее, Кари отпустила халат Эвриха и опустилась на корточки, уткнув лицо в колени. Шулдэ склонила к ней свою огромную голову, обнюхивая волосы девушки и ласково фыркая, словно хотела утешить и ободрить.
— О Великий Дух, есть ли что-нибудь на свете прекраснее и отвратительнее женщин? — пробормотал ар-рант, осматриваясь по сторонам в поисках мало-мальски пригодного для ночлега местечка. — Нет, шатры и юрты не поставлены в ожидании дорогих гостей, придется нам, видно, провести эту ночь под открытым небом. Охохонюшки! И за что посылают мне боги эти испытания? Был бы здесь друг Волкодав, он бы и с хамба-сами разобрался, и девку эту бешеную приструнил. Не сыскал я на нее вовремя управы, а теперь клацай всю ночь зубами! Да еще ведь и дождь пойдет, чует мое сердце…
Проснувшись, Кари не сразу поняла, где она находится, и, только высвободив голову из-под овчины и окинув опухшими от слез глазами залитую хмурым предрассветным светом степь, припомнила события вчерашнего дня. Понаблюдала некоторое время за пасущимися неподалеку" лошадьми — Шулдэ хромала пуще прежнего — под седлом еще долго ходить не сможет — и вновь натянула на голову теплый плащ. Прислушалась к мерному дыханию спавшего бок о бок с ней Эвриха и подумала, что отдала бы десять лет жизни за то, чтобы остаться с ним вдвоем на день, два, три, забыв об Алиар, Тайтэки, Нитэки, хамбасах и разъездах Хурманчака. Но забыть нельзя было ни о чем, да никто и не предлагал ей столь соблазнительную сделку…
Нарочито грубо растолкав засоню-арранта, Кари известила его о том, что Шулдэ придется отпустить и скакать дальше на одной лошади, пока не отыщут они табунщиков, готовых продать хотя бы какого-нибудь коня. А лучше двух или трех, поскольку, не имея лошадей, они, даже отыскав становище хамбасов, помочь Тайтэки с Алиар не сумеют.
— Разумно. Вот бы об этом вчера вечером подумать, не пришлось бы нынче драгоценное время терять! — проворчал Эврих и до конца завтрака не вымолвил больше ни слова. Навьючил на своего коня одеяла запасные плащи и сумку с остатками еды, после чего' так же не произнеся ни слова, помог девушке усесться перед ним в седло.
Говорить с Кари он решительно не желал, и первую половину дня они скакали молча, причем скачка эта измучила девушку не меньше, чем Эврихову клячу, которая под тяжестью двух седоков тащилась так, будто каждый шаг ее был последним на этом скорбном пути. По мнению Кари, бедному животному приходилось даже легче, чем ей. По крайней мере Эврих всю дорогу не дышал ему в затылок и не обнимал его за талию. О понятное дело, седло не было рассчитано на двоих и делал это аррант без всякого тайного умысла. И это-то и было самым ужасным!
Девушка чувствовала, как от каждого Эврихова прикосновения щеки ее наливаются огнем, а руки слабеют, но лекаря-улигэрчи это ничуть не трогало. Она едва могла дышать, ее кидало то в жар, то в холод, а бесчувственный чужак как ни в чем не бывало вертел головой, любуясь унылым степным пейзажем, и насвистывал что-то сквозь зубы — сочинял новую песню. Она трепетала и вздрагивала, стоило ему чуть пошевелиться, несмотря на все старания взять себя в руки, а этот… этот — да лишат его Боги Покровители мужского достоинства! — даже не пытался притиснуть или погладить ее, как поступил бы на его месте любой степняк, любой сегван, любой мужчина, коего не лягнул в детстве пониже живота, повыше колен дикий осел.
Ой-е! Она простила бы ему эту отвратительную холодность, если бы не слышала, как стонала в его объятиях бесстыдница Алиар! Она бы поняла его сдержанность, будь эта круглоглазая сука поблизости — в конце концов ей первой пришло в голову водрузить на себя полоумного арранта и, дабы избежать скандала, он вполне мог прикинуться равнодушным. Но ведь ничто и никто не мешал ему, как бы невзначай, обла-пать ее, прижаться губами к шее или щеке!..
Кари ощущала, что присутствие и случайные при-сновения Эвриха сводят ее с ума. Она и не подозревала что может столь страстно желать близости с каким то мужчиной, а этого девушка хотела так, что почти чабыла об оставленной в степи Шулдэ, о товарках, которым грозила мучительная казнь, и о том, что совсем недавно люто ненавидела сладкоречивого арранта. То есть она и сейчас продолжала ненавидеть его, и ненавидела даже больше, чем прежде! И все же только он мог утолить снедавшую ее жажду любви, только он мог утишить невыносимый жар, волнами разбегавшийся от низа живота по всему ее телу!
Безусловно это было наваждение, потому что никому кроме Канахара, пока тот еще не выгнал ее с супружеского ложа, она не позволяла прикасаться к себе и после проведенных с кунсом лет была уверена, что как-нибудь обойдется без мужчины. Уже одно то, что Эврих спал с Алиар, должно было заставить Кари выкинуть его из головы, а вместо этого она сохла по сладкоголосому улигэрчи, как какая-нибудь наивная девчонка, не желавшая видеть, что избранник не стоит и мизинца на ее руке.
Изводясь из-за близости арранта, в подбородок которого то и дело упиралась ее макушка, Кари в то же время сознавала, что думать сейчас надобно не о чувствах, а о том, как бы отыскать табунщиков, которые согласятся продать им лошадей и подскажут, в каком направлении находится становище хамбасов. Если бы она ехала на собственной лошади, ей бы, конечно, было легче держать себя в руках, но, как назло, за полдня им не попалось ни единого человека: холмы и поросшие тальником, дубами и вязами распадки были безлюдны насколько хватало глаз. К тому же конь Эвриха брел все медленнее и поглядывал на своих седоков столь скорбными глазами, что пора было дать ему заслуженный отдых, — потеря этого одра была бы последним, крущительным ударом судьбы.
— Не нравятся мне эти тучи. Со вчерашнего дня по небу ползают. Начнется дождь — и плакали наши поиски, — произнесла Кари, чтобы привлечь к себе внимание арранта и прервать затянувшееся молчание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122